Жеральд Мессадье - А если это был Он?
Оцепенение охватило предместья Лилля, Страсбурга, Марселя, Бордо, Парижа, население которых по большей части было мусульманским. Выходит, наби Эманалла — это Мессия христиан? Имамы мечетей Франции были повергнуты в глубочайшую растерянность. Означает ли это, что христианский Мессия соглашается с учением ислама? Но зато сам ислам не может одобрять догмы христианства!
И тем не менее этот человек требовал во имя Господа, чтобы христиане не враждовали с мусульманами.
Все эти вопросы вызывали головокружение. Как же вышла в эфир эта поразительная передача? Несколько телефонных звонков в аппаратную телевидения и в министерство внутренних дел не внесли ясности.
Тем временем Эмманюэль Жозеф продолжал:
— Ваши заблуждения и злоба, которые не прекращают свирепствовать на земле, вызваны гордыней. За каких-нибудь два века наука блестяще продвинулась вперед, а вслед за ней пришла и мощь. Человек счел себя властелином мира, хотя он — лишь его составляющая часть. Потом люди отбросили веру и духовность, ссылаясь на то, что все — лишь материя, а религия только сковывает ее. Они называли себя атеистическими материалистами. Но их твердыни рухнули со вселенским грохотом. И тогда те, кто именовал себя верующими, сочли, что восторжествовали над всей планетой. Они до сих пор так считают, заражая соседей своим безумием. Они верующие только на словах. Сами же они — те же материалисты, не менее хищные и властные, чем предыдущие. Одержимые алчностью, они распространили дух наживы, который вас превращает в диких зверей и делает несчастными. Ибо едва вы нагребли груду золота, как хотите нагрести другую, а пока не достигнете этого, мучаетесь от зависти и недовольства.
В Елисейском дворце президент Республики вскричал:
— Да что же это, в конце концов! Прямо Жорес какой-то!
Супруга бросила на него укоризненный взгляд.
— Вы отвернулись от Божественного Духа, — продолжал Эмманюэль, — а потому печальны и несчастны, Я видел в ваших городах, как вы пытаетесь забыться, в шуме и неистовстве, в пустом расточении бесполезных богатств, в исступленном тщеславии, в грязном разврате и бесчувствии, вызванном алкоголем и наркотиками. Как вы не видите, что это признаки вашего отчаяния? Вы движетесь к катастрофе. Ваш неудержимый эгоизм отрывает вас от семей и отвращает от желания создавать их, ибо вы страшитесь последствий. Однако именно поэтому население ваших благополучных стран сокращается, так же как и тех, что посвящены вечной семье. Через полвека эти Вавилоны, которыми вы так горды, будут населены лишь похотливыми стариками, ищущими свежей плоти! А их показная моложавость, это смехотворное отрицание смерти — всеобщего удела — дойдет до того, что даже собаки отвернутся от них!
Послышался всхлип супруги одного министра, которая (все это знали) так перетянула себе кожу на лице, что ее принимали, правда в сумерках, за собственную дочь.
— Господь ваше единственное прибежище. Обратитесь к Нему и молитесь, не только в этих памятниках, которые называются церквями, но в ваших сердцах. Вы отмечаете сегодня мое рождение. Обратите же свою подлинную молитву к Тому, Кто Отец всем нам. Доброй ночи. Я еще вернусь.
Внезапно прерванные программы возобновились. Опять в грохоте перестрелок, мнущегося железа и воя сирен погнались друг за другом машины. Женщины продолжили непристойно извиваться в сверкании блесток и разноцветных лучей. Бешеные скачки заполонили равнины Дикого Запада. Миллионы телезрителей, не сговариваясь, нажали на кнопки своих пультов. Тишина воцарилась средь потрясенного народа.
Президент, Республики повернулся к своей супруге и гостям.
— Может, это и называется Страшным судом, — сказал он.
22
Шок и сумятица, вызванные передачей Ксавье Фокарди, были пустяком по сравнению с оцепенением, охватившим Францию на утро после рождественской ночи.
Страна была в коме.
Люди на улицах время от времени останавливались и глядели на небо, ожидая появления божественной тучи, несущей Господа в громе архангельских труб.
Наиболее заметные последствия этого паралича умов наблюдались в аэропортах и на вокзалах. Некоторые самолеты взлетали почти пустыми, лишь горстки не понимавших по-французски иностранцев являлись на регистрацию, чтобы улететь в свои родные страны, в основном отдаленные. Руасси, Орли, да и провинциальные аэропорты тоже, стали похожи на Помпеи. Вокзалы казались ландшафтами с сюрреалистических полотен Поля Дельво.
Кто же захочет отправиться в тропики или кататься на лыжах с гор, когда сам Иисус выступил по телевидению, чтобы объявить французам, а заодно и прочим смертным, что мир движется к гибели? Даже атеисты были отнюдь не в праздничном настроении, предчувствуя, что после первого же иронического замечания будут изгнаны из общества, и это еще в лучшем случае.
В Монте-Карло, Энгиене, Дивонне и других подобных городах игрокам, вышедшим из казино, где они провели ночь за азартными играми, ничего не слыша и не зная, показалось, что за время их отсутствия разразилась атомная война. Люди потерянно блуждали по улицам.
Едоки из гастрономических притонов — тех, которыми так славятся большие города, — отмечавшие Рождество Христово, лакомясь гигантскими устрицами, паштетом из гусиной печенки, икрой и цесарками с трюфелями, запивая все это шампанским и винами сказочных урожаев, тоже ничего не поняли. Придя домой поутру, они обнаружили у нянек, сидевших с их детьми, совершенно остекленевшие взгляды.
Зато церкви были переполнены с самых ранних богослужений. На памяти священников никогда ничего подобного не было. Результаты сбора пожертвований были просто феноменальными.
Некоторые безрассудные священнослужители взошли на кафедру, чтобы объявить: «Иисус среди нас! Мы все видели его вчера вечером!» Другие же догадались, что на горизонте замаячила чудовищных размеров богословская проблема, и ограничились проповедями, сотканными из осторожных намеков. В самом деле, чуть свет епископы и архиепископы предостерегли их от поспешного истолкования телевизионного феномена из опасения вызвать коллективную истерию апокалипсического размаха. Только высшим церковным инстанциям надлежит расшифровывать смысл слов пресловутого Эмманюэля Жозефа.
Поскольку было воскресенье, отпечатанные слишком рано дневные газеты еще не успели дать отчет о ночном появлении Эмманюэля Жозефа на экранах страны. Впрочем, мало кто интересовался злоключениями американской армии в дальних странах или расследованием финансовых махинаций в бельгийской агропищевой группе, зарегистрированной где-то на Девственных островах.
Сообщения телевизионных каналов были столь же осторожны, сколь и скованны, и почти все с вопросительной интонацией. «Что же произошло в субботу вечером?» — вопрошал заголовок крупной утренней газеты, что уже являлось способом поставить под сомнение реальность громоподобных заявлений Эмманюэля Жозефа и интерес к их содержанию. Казалось, прессу занимает не вопрос «Что нам делать после предупреждений Иисуса?», но «Как этому типу разрешили пролезть в прямой эфир?».
В понедельник наметились первые судорожные признаки реакции.
Коммерция была в коматозном состоянии. Парижская биржа открылась, но будто пребывала в летаргическом сне. Объем торгов был таким хилым, что власти предусматривали замораживание котировок. По лондонской, франкфуртской, мадридской и прочим биржам ударило рикошетом. Объединенная Европа была всерьез обеспокоена поразившим Францию приступом мистицизма, мотив которого вызывал все больше сомнений.
«Mysterious preacher purporting to be Jesus sows deep trouble in France» — под таким заголовком вышла лондонская «Тайме», то есть: «Таинственный проповедник, называющий себя Иисусом, сеет смуту во Франции». Соединенные Штаты опять заподозрили Францию в международной подрывной деятельности.
Поскольку страна-виновница по-прежнему пребывала в ступоре, «Вашингтон пост» протрубила на третий день: «Fierce attack on capitalism on French television stuns world markets» («Яростный выпад против капитализма на французском телевидении потрясает мировые рынки»). Последствия этого непредвиденного кризиса начала ощущать московская биржа; и даже шанхайская заразилась от европейских крайней анемией. Послы России и Китая отправились к премьер-министру, чтобы выразить удивление и беспокойство своего руководства бездействием французского правительства.
Против «французского Иисуса» была развернута международная кампания. Заголовки газет представляли Францию как больную страну, деморализованную таинственным милленаристским[35] заговором, возвестившим конец света.
Президент всемогущего Экономического совета промышленности и торговли Франции Жан-Рене Верту отправился к кардиналу-архиепископу Парижскому монсеньору Менье, проживающему на улице Сен-Венсан. Кардинал выглядел осунувшимся, измученным сомнениями и бессонницей человеком.
