Хавьер Сьерра - Хозяин музея Прадо и пророческие картины
Я погрузился в изучение картины. Сцена завораживала: над пустынной равниной Кастилии разверзлись небеса, открывая взору Святую Троицу, принимавшую пророков, отцов церкви и сонм известных деятелей Испании XVI века. Поскольку Санти, похоже, знал о картине все, я не осмелился выразить словами свое потрясение.
— Это сложное произведение, и замысел его подразумевает несколько уровней восприятия, — продолжил Хименес. — Интересен факт, что даже приближенные императора не догадывались о его планах относительно картины, пока он не собрал всех у смертного одра. Тебе известно, что Карл V репетировал свою погребальную церемонию и распорядился, чтобы ее проводили так, будто он уже умер, желая ею руководить?
— Серьезно?
Санти кивнул. В подтверждение он показал мне текст, принадлежавший перу теолога Хуана де Марианы, который был свидетелем упомянутого действа. Иезуит описывал, как император, «смешавшись с монахами, совершавшими заупокойную службу, молил о вечном покое, будто уже расстался с жизнью, и все, кто присутствовал, присоединились, выражая скорбь больше слезами, нежели голосом». Санти добавил, что кесарь, став участником этой своеобразной погребальной психодрамы, молился так неистово, что в конце концов распростерся на полу точно мертвый.
— Картина являлась частью спектакля, — уточнил он. — Понимаешь, о чем она? Врата небесные распахнулись, чтобы принять душу почившего Карла V. Это явление чуда.
У меня округлились глаза.
— Не ищи другого истолкования, Хавьер. Известно, что император хотел, чтобы его изобразили в белоснежном саване с лицом, обращенным к Святой Троице, и дал на сей счет четкие указания своему любимому живописцу Тициану Вечеллио. Он считал себя рыцарем веры, кто не жалея сил сражался с протестантами. Его распоряжения относительно похорон были таковы: никаких венцов и роскоши. Карл хотел предстать перед Всевышним свободным от земного бремени.
«Налегке», — вспомнил я лаконичный эскиз Мартина Рико.
— Как ты, конечно, знаешь, Тициан не раз писал портреты императора, — продолжил Санти, не догадываясь о моих тайных мыслях. «Портрет Карла V с собакой», «Карл V в сражении под Мюльбергом». Художник, получив заказ, уже достиг почтенного возраста. Тициан был намного старше императора и все же с невиданной горячностью взялся за поручение покровителя, благодаря которому обрел богатство и признание во всех европейских странах. Правителя, кто пожаловал живописцу титул кавалера империи, оценив его мастерство живописца и ученость. Вот, обрати внимание на данный фрагмент.
Санти пальцем обвел группу лиц в правой части иллюстрации.
— Вот изображение Карла V. Портретное сходство, выступающий подбородок не оставляют сомнений. Тициан представил императора в молитвенной позе со взором, обращенным к Христу. За спиной Карла можно увидеть его сына и наследника, будущего короля Филиппа II, а также покойную жену Изабеллу Португальскую, сестру Марию Венгерскую и женщину — предположительно мать императора, Хуану Безумную. Только кесарь и его родственники предстают в белых одеждах. В нижней трети картины, под королевскими особами, расположена многочисленная группа. Она охватывает широкий круг известных лиц, от святого Иеронима — он сжимает в руках латинскую Библию — до царя Давида, включая также Ноя с ковчегом и Моисея со скрижалями. Все они — персонажи Ветхого Завета. Догадайся, как называется картина?
Я пожал плечами.
— Давай, не стесняйся! Предложи хотя бы один вариант.
— «Судный день»?
— Здорово, — усмехнулся он. — С названиями получается такая штука… Их дают музеи. Художники обычно не нарекают свои работы. А если они все-таки это делают, владельцы вольны изменять названия по своему усмотрению. Шедевр Тициана именовали примерно одинаково: «Страшный суд», «Глория», «Рай»…
— Ты сказал «Глория»?
«Ключ к вратам славы». Я вздрогнул, вспомнив слова, сказанные Марине мистером Иксом.
— Да. И понятно почему. Подразумевается слава небесная, так ведь?
— Да. А ты не помнишь, Карл V не упоминал, что картина является дверью, порогом или вратами?
Санти покосился на меня с таким же выражением, с каким обычно смотрели друзья, когда я рассказывал им о «своих чудесах», и принялся копаться в папке с записями, лежавшей тут же.
— У меня тоже есть сюрприз для тебя, — сказал он. — Существует любопытный документ… Ага, вот он. В отчете о последних днях императора, монах-иеронимит брат Хосе де Сигуэнса упоминает также о картине Тициана. По его словам, когда кесарь решил удалиться от мирской суеты в монастырь Святого Юста и подготовиться к смерти, в числе первых он отдал приказание перевезти туда «Глорию» Тициана. Описание Сигуэнсы точно характеризует степень одержимости императора этой картиной. Я прочитаю. Незадолго до смерти он «вызвал хранителя королевской сокровищницы, и, когда тот явился, повелел принести портрет императрицы, своей супруги, и смотрел на него. Затем приказал снять завесу со «Страшного суда». Перед этой картиной он провел намного больше времени и созерцал ее долго. Врач Матиас уже хотел сказать, чтобы он не смотрел больше, поскольку нельзя оставлять в бездействии силы души, которые управляют работой тела. И тогда он, повернувшись к врачу, вздрогнув, промолвил: «Мне нехорошо». Это произошло в последний день августа в четыре пополудни».
— Но тут ни слова не сказано о вратах…
— Зачем, по-твоему, Карл так долго стоял перед своим собственным изображением? Из описания отца Сигуэнсы следует, что император впал в транс, созерцая картину Тициана. Я не склонен к эзотерическим толкованиям, однако очевидно, что император стремился обрести внушение свыше, ведь он готовился отправиться в дальний путь. Эту картину он считал своей тайной дверью на тот свет. В его положении, полагаю, даже самый отчаянный скептик сделал бы над собой усилие, чтобы в это поверить.
Глава 10
Карл V и священное копье Христа
Поверить? Наверное, старина Санти попал в точку. И такое произведение искусства, как «Глория», действительно невозможно осмыслить, руководствуясь лишь разумом. Скорее всего нужна истинная вера, чтобы полностью расшифровать заложенное в нем послание. А если я рискну? Если попробую поверить?
Именно в те первые дни начавшегося 1991 года я пришел к заключению, что в жизни надо полагаться на судьбу. И тогда же решил испробовать рецепт на практике, невзирая на последствия. Мне хотелось думать, что содержательная лекция, какую мне прочитал Санти Хименес — на редкость актуальная и своевременная, — вовсе не была случайностью, а явилась последним звеном изощренного плана, который начал осуществляться в декабре, когда я повстречался с маэстро в Прадо. И этот план, как бы абсурдно ни звучало подобное предположение, побуждал меня двигаться в одном направлении — к сокровенным тайнам шедевров из собрания музея. Почему бы мне не отдаться на волю провидения? Разве было что-то дурное в приметах и знаках, которые подсказывали мне такие разные и неожиданные собеседники в Мадриде, Эскориале и Турегано? И если путь действительно был предначертан судьбой, то куда, к какой цели он меня вел? Вот почему мне не терпелось поскорее увидеть «Глорию» своими глазами.
Все пытались привлечь мое внимание именно к данной картине, начиная с загадочного сеньора Икс с его показательной подборкой материалов о Карле V, и Марины, выступившей посредницей, до любезного Санти. Правда, я постоянно мысленно возвращался к обстоятельствам, при которых самый могущественный правитель в мире отдал Богу душу. В конце нашего разговора Санти дал мне два солидных биографических исследования, чтобы я получил представление о последних днях императора. Я узнал, что 21 сентября 1558 года, в два часа ночи кесарь испустил дух в небольшом каменном доме, примыкавшем к монастырю. Он находился примерно в двух километрах от глухой деревушки Куакос, в районе Ла-Вера в провинции Касерес. У этого человека, худощавого и нервного, было достаточно времени, чтобы навести порядок в делах государственных, однако он не оставил распоряжений относительно последнего своего имущества. Драгоценная картина, библиотека, коллекция часов и астролябий и даже специальный табурет, сделанный по заказу, чтобы поддерживать подагрическую ногу, прозябали в забвении в монастыре Святого Юста. И «Глория» пребывала в тиши и безвестности, пока Филипп II не приказал перевезти шедевр в Эскориал вместе с нетленными останками своего отца. Таким образом, по прихоти истории «врата в потусторонний мир» и мумия императора очутились одновременно в месте вечного упокоения королей Испании.
Я представил сцену, как умиравший император возлежал на горе подушек и, одолеваемый болью в конечностях, не сводил глаз со своего изображения, взывающего к Святой Троице. В окружении братьев иеронимитов самый могущественный человек на земле принял соборование, попросил со слезами прощения у присутствующих и молил Господа о милосердии. И одновременно он ни на мгновение не забывал, как описывал в своих трудах Августин Блаженный чудо божественного явления, которое как в зеркале отражалось на полотне Тициана.
