Дэвид Бэддиэл - Время спать
— А мы могли бы поговорить о чем-нибудь другом? — просит она.
Только хочу сказать «да», как звонит телефон. Дина вопросительно смотрит на меня. Я не поднимаю трубку, всем своим видом показывая, что мне нет дела ни до кого, кроме нее. Будь я совсем смелым, я бы поднял трубку, тут же сбросил звонок, нажав на рычажок, отложил трубку в сторону и повернулся бы к ней, улыбаясь, как Джеймс Бонд. Но я так не делаю. Срабатывает автоответчик.
— Привет, герой-любовник. Хотела махнуть тебе крылом.
Ох, только не это.
— Собираюсь готовить ужин твоему отцу и вот подумала, что ты, может быть, захочешь зайти и поужинать с нами. Привел бы Тину! По-моему, самое время нам познакомиться. Ладно, шучу, дорогой. Увидимся.
— ЧТО ТЫ ТАМ НА ТЕЛЕФОНЕ ВИСИШЬ, ТРЕПАЛКА СТАРАЯ?
Я уже жду фразы «с таким, как твой отец, не соскучишься», но мама кладет трубку. Гляжу на Дину. Наверное, я весь красный от стыда.
— Трепалка? — переспрашивает она.
— Ну да. Это он любя.
Дина улыбается. Мы оба понимаем, что она сознательно не заострила внимание на другом слове, действительно интересном.
— А кто такая Тина?
Теперь заострила. И я стою перед выбором. Могу сказать, что это… ну, не знаю… моя двоюродная сестра. Какое совпадение! Могу рассказать ей часть правды. Я будто стою перед двумя дверьми. На одной написано: «Начало прекрасных отношений», а на другой: «Кошмар». Размышляя, как поступить, призываю на помощь того единственного человека, который знает о любви все. Она появляется, окутанная облаком света.
— Скажи, как мне поступить?
— Что ты ко мне привязался? — отвечает она. — Я до сих пор не могу прийти в себя от того, как Битти Маклин перепел «Мы только начали жить». Представляешь, он переделал первые строки. Вместо «Жизнь наша только началась / И кружева белы, а обещанья…» он спел «Жизнь наша только началась / Вокруг все дышит обещаньем…». Можно подумать, люди не догадаются, к чему там «белые кружева».
— Карен…
— Лучше бы сразу спел: «И я хочу тебя прямо сейчас». Тоже мне!
— Карен, пожалуйста. Я на тебя очень надеюсь.
Она неодобрительно смотрит на меня и достает из облака книгу — очень большой том в кожаном переплете. На обложке витиеватое золотое тиснение: «Любовь».
— Так, посмотрим, — слюнявит она палец и начинает листать книгу. — Ласка… Либидо… Лиф… Лобзание…
Она отрывается от книги:
— А у тебя, случаем, бутербродика не найдется?
Я отрицательно качаю головой; она вздыхает.
— А, вот оно: ложь, — она выпрямляется и откашливается. — Ложь: лучше не надо.
Она вопросительно глядит на меня:
— Доволен?
И исчезает. Я смотрю на Дину:
— Она говорила о тебе.
Дина кивает. Затем отворачивается, задумчиво почесывая затылок. Не поворачивая головы, она говорит.
— Полагаю, сейчас мне самое время познакомиться с твоими родителями. Ведь мы с тобой уже так долго встречаемся. Не исключено, что мы уже женаты.
— Послушай, Дина. Помнишь, ты писала в открытке, что у тебя были подозрения насчет моих намерений?..
— Помню, и что?
— Если ты подумала, что я хочу переспать с тобой, то ты права. Но я не вижу в этом ничего дурного.
Ничего себе. Я никогда не был так откровенен, как сейчас. Спасибо, Карен. Дина пристально глядит на меня, наблюдает за мной с таким видом, чтобы я понял: она за мной наблюдает.
— Но это все равно не объясняет, почему твоя мама думает, что мы — пара.
— Она очень хочет, чтобы у меня появилась постоянная девушка. Ей нужно было как-то заполнить этот пробел, вот я и вписал туда твое имя. Наверное, я просто надеялся, что так все и будет. Прости.
— И когда это произошло? — хмуро интересуется Дина.
Да за пару дней до того, как мы познакомились. Я ведь знал, что ты похожа на сестру.
— Через пару дней после того, как мы познакомились.
Где-то на небесах захлопнулась книга в кожаном переплете. Какой я трус. Какой я все-таки трус.
— Ладно, — встает Дина, — я, пожалуй, пойду. Слишком много откровений для столь раннего вечера.
— Дина, мне действительно очень жаль.
— Самое забавное, — говорит она, поднимая свою черную кожаную сумку (которая, наверное, в сороковых годах принадлежала какому-нибудь доктору, причем кожа так сморщилась, что сумка выглядит насупившейся), — что у нас все равно бы ничего не вышло. Сам подумай. Ты брат Бена. Мой зять. Это что, по-твоему? Бразильский телесериал? Сразу видно: мужчина.
А вот это меня уже злит.
— Что? Что «мужчина»? Почему такие женщины, как ты, всегда это говорят? «Мужчина». Можно подумать, это все объясняет. Что я сделал такого, что можно поставить в вину всем мужчинам?
— Не подумал, что произойдет после того, как ты кончишь.
Ее взгляд сейчас — полная противоположность тому взгляду Ника. Ее взгляд исполнен осмысленности. Дина идет к выходу.
— Это не так, — возражаю я. — Это совсем не так. Я хотел бы уметь, ни о чем не задумываясь, запрыгивать в постель с кем попало. Я хотел бы уметь быть беспечным в отношениях с женщинами. Я вижу, как люди — и мужчины и женщины — обсуждают постоянно меняющихся партнеров как нечто само собой разумеющееся, и мне тоже очень хочется прокатиться на этой карусели. Но я не умею. Каждый раз, когда у меня завязываются с кем-то отношения, я боюсь только одного — разрыва. По-моему, ничто не приносит столько боли.
Дина разворачивается и кладет сумку на пианино.
— Тогда почему же у тебя никого нет?
Потому что я влюблен в твою сестру.
— Меня все бросали. Все женщины, с которыми у меня были отношения, бросали меня в тот самый момент, когда я места себе не находил, пытаясь придумать, как бы их бросить.
— Ну и хорошо. Избавляли тебя от лишних хлопот.
— Не совсем. Как только они это делали, я тут же понимал, как они мне нужны.
Дина бросает на меня испытующий взгляд. Точно так же она смотрела, когда я умолял не рассказывать всю правду механику. Не думаю, что она привыкла к настолько откровенным проявлениям слабости со стороны мужчин. Садясь на диван, Дина берет свой бокал.
— Знаешь, почему я уехала из Америки?
— Нет.
— Правильно. Потому что об этом знает только Элис.
Она умолкает, будто раздумывая, продолжать или нет. Она смотрит на бокал и вдруг осушает его залпом (даже не знаю, как у нее получилось, но выглядело это естественно, а не как в кино, когда героиня собирается раскрыть страшную тайну).
— У меня была пейнтбольная площадка в округе Квинс. У меня и моего парня — Майлза. Майлза Траверси. Это была его затея, он действительно увлекался пейнтболом. Мы открыли ее… да, летом тысяча девятьсот девяносто третьего года. Я занималась непосредственно бизнесом, а Майлз отвечал за творческую сторону дела.
— Творческую сторону дела?
— Он придумал название — «Ярость». Он спроектировал площадку: деревянную крепость, бункеры, укрытия, домики на ветвях деревьев, он даже нашел на какой-то свалке кучу старых сгоревших машин и уставил ими всю площадку для того, чтобы можно было устроить настоящую партизанскую войну. Майлз придумал все игры. Там были и партизанские войны, и перестрелки из окопов, и имитации войны в джунглях, и обычные битвы, где каждый сам за себя. Он принимал участие во всех играх: возглавлял одну команду, потом переходил на сторону другой, потому что та обязательно начинала проигрывать.
— А откуда у него такие способности ко всему этому?
— Он служил в морской пехоте. Участвовал в войне против Ирака в тысяча девятьсот девяносто первом году, но потом уволился в запас. Майлз говорил, что в армии все оказалось не так, как он себе представлял. Говорил, что на войне просто нажимали на кнопки, это была смерть дальнего радиуса действия. Как бы то ни было, поначалу дела шли очень неплохо. Клиенты приходили к нам, думаю, из-за Майлза. Он был… прирожденным лидером, на которого все хотят быть похожими. Людям нравились его стратегические задумки, им нравилось выполнять его приказы. А потом начались жалобы. Дело в том, что если в тебя попадает пейнтбольный шарик, то это больно. Если выстрелили с близкого расстояния, то может остаться синяк. Поэтому все носят специальные маски. Не возражаешь, если я закурю?
— Нет, я только окно открою.
Мы одновременно встаем: я иду к окну, она — к пианино, чтобы достать из сумки пачку сигарет «Силк Кат». Окно, естественно, не открывается; краска осыпается, когда я пытаюсь подтолкнуть раму чуть вверх, стараясь не выглядеть слабаком на фоне ее бывшего парня, который оказался Стивеном, мать его, Сигалом. Совсем выбившись из сил, оборачиваюсь: Дина стоит у дивана, как-то странно улыбаясь, с сигаретой во рту, и протягивает мне пачку, из которой торчит еще одна сигарета. Я отказываюсь. Она садится, прикуривает, делает глубокую затяжку и выдыхает дым через нос.
— Жаловались на Майлза. Те, в кого он попадал, приходили потом в офис — они были все в краске. Если он кого-то замечал, то уже не отступался. Они могли сколько угодно просить его перестать стрелять — он все равно не успокаивался, пока они не падали с криками на землю. Майлз даже специально стрелял сбоку, чтобы попасть в висок, не защищенный маской. Я много раз с ним об этом говорила, объясняла, что это вредит бизнесу, но он и слушать не хотел — говорил, что люди затем и приходят на эту площадку, чтобы испытать острые ощущения. Примерно в то же время он стал совершенствовать оружие — в Штатах можно найти самые современные модели: дальнобойные, скорострельные — какие угодно. Чем больше платишь, тем лучше модель. Майлз много времени посвящал оружию. Иногда он целыми днями сидел дома и что-то делал: пытался повысить скорострельность и точность попадания.
