Марлена де Блази - Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман
Директриса назначила нам встречу на следующую субботу, а там видно будет. Я начала понимать, что проблема не в итальянской бюрократии, поскольку решение зависело от администратора, что бы не вкладывалось в это звание, от его собственного отношения к коррупции, личного, как отпечаток большого пальца. Итак, дело было не в итальянской бюрократии, а в итальянских бюрократах. Фернандо решил припугнуть директрису «Ассошиэйтед пресс», заказавшей мне лично серию статей, и, таким образом, сотни и тысячи газет по всей Америке могли напечатать мои рассказы. Телеграмма была отправлена. Я полагала, что это дьявольщина. Я молилась, чтобы она сработала. Директриса телеграфировала в ответ: «Tutto fattible entro tre settimane. Venite sabato mattina. Все возможно в течение трех недель. Приходите утром в субботу».
— Что мы будем делать, когда она попросит дать ей прочесть статьи? — допытывалась я.
— Мы скажем, что Америка — страна в движении, что заказы меняются и что она должна понимать это, моя дорогая.
Государство уютно устроилось в наших карманах, но отпущение грехов от матери церкви оставалось в подвешенном состоянии. Мы узнали, что одной немногословной аудиенции в Курии Венеции для получения санкции церкви можно добиться только через таинственное исследование, «которое убедит священника в том, что пара намерена жить по церковным законам». Исследование религиозного прошлого Фернандо будет несложным, но со мной не поможет и инквизиция. Знают ли они имена и адреса моих церквей и священников в Нью-Йорке, Сакраменто и Сент-Луисе? Есть ли у них какой-нибудь гигантский папский интернет, откуда они могли бы извлечь мое имя и учесть все мои грехи? Я надеялась, что «намерение жить по церковным законам» не предусматривает отсутствие контроля рождаемости. Даже соберись я снова завести детей, я не желаю, чтобы кто-то решал за меня. Я сгибалась под грузом законов, старых и новых.
— У нас же есть разрешение от государства, городская мэрия прекрасна, давай там и зарегистрируемся, — упрашивала я.
Фернандо был непреклонен. Хотя в молодости стоял на цыпочках на последней в церкви скамье, теперь он желал ритуала, фимиама, горящих свеч, благословения, алтарных мальчиков, красных ковров и белых апельсиновых цветов. Он жаждал торжественной мессы в краснокаменной церкви с видом на лагуну.
Душным июльским вечером мы сидели в ризнице, ожидая дона Сильвано, настоятеля церкви Санта-Мария Елизавета. Как только мы обсудили социальное обоснование нашего брака и поболтали, священник сказал что-то о том, как приятно беседовать с нами, «молодыми людьми». Я могла только удивляться, как в его среде оценивают средний возраст. Нас обязали посещать занятия каждый вторник по вечерам, отдельно от других предполагаемых пар, дабы пройти инструктаж относительно «моральных императивов, присущих Римской церкви и утверждающих брак». Боже! Что насчет наших личных моральных императивов? Почему звучит так, как если бы у нас не было нравственных устоев и быть не могло — без разъяснений попа? У священника сладкое круглое лицо деревенского проповедника, и он сопровождал каждую фразу словами «отлично, очень хорошо», но все равно постоянно поучал.
Мы начали посещать беседы во второй половине июля. Когда мы пришли в один из вторников, священник отвел нас в сторону и сообщил, что наши документы не являются достаточным основанием, чтобы Курия дала разрешение венчаться в церкви. Чего недостает, захотели узнать мы.
— Ну, во-первых, отсутствует ваш сертификат о конфирмации, — сообщил он мне.
— Я не помню, видела ли я когда-нибудь сертификат о конфирмации. Я даже не знаю, была ли я когда-нибудь конфирмована, — призналась я.
Мы прогуливались по взморью, и Фернандо объяснял мне, что признаться в собственной неуверенности — грубая ошибка. Я должна была всего лишь предоставить им информацию, необходимую для исследований, и просто позволить им заниматься делом.
— Это охота на диких гусей. Не лучше ли пройти конфирмацию прямо сейчас?
С этой идеей мы вернулись к дону Сильвано, и, после того как произнес «отлично» два или три раза, он сообщил мне, что я должна записаться в следующий конфирмационный класс, который начнет обучение в конце сентября; если все пойдет хорошо, я смогу перейти в другую группу, к десятилетним детям, что принесет мне разрешение в апреле. Апрель? По дороге домой я снова спрашиваю, почему мы не можем быть счастливы, заключив гражданский брак? Фернандо уже улыбался.
Итак, в прекрасное сентябрьское утро, когда мой герой сообщил, что мы поженимся в октябре, я безмолвна, как камень. Он забыл, что потребуется шесть недель для получения документов из Штатов. Церковь же могла тянуть с разрешением месяцы. Годы.
Когда я обрела дар речи, мне захотелось узнать:
— Не намерен ли ты использовать историю с «Ассошиэйтед пресс» против дона Сильвано?
— Нет. У меня есть идея получше.
Фернандо объяснил дону Сильвано, что хочет жениться 22 октября, потому что это день, когда в 1630 году Серениссима, Светлейшая выпустила декрет о строительстве гигантской базилики на берегу Большого Канала, посвященной Мадонне в знак благодарности за спасение Венеции от чумы. Она была названа Санта-Мария делла Салюте, Мадонна Исцеляющая. Фернандо удалось задеть невидимые сердечные струны старого священника.
— Che bell’idea, — сказал тот. — Редко бывают такие удачные идеи. С человеком, который сочетает святой брак со святой историей Венеции, Курия должна согласиться. И кроме того, сертификат о конфирмации — проблема, которая разрешится рано или поздно. Я обещаю лично обратиться к епископу. А не хотите провести церемонию 21 ноября, в день праздника Мадонны Спасающей?
— Нет. Я хочу 22 октября, потому что это день, когда возникла сама идея. Это было начало. К слову о началах вообще, святой отец, — благочестиво произнес Фернандо.
— Тогда 22 октября, — кивнул дон Сильвано.
— Ты практически лжешь священнику, — возмущалась я, пока мой герой переводил меня через улицу и сажал на пароходик. Мы шепотом обменивались впечатлениями, и я понимала, что впервые вижу, как Фернандо неудержимо смеется.
— Я не лгал! Я хочу, чтобы мы поженились в этот день, потому что это день, когда правительство предоставило Лонгену право возглавить строительство церкви Ла Салюте. Так все и было, я покажу тебе потом гравюру Лоренцетти. И к тому же дону Сильвано я понравился, и он ждал, что я представлю аргументы для борьбы с епископом за наши интересы. Я готов был торговаться за дату, но уперся бы в нынешний год. Я понимаю, как действуют или не действуют здесь обстоятельства. Furbizia innocente, хитрая простота, — все, что нужно для жизни в Италии, — говорил Фернандо. — Церковь, государство и их институты могут стать агрессивными из-за ничтожной раны своего эго или собственного достоинства. Такие они чувствительные. В конце концов, мы, итальянцы, больше Кандиды, нежели Макиавелли. При всей исторической репутации обманщиков и вольнодумцев мы гораздо чаще лопухи, эмоциональные растяпы, всегда готовые восторгаться. Мы надеемся одурачить весь мир и каждого, но знаем, кто мы такие. А теперь веди себя скромнее и скрывай тот факт, что мы знаем дату свадьбы.
Мы пришли поужинать в «Ла Ведова» за Ка д’Оро, где Ада, с которой я была знакома со времени моего первого путешествия в Венецию, делала крученную вручную пшеничную пасту с утиным мясом, ливером и луком. Мы пили «Амароне» из Рагузы и не переставали улыбаться. Когда Ада распространила вокруг весть, что мы женимся в октябре, и новость пошла кругами, каждый торговец или местный житель, входивший в двери, настойчиво требовал тоста. Но никто нас не понял, когда мы выпили за здоровье серой дамы и священника.
Однажды вечером мы упаковали ужин в корзину и отправились на дамбу, грандиозную каменную насыпь, построенную жителями Лидо в XVI веке для защиты маленького острова от моря. Я натянула широкую юбку на старое балетное трико, и мы побрели пешком через камни, высящиеся над водой, высматривая площадку, пригодную стать столом. Мы расположились и при свете свечи, горящей в крошечной лампе с отверстиями, под грохот и гул Адриатики, прямо руками ели перепелов, фаршированных инжиром с корейкой, обваленных в шалфее, жадно обгрызая скудный сладкий кусочек мяса внизу, у косточки. Еще у нас были салат из свежего горошка, латука и листьев мяты, политый соком жареных перепелов, немного хорошего хлеба и охлажденный совиньон из Фриули. Не истинный ли Пруфрок сидел рядом со мной, деликатно облизывая сок перепелов с кончиков пальцев?
Фернандо пел «Nessuno al Mondo» («Мы как никто в мире»), и два рыбака, которые устроились впереди на берегу, поджаривая моллюсков и куря трубки, пронзительно кричали: «Браво!» Мы говорили о свадьбе, а затем Фернандо рассказывал мне историю Феста делла Сенса, бракосочетания с морем в Венеции. В праздник Вознесения, в годовщину того дня, когда Святая Мария вознеслась на небеса, дож, одетый, как новобрачный, взошел на борт большой позолоченной королевской галеры, на палубе которой стояли в ряд двести матросов, и отчалил из порта Лидо. Процессия увитых цветами галер, лодок и гондол следовала за ним, пока они не достигли Сан-Николо, точки, у которой лагуна входит в Атлантику. Потом патриарх встал на носу корабля и благословил море святой водой, а дож бросил свое кольцо в волны, сказав: «В знак вечного владычества я, кто и есть Венеция, брачуюсь с тобой, о море».
