Екатерина Репина - Те самые люди, февраль и кофеин
— Звезды — это очень пошло!
Настроение Ульмы вмиг испортилось. Мысленно она видела свою картину на выставке, а вместе с ней — дружественные улыбки критиков и хвалебные статьи в газете. Поддержка фрау Канн была желательной: без нее попасть на выставку не удавалось никому из студентов Высшей школы искусств (только поэтому фрау Канн считалась любимым педагогом Ульмы).
— А чего Вы хотели? — продолжила фрау Канн, делая ударение на слове «вы», что значило высшую степень раздражения старшего преподавателя. — Звезду каждый дурак может нарисовать. Ничего особенного в этом не вижу. Я, честно говоря, ожидала от Вас большего, Ульма! Как измельчали Ваши мечты!
Вообще-то Ульма гордилась своим даром отделять картину от того, что изображено на картине. Но сейчас, после слов фрау Канн, произошла странная вещь: изображение само оторвалось от картины, медленно подплыло к окну и проскользнуло сквозь деревянную раму, чтобы скрыться в темноте. А на бумаге остались лишь следы карандаша, чернил и акварели — то, что не имело никакого смысла, так как смысл только что ускользнул через оконную раму.
Ульма не смогла удержаться и расплакалась. Фрау Канн вдруг оттаяла:
— Ну, хватит… Многие из студентов не знают предмета и плохо рисуют… Но не стоит отчаиваться… Не всем же быть талантливыми…
Ее слова расстроили Ульму еще больше. Вся прелесть звезды исчезла.
Однако картину еще можно было спасти, ведь она была не так плоха, как хотелось бы злой фрау Канн!
— Музыка! Картина с музыкой воспримется лучше! Сейчас, я включу. Слушайте! И смотрите на картину, пока звучит песня…
Ну, песня была прослушана. А потом фрау Канн стала кричать на Ульму, тыкая пальцем в окно, где зажглись десятки тысяч звезд и где, по ее словам, существовала истинная красота, которую невозможно было изобразить таким вот пошлым способом, какой применила Ульма.
В тот момент Ульма вспомнила, что со вчерашнего дня не думала о смерти. Сосед Лени, звезда и картина выбили ее из привычной колеи, помешали обычному ходу мыслей и нарушили связь с потусторонним миром, которую Ульма поддерживала регулярно, то и дело интересуясь у смерти, пришел ли ее час, и наступит ли когда-нибудь вообще.
На прощание фрау Канн сказала:
— Выставка в городской галерее Мюнхена пройдет без вашего участия!
Ульме было уже все равно: только что она получила вполне внятное сообщение от потусторонних сил. Обычно их сигналы были слабыми, а вот сейчас прозвучали ясно, и слова эти запомнились Ульме на всю ее долгую жизнь: «Ты умерла сегодня утром от кровоизлияния в мозг, разрыва сердца и многочисленных травм внутренних органов».
Даже после этих слов она ничего не почувствовала. Лени оставался для нее прежним — живым и прекрасным. А беседы со смертью Ульма решила прекратить раз и навсегда.
…Фрау Канн проводила Ульму и вернулась в гостиную. Картина, забытая юной художницей, осталась лежать на подоконнике. Фрау Канн взяла ее очень бережно. Теперь она могла не притворяться: образ звезды сильно зацепил ее, даже сбил дыхание, чего Ульма не заметила. И хорошо, что так. Звезды имели большое значение для фрау Канн. У нее была своя причина на это.
Когда фрау Канн поступала в Высшую школу искусств Берлина, много-много лет назад, она мечтала о карьере, славе, богатстве. Тогда многие девушки имели сходные мечты, но фрау Канн считала себя особенной — талантливой — а потому была амбициозна и заносчива.
Для будущих великих произведений она выработала подпись, по виду напоминающую звезду, в которой было зашифровано ее имя. Добилась безупречной легкости написания и приготовилась к раздаче автографов.
На момент поступления она не была профессионалом и с трудом собрала двадцать работ для портфолио. Рисунки и этюды, выполненные в цвете, составляли меньшинство. В основном папка содержала черно-белые работы.
И каждая из этих работ была подписана именем-звездой. Подпись занимала больше места, чем сам рисунок. Фрау Канн гордилась подписью и не подозревала, как та раздражает преподавателей из приемной комиссии. Один из них спросил:
— А что это у вас на каждом листе один и тот же рисунок? Нам не нужны копии. Мы работаем с оригиналами.
Преподаватель шутил. Его коллеги оценили шутку и рассмеялись. И только фрау Канн — тогда просто Гретхен — не смеялась. У нее вообще не было чувства юмора.
Она принялась объяснять, где находится рисунок, а где — подпись, как на все это смотреть и как воспринимать. Пока она объясняла, преподаватели переглядывались и тяжело вздыхали. Они успели догадаться, что у Гретхен нет чувства юмора. Потому решили, что лучше просто принять ее на факультет, ничего не спрашивая.
Так и поступили.
Гретхен стала учиться на факультете изобразительного искусства, потом — преподавать, причем, всегда полагала, что именно звезда вела ее по жизни. Она зорко следила за работами своих учеников и тормозила те, что были посвящены звездам…
Вместе с картиной Ульма забыла и диктофон. Он остался лежать на столе.
Фрау Канн включила его и вгляделась в картину еще раз. С первыми аккордами зародилась идея грандиозной сценической композиции: сумерки, тишина, зажигаются звезды, начинает звучать мелодия.
«Природа и искусство отразятся в композиции как нельзя лучше. Они часто мешают друг другу, но здесь будут гармонично сочетаться», — фрау Канн зажмурилась. В темноте зажглись звезды. Они были холодны, а музыка — пылала. Голос исполнителя звучал романтично и немного гасил огонь музыки, приручал его.
Музыка и звезды диссонировали. Тем содержательнее были элементы картины. Цвета и линии выступали на первый план, закрывая собой все небо. Они чувствовали себя непринужденно, гуляли по небу и пританцовывали.
Пение без слов пришлось кстати: элементы картины вновь собрались, и от звезды повеяло ледяным холодом, который смогли растопить лишь бесстрастные завывания. Музыка сменила темп, и вдруг звезда приняла человеческий облик.
Фрау Канн вскрикнула. Слова песни стали вдруг понятны, хотя исполнялись на чужом языке. Человек, возникший из звезды, запел:
— Невнятный голос говорит, и все поют, и все поют. Я выразить любовь хочу. Где Ульма? Где она?
Как поразилась фрау Канн! Но не могла же она показать свой испуг…
— Ульма у себя в общежитии. А вы кто?
Незнакомец с каждой минутой все более обретал человеческий облик. У него был лысый череп, он выглядел грозно, как … скинхед!
— Я — скинхед, — пританцовывая, ответил человек с картины.
Обретя человеческий облик, он тут же стал терять его: сначала пожелтел, потом округлился, а затем ощетинился пятью лучами. Не успев толком объяснить свое появление, он исчез, а музыка закончилась. Фрау Канн открыла глаза и увидела перед собой картину Ульмы, которая теперь уже не казалась ей безжизненной.
Любая другая на ее месте тут же побежала бы к Ульме — выяснить, как создавалась картина и для кого. Но фрау Канн была, как уже говорилось, особенной женщиной. Она все поняла и так. И тут же придумала, как сможет на этом заработать.
Выставка в городской галерее Мюнхена, как и было обещано, пройдет без участия Ульмы, но вот выставка в Базеле без нее не обойдется…
Через несколько минут фрау Канн разговаривала по телефону с куратором Базельской выставки, господином Канишке.
— Это будет не просто картина, а — композиция, состоящая из музыки и изображения. У меня есть одна хорошая работа. Моя лучшая ученица работала над ней полгода, и вот только что закончила.
— Да, фрау Канн, я рад за вас. Но выставка открывается завтра, у нас все вывешено и готово. Куда я дену вашу композицию?
— Уберите что-нибудь. Нам нужно не так много места: один средний зал, и все…
— Это невозможно! Все залы заняты!
— Постарайтесь! Картину купят обязательно! Слово даю! Вместе с ней будет звучать песня, от которой у любого побегут мурашки по спине, и он выложит за картину сколько угодно!
Господин Канишке задумался. Ему еще никто не платил «сколько угодно». Конечно, лучше бы посмотреть заранее, пригласить специалистов и рассчитать, но…
— Нет времени на точный расчет. Я вам верю, — он вздохнул скорбно, но с некой верой в будущий успех. — Приезжайте. Только прямо сейчас! К утру мы должны все подготовить. И везите художницу, без этого никак нельзя продать картину.
— О! Мы тотчас вылетаем!
Не успела песня оглядеться в Германии, как ее уже везли в Швейцарию. Уже не в диктофоне, а на диске. Фрау Канн пришлось поднять на ноги весь студенческий городок, и кто-то узнал в песне русскую музыкальную композицию, уже более двух недель путешествующую по странам мира.
№ 18. Умница У. Х
То что фрау Канн более склонна к резкой сатире, чем к ловкой недосказанности, служащей поводом для сдержанного английского юмора, Ульма знала всегда.
