Екатерина Репина - Те самые люди, февраль и кофеин
№ 18. Умница У. Х
То что фрау Канн более склонна к резкой сатире, чем к ловкой недосказанности, служащей поводом для сдержанного английского юмора, Ульма знала всегда.
В немцах она ценила именно прямолинейность. Их слова были искренни, даже если звучали неприятно. Немцы думали и говорили одинаково, без деления на частное и общее. Ульма и сама была такой наполовину.
А на вторую половину Ульма все же оставалась англичанкой. И воспринимала себя несколько иначе, чем видели ее окружающие. Скрытной и хитрой — вот какой была Ульма Хаутингс.
Вам не понравилась моя картина? О, как жаль! Вы возьмете меня на выставку в Базель? О, как мило!
В обоих случаях улыбка оставалась одинаково широкой. Хотя Ульма испытывала совершенно разные эмоции. Впрочем, все по порядку.
…С самолета невозможно было разглядеть домики в пригороде Базеля. Зато очевидно красиво простирались луга. Но и их не так легко было разглядеть: темнота, еще не наступил рассвет. Ульма и фрау Канн летели в Швейцарию.
Ульма злорадно сопела: все же фрау Канн пришлось извиниться перед ней. И картина лежала в багаже — ее звезда, ее надежда. Теперь уже никто не скажет, что она занимается ненужным делом. Выставка за границей — это не просто так!
Фрау Канн деловито перебирала в памяти события последней ночи: как спешно собирали документы, мчались в аэропорт, засыпая на ходу. Ей никогда не нравилась спешка. Даже творческим процессом она старалась управлять сама, не позволяя творчеству вести ее неизвестно куда.
Ульма ценила стихийные порывы — именно благодаря им получались самые лучшие образы. По ее мнению, оттого-то среди немцев было немного талантливых живописцев: остальным не хватало хорошей дурости.
Приземлились. Проехали через весь город. Было в Базеле что-то, что делало его схожим с остальными городами, с которыми Ульма знакомилась по иллюстрированным журналам. Например, дома — они были похожи на немецкие, австрийские и отчасти английские дома. Еще парки — те вообще выглядели одинаково в любой части света, независимо от климата и времени года. И, что уж совсем нельзя было не заметить — люди.
Люди здесь вообще были похожи на прочих людей мира. От этого стало спокойней. Если люди здесь такие же, как в Ливерпуле и в Берлине — значит, здесь тоже можно было жить.
Фрау Канн вдруг оживилась. Начала декламировать стихи. И пыталась обнять воздух:
— Чувствуешь? Здесь все пропитано Искусством!
Вдали от родины (хотя Германия оставалась близко) фрау Канн растрогалась и стала тосковать по местам, где ее душе было так хорошо, так уютно; и радовалась тому, что в Базеле ей тоже хорошо.
Ульма подумала, что немцы не так просты, как кажутся, раз уж имеют наглость мечтать.
Фрау Канн думала об Ульме почти то же самое, только наоборот: раз она имеет наглость мечтать, значит, слишком простодушна.
Остановились в гостинице и тут же поехали в галерею господина Канишке. Он ждал в фойе. Вежливо улыбался.
— Для вас готов самый лучший зал! — сказал нараспев, очень торжественно.
Ульма устала от перелета, но приняла усталость за пресыщенность естественностью: ее дико бесила природная свежесть и красота городского пейзажа. Раздражение было таким сильным, что Ульма проигнорировала просьбу фрау Канн помочь с оформлением зала и вышла на улицу.
Как же эта улица была невыносима! Чистенькая такая, выложенная камнями.
Кто-нибудь знает английский? Нет, Ульма, тут никто не знает английский! — разговаривала с собой девушка. Она продолжила наблюдения. В Базеле говорили по-немецки.
Даже искусство, которое фрау Канн называла Искусством, проявлялось здесь редко. В Берлине все стены вдоль тротуаров были покрыты живописными полотнами. А здесь что же? Чистые каменные или бетонные стены. Как на кладбище. Как возле церкви. Как возле тюрьмы.
А выложенный камнями тротуар становился все глаже. Ульма, сжав зубы, шагала по нему вперед. Когда же увидела женщину, вытирающую тротуар перед домом мокрой тряпкой, она остановилась и стала искать убежище.
Закусочная на противоположной стороне улицы выглядела угрюмо. И все же Ульме необходимо было укрыться в ней. Внутри сидели трое мужчин и девушка — каждый за своим столом.
Англичанка Ульма заняла пятый, последний стол.
И тут услышала хруст в кармане. Диск! Она положила диск с песней в карман, хотя фрау Канн просила убрать его в сумку. Что было поделать? Наверное, диск потрескался. Права оказалась фрау Канн, надо же! Надо было слушать ее…
Подошел официант. Ульма показала ему диск и спросила:
— Как думаете, ему пришел капец? Или нет? Или да? Ну, как? Можно тут у вас проверить его?
Официант кивнул и унес диск к барной стойке. Взамен оставил Ульме меню.
Зазвучала песня — та же, что и из диктофона Лени. Ульма покраснела. Песня стала близким другом, и слушать ее в обществе четырех угрюмых посетителей и официанта казалось невежливым по отношению к Лени.
Нет, она еще не знала о его смерти. И не чувствовала? И не чувствовала. Как такое ощутишь, если не знаешь наверняка?!
— Я буду чечевичную похлебку с гренками, — сообщила она официанту, когда он вернулся с диском. Было очевидно, что диск не пострадал, и можно было покушать.
Он замялся. Попросил повторить. Потом нерешительно заметил, что в меню не было такого блюда.
— Я не смотрела ваше меню! Мне нужна чечевичная похлебка, так как я читала в сказках, что в Швейцарии все питаются такой похлебкой.
Официант сходил на кухню. Вернулся еще более смущенным.
— Знаете, я уточнил на кухне, и мне сказали, что у нас никто не умеет готовить такое блюдо. И даже в сказках такого не написано!
Про сказки он упомянул зря. Если бы просто признался, что повар не умеет готовить похлебку, Ульма бы поняла и постаралась придумать что-то еще. Но — он утверждал, что в сказках не было написано про чечевичную похлебку!
— Вот что! И не думайте, что я устрою скандал и уйду завтракать в другое место! Вы мне нравитесь! — она подумала и добавила: — Ну, не вы конкретно, а ваше заведение. Угрюмое, как лучшие швейцарские сказки. Наверное, и готовите соответственно — так что я не могу уйти просто так. Сейчас я напишу рецепт, как я его запомнила. А потом мы вместе с поваром его приготовим. Не спорьте!
Ульма совсем не знала рецепт — а как можно помнить то, чего не знаешь? Она записала два ингредиента: чечевицу и гренки. Официант посоветовал добавить к ним соль и перец, да еще сливки. Ульма бросила на него уничтожающий взгляд, но все же записала, как он сказал.
Пошли на кухню. Посетители закусочной к этому времени разошлись, остался лишь один иностранный мужчина. Ему стало любопытно, и он тоже попросился на кухню, понаблюдать. Официант взял у него деньги за завтрак и разрешил посетить кухню.
Повар даже присвистнул, увидев на своем рабочем месте иностранную делегацию. Официант тут же исчез, а Ульма и любопытный мужчина протянули повару салфетку с «рецептом». (Любопытный мужчина всегда звался Питером, но пока никто из присутствующих не знал об этом.)
— У нас нет чечевицы. Может, заменим ее овсянкой?
Ульма была против. Она начала цитировать какую-то сказку, где совсем не было чечевичной похлебки, зато были швейцарцы. Даже любопытный иностранный мужчина волновался. Ему тоже захотелось попробовать чечевичную похлебку с гренками. Никто не собирался покидать кухню.
Другие посетители пока не появились, и ему невозможно было притвориться слишком занятым. Повару просто некуда было спрятаться. Он взял салфетку с рецептом и задумался. Чечевицу можно было найти на рынке, гренки сделать из хлеба, но разве этим ограничивалось блюдо? Наверняка было что-то еще.
Повар поджарил луковицу. Сказал, что пойдет на рынок за чечевицей. Ульма вызвалась проводить его. Повар вздохнул, но не возразил. Иностранный мужчина поплелся следом. По дороге он объяснял:
— Мой сынишка любит сказки. Когда я приеду домой, в ЮАР, то расскажу ему, что ел настоящую сказочную похлебку, и он обрадуется!
Слушал его в основном повар. Ульма смотрела по сторонам, силясь вспомнить что-то важное, что необходимо было сделать, о чем она подзабыла, увлекшись завтраком. Не вспомнила.
…Тем временем фрау Канн разыскивала ее по всему городу. Сама Ульма ее не волновала, поскольку картину еще не купили, но вот диск требовался срочно. Без него одна-единственная картина смотрелась в большом зале жалко. Без музыки никто не собирался ее покупать. Это было очевидно. А Ульмы нигде не было…
Кое-как нашли чечевицу и вернулись в закусочную. Официант нервничал: все пять столов были заняты, а повар отсутствовал. Ульма предложила помощь. Любопытный мужчина не отставал:
— Расскажу сынишке, что сам готовил волшебную похлебку. — Хо-хо! — Вот он обрадуется!
Сначала приготовили рыбу для пожилого господина. Он появился в закусочной раньше остальных. И к тому же, выглядел больным.
