Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2009)
К тому же Леонов и предположить не мог, что процесс этот будет не единственным, но, напротив, откроет целую, почти на пять лет, череду подобных процессов и призывы: “Убить! Расстрелять! Раздавить!” — станут привычным аккомпанементом времени.
Следующий год, 37-й, начинался просто благостно.
Под занавес 36-го устроили разнос “Богатырей” Демьяна Бедного и одноименной театральной постановки, что стало одним из первых сигналов смены интернационального курса на курс правый, национальный, патриотический.
Каждое утро Леонов, как всякий человек, внимательно всматривающийся в жизнь советскую, листал “Правду”.
В стране началась перепись, и на страницах главной советской газеты Михаил Зощенко увлекательно рассказывал, сколь велика разница между дореволюционной переписью и нынешней: нет безработных, нет
нищих.
Понемногу начинается подготовка к празднованию юбилея Пушкина.
15 января “Правда” выходит с передовицей под названием “Великий русский народ”. А ведь еще два года назад, сочиняя “Дорогу на Океан”, Леонов рассказывал, как, решившись написать в тексте “русский”, он отложил перо и сидел несколько минут, сжимая виски тяжелыми своими руками: ведь вцепятся опять в самую глотку только за одно слово это. (Слово “русский” в тексте все-таки появляется.)
Но уже через неделю всякая благость вновь начнет рассеиваться.
С 24 января “Правда” публикует новые протоколы допросов в рамках расследования троцкистско-зиновьевского заговора. Пятаков, Радек и прочие подробно рассказывают о том, какие они негодяи.
“Правде” помогают все крупные издания, включая “Литературную газету”.
И тут, конечно же, опять потребовалось деятельное участие “инженеров человеческих душ”.
Открытое письмо с требованием “беспощадного наказания для торгующих Родиной изменников, шпионов и убийц” подписывают в “Правде” Фадеев, Алексей Толстой, Павленко, Бруно Ясенский, Лев Никулин. Здесь же, в рифму, вторит прозаикам поэт Михаил Голодный: “И в гневных выкриках народа, / Как буря будет голос мой: / — К стене, к стене иезуитов!”
На следующий день, 25 января, — множество сольных выступлений, в стихах и в прозе. “Отщепенцы” от Фадеева. “Смерть подлецам” от Алексея Суркова. “К стенке подлецов!” от Владимира Луговского. “Изменники” от Безыменского.
Удивительное время: стихотворные призывы к немедленному убийству с завидной регулярностью публикуются в главной государственной газете.
В тот же день в “Известиях” с отдельной статьей “Профессоры двурушничества” вновь появляется Бруно Ясенский.
На другой день в “Известиях” же — разгромная статья Алексея Толстого и стихи Александра Жарова “Грозный гнев”.
Еще более весомый подбор авторов 26 января представлен в профильной “Литературной газете”.
Алексей Толстой: “Сорванный план мировой войны”. Николай Тихонов: “Ослепленные злобой”. Константин Федин: “Агенты международной контрразведки”. Юрий Олеша: “Фашисты перед судом народа”. Новиков-Прибой: “Презрение наемникам фашизма”. Всеволод Вишневский:
“К стенке!” Исаак Бабель: “Ложь, предательство, смердяковщина”.
Критик Виктор Шкловский пишет: “Эти люди хотели отнять от нас больше чем жизнь: они хотели отнять у мира будущее”.
“Отнять от нас…”, да-с.
Здесь же совместный текст на ту же тему С. Маршака и его двоюродного брата — Ильи Яковлевича Маршака, взявшего псевдоним Ильин. Статья писателя Льва Славина именуется “Выродки”. Писатель Александр Малышкин призывает: “Покарать беспощадно”. И Рувим Фраерман здесь, тот самый, что через два года напишет “Дикую собаку Динго”.
И даже Андрей Платонов, правда не столь жадный до крови в своих высказываниях, как иные его коллеги. Борис Лавренев, к примеру, в том же номере открыто заявляет: “Во имя великого гуманизма <...> я голосую за смерть!”
Ну и так далее: Сергеев-Ценский, Безыменский, Долматовский, всего 34 литератора, треть которых по сей день носят статус классиков. Такие времена были.
В числе других появляется и Леонов с памфлетом “Террарий”. Леонов, подобно Платонову, не кровожаден и явно отделывается общей риторикой.
По-видимому, как раз тогда, в начале 37-го года, в нем происходит некий слом, и с этого момента он начнет всячески избегать участия в подобных жутких мероприятиях. Леонов понимает, что эту машину нельзя накормить один раз — ее все время придется подпитывать самим собою, своей душою.
27 января “Известия” публикуют очередной памфлет Бруно Ясенского “Бонопартийцы”. Там же — “Чудовища” от Всеволода Иванова и стихи Николая Заболоцкого: “Мы пронесли великую науку <…> Уменье заклеймить и уничтожить гада”. Самого Заболоцкого арестуют и попытаются заклеймить и уничтожить год спустя; от смертной казни спасет его лишь то, что он так и не признает обвинения в создании контрреволюционной организации.
1 февраля в “Литературной газете” выделяется огромный заголовок “Советские писатели приветствуют приговор суда, покаравшего подлую троцкистско-зиновьевскую нечисть” — и на другой странице разворота передается “Привет славным работникам НКВД и их руководителю Н. И. Ежову”.
Под этими приветствиями соответствующий доклад Фадеева, речь Федина, выступления Новикова-Прибоя и Льва Никулина (последний вообще будет появляться чаще всех иных на этом “пиру”, иногда по несколько раз в неделю, с публицистическими призывами “карать”).
Генеральную линию в газете продолжают драматург Киршон, поэтесса Вера Инбер, писатели Лев Соболев и Юрий Тынянов: последний заявляет, что “Приговор суда — приговор страны”. Молодой Михаил Исаковский вслед за Тыняновым пишет стихотворение “Приговор народа”: “За нашу кровь, за мерзость черных дел / Свое взяла и эта вражья свора: / Народ сказал: „Предателям — расстрел!” / И нет для них иного приговора”. Видимо, им обоим звонил один и тот же человек, объяснявший смысл и суть события. И человеком этим, скорее всего, был секретарь Союза писателей СССР, уже не раз упоминавшийся нами Владимир Ставский.
Леонов в те дни трубку вообще не берет, за него мается жена, которая то о болезнях мужа рассказывает, то о неожиданных отлучках.
В мартовской “Правде” публикуется доклад Сталина на Пленуме ЦК ВКП(б) “О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников”. И в апреле доходят руки до двурушников из числа литераторов — ими станут вчерашние истовые ревнители чистоты литературных рядов, гроза “попутчиков” — РАПП.
23 апреля в “Правде” выходит статья П. Юдина “Почему РАПП надо было ликвидировать?”.
“Вся окололитературная суетня и шумиха, которую развивали Авербах и компания, имела в своей основе троцкистские взгляды”, — пишет Юдин. Для поддержки позиции Юдина привлекают на соседней полосе писателей. Печатаются фотографии Шолохова, Фадеева и Алексея Толстого, которые, судя по всему, одним своим видом подчеркивают правоту Юдина; никто из них при этом ничего не комментирует, а высказываются здесь же, под чужими снимками, Паустовский (“освободить Союз от всей окололитературной накипи”), Валентин Катаев (“всем известно, что рапповские пережитки еще довольно сильны”), опять же Лев Никулин, Михаил Слонимский и Маршак.
Характерно, что в эти дни и “Правда”, и “Известия”, и “Литературная газета”, перечисляя в литературных обзорах поименно весь советский писательский иконостас, начали раз за разом Леонова игнорировать. Если и упоминают, то в негативном контексте: как, например, двумя неделями раньше, когда в той же “Литературной газете” говорилось: “Нужно также сказать правду Леонову, Вс. Иванову, Бабелю. Эти писатели оторвались от жизни, отяжелели, стали наблюдателями”.
К 1 мая круги над Леоновым сужаются: он чувствует это физически. В “Литературной газете” пишут: “У троцкиста Авербаха была свита верных холопов — одним из вернейших проводников этой политики был Бруно Ясенский”.
А ведь Бруно, как мы помним, был достаточно близкий Леонову человек. Сосед по Переделкину, с которым много о чем говорили, именно Бруно не так давно был первым слушателем “Дороги на Океан” и, мало того, одним из немногих литераторов, что за этот роман заступались. (Тот же Бруно, напомним, оказался в числе самых первых, поспешивших расписаться под всеми “расстрельными” письмами и отдельно написать дюжину кровожадных статей. Но это его, как выясняется, ни от чего не застраховало.)
