Алексей Колышевский - Афера. Роман о мобильных махинациях
– Что? – Штукин заерзал на стуле и вновь вернулся к своей карандашной утехе. – Что означает это твое «вообще»?
– Мне неловко от того, что ты мне не веришь, – сокрушенно вздохнул Картье, зная, что он на правильном пути и «дожимать» своего бывшего приятеля, а ныне босса осталось совсем чуть-чуть. Тот уже совершил однажды ошибку, взял Витю на работу, пригрел на груди змею и тем самым показал, что сентиментален, а значит, слаб и верит в химеру высоких идеалов. В дружбу, которая в бизнесе невозможна. Все это Картье отличнейшим образом понимал и вовсю использовал сейчас это положение вещей.
– Дело не в том, верю я тебе или нет. Дело в рисках! – воскликнул Штукин и, выскочив из-за стола, принялся ходить по кабинету. – Триста тысяч – огромные деньги, к твоему сведению. – Картье мысленно рассмеялся, вспомнив, что еще несколько дней назад триста тысяч не казались ему такими уж большими деньгами, а сейчас они для него все равно, что звук разбитой за окном бутылки.
– И вообще… – Штукин брезгливо поморщился, – мерзость все это.
– Что именно? – искренне не понимая его, наклонил голову Картье и стал немного похож при этом на остроухую немецкую овчарку.
– Что, что? – сварливо продолжил Штукин. – Все эти взятки, откаты, все это, с позволения сказать, дерьмо, без которого не существует нынешнее общественное и бизнес-сознание не только в России, но, как мне кажется, вообще во всем мире. Что случилось с людьми? Что с ними происходит?
– Люди всегда любили деньги, – тихо вставил Картье.
– Да я и не спорю! – взвился Штукин, и Картье увидел, что его институтский приятель откровенно плохо владеет собой. У Кости дрожали пальцы. Плохой признак. Неврастения. И это еще как минимум. «Ах ты, слабачок», – неласково подумал Картье, поглядывая на Штукина, а тот тем временем все больше неистовствовал и даже начал заикаться:
– Я не оспариваю роль денег в жизни человечества! Но нельзя настолько быть к ним привязанным, все измерять только в деньгах! Ведь есть же, в конце концов, множество таких вещей, по своей важности стоящих гораздо выше, чем деньги.
– Например, какие? – Картье знал ответ. Он готов был рассмеяться в лицо «этому ханже» и с удовольствием поступил бы именно так, если бы мог.
– Вера, например! – пафосно взвизгнул Штукин. – Бескорыстная, святая вера в Господа! Вот то, что невозможно измерить никакими деньгами!
– Ну конечно! – не вытерпел Картье. – Так вот прямо и нельзя?! Церковь, что католическая, что православная, что любая другая, известная «бессребреница». – Картье был сам сарказм. – Одни безакцизные сигареты и спирт от Московской патриархии возводят веру в ранг ценнейшего актива, измеряемого миллионами долларов. О чем ты говоришь, Костя, дорогой ты мой?! Ведь что получается?! На спаивании народа, на его, так сказать, скуривании попы нажрали себе такое брюхо, что хоть на тележке вози, как у барона Апельсина в сказке про Чиполлино. Помнишь? У нас теперь сословное общество. Чиновники, депутаты, сенаторы – это новые дворяне, потом вот это самое курительно-бухательное духовенство, чертовы попы, затем купечество… И, разумеется, так называемый «простой народ». Вся эта сволота называет нас именно так. Ты согласен быть «простым народом»? Я нет. И Шедин этот из «МДС» не согласен. Не стоит позволять группировке мерзавцев считать себя выше, не так ли? И потом, где ты сейчас видел бескорыстную веру? Человек, по-твоему, приходя в церковь, молится за мир во всем мире? Да хрен там! Он просит себе лавандоса побольше да машину побогаче! Может, и не в таком наборе, но все человеческие просьбишки в конечном итоге сводятся только к этому! Только вот мать просит за детей. Но опять-таки о чем она просит? Чтобы выросли здоровыми да богатыми. Чтобы жениха хорошего дочери. Богатого, заметь! Бедный жених никому в рог не уперся! Деньги, Костя, – это то единственное, что теперь объединяет людей. Это всемирный эквивалент счастья. Но хочу тебе сказать, что Бог он не Ермошка, он видит немножко. Вот мы с тобой зарабатываем честно, не так ли?
– Ну разумеется! – Штукин даже привстал на стуле, до того ему хотелось, чтобы все видели, что он человек честный и копейки не украл. И это было так. Картье же, по своему обыкновению, цинично дурачился, содрогаясь от внутреннего смеха. Шут гороховый, что с него взять. Шут с мозгами профессора математики.
– Поэтому нам не в чем упрекнуть самих себя. Это я к чему говорю? К тому, что все равно Бог видит, кто и каким образом наживает. Мы с тобой честно, можно сказать, даже праведно. Работаем, ничего нигде и ни у кого не воруем, не крадем, взяток не берем, значит, к нам Бог милостив. Это как раз к твоему вопросу о вере. Ведь ты и я, мы оба, верим в Бога, притом именно так, как ты и сказал, то есть искренне и бескорыстно. А взять, к примеру, этого Шедина. Он кто? Конечно же, он взяточник, мздоимец, сквалыга – одним словом, сволочь он. Здесь все понятно. И он нагрешил уже достаточно для того, чтобы, скажем, заболеть раком или, допустим, попасть под машину. Такие люди, как он, именно так и заканчивают свою жизнь. На плахе. И мы в его падении существенной роли уже не сыграем. Зато он очень даже может сыграть существенную роль в нашем финансовом укреплении, возвышении, становлении и тому подобное. Шедин и такие, как он, – лишь наши инструменты. Не нами установлено, что голыми руками невозможно ничего добиться. А инструмент – это расходная штука, когда он изнашивается, то его просто выбрасывают и заменяют новым. Так будет и с этим Шединым.
– Так я, выходит, прав! Нельзя на него ставить и деньги пропадут. Высочайший риск! – Штукин вскочил было, собирался ринуться куда-то, но Виктор, испугавшись столь сильной штукинской впечатлительности, немедленно надавил на тормоз:
– Костя, дорогой, Шедин инструмент, еще далеко не изношенный. Он, так сказать, сверло с алмазным наконечником. И узнать об этом ты можешь не только от меня, раз уж моего мнения для тебя недостаточно, ты для этого можешь элементарно собрать информацию на рынке! Это займет какое-то время, мы, возможно, потеряем контракт, но если тебе так спокойней, если ты все хочешь еще несколько раз обдумать и все взвесить, то я не вправе тебя останавливать. Деньги твои, бизнес твой, все нити в твоих руках, я лишь честно и профессионально исполняю то, что ты мне поручил, поэтому решай сам. Я с уважением приму любое твое решение и постараюсь изменить стратегию, хотя, повторяю, «МДС» мы, разумеется, потеряем, если сейчас, так сказать, не удовлетворим аппетиты этого парня…
Картье вновь играл ва-банк. Внезапно он успокоился. Ему вдруг стало ясно, что все скоро закончится в его пользу. Он поднажал:
– Но, несмотря на потерю «МДС», то есть около миллиона долларов ежемесячной прибыли на начальном этапе возможного сотрудничества, мы, быть может, сможем что-нибудь такое веселенькое замутить с «Гигафоном» и с «Дилайном». Хотя, по слухам, «Дилайн» собирается создать собственную дочернюю структуру и уже набирает в нее персонал: программистов, дизайнеров и тому подобное. Ну тогда останется один «Гигафон». Если получится там договориться…
– Виктор, я тебя понял. – Штукин сдался. Это было видно невооруженным глазом. Его запала хватило ненадолго, и босс спасовал перед наемным менеджером. Потому что у менеджера была воля такой прочности, что ею можно было резать закаленную сталь. Плечи у Кости опустились, он с беспомощной надеждой поискал глазами успокоительный карандаш, но тот куда-то закатился, и Штукин окончательно потерял способность к сопротивлению. Промямлил что-то, Картье не расслышал, попросил повторить.
– Деньги будут завтра, – чуть громче сказал Штукин и почти молитвенно попросил Виктора: – Не мог бы ты оставить меня в покое? Я принял довольно серьезное решение, и мне нужно немного побыть одному.
– Да, разумеется, – невозмутимо ответил Картье и вышел. За дверью штукинского кабинета он перевел дух и поздравил себя с новым «приработком». «Однако самое время мне понять, что шальные деньги – вещь непостоянная, да и Штукин не такой дурак. Такие убогие комбинации мне неинтересны. На них жаль тратить нервы и время. Самое время сделать что-то настоящее. Вот бы подвернулось…»
Что ж. Порой желания сбываются.
2
С кейсом, полным денег, Картье прогуливался по «Атриуму», что возле Курского вокзала. Лениво глазел на витрины плохих магазинов плохих вещей плохого качества для людей с плохим вкусом. Шедин появился с двадцатиминутным опозданием. На самом деле он приехал в «Атриум» задолго до Картье, выследил его и долгое время наблюдал за Виктором со стороны, опасаясь неприятных сюрпризов в виде слежки СБ. Подготовка у Шедина была, что называется, на уровне. Такие неприятные вещи, как скрытное наружное наблюдение, он чувствовал кожей. В этот раз его превосходно развитая интуиция подсказала ему, что опасаться нечего. Дельце выгорит. Он подошел к Картье со спины, но наш не лыком шитый дружище не дал Шедину сделать сюрприз в виде неожиданного оклика или руки, вдруг легшей на плечо. Перед тем как Шедин только открыл рот, чтобы произнести «А вот и я» (ничего более оригинального ему в голову не пришло), Картье уже и развернулся к нему вполоборота, и совершенно буднично, словно каждый день проделывал такие штуки, сказал:
