Галина Северина - Легенда об учителе
— Михаил Андреевич…
Язык у меня прилип к нёбу, и все заготовленные слова куда-то испарились.
— Уж лучше «Юрьевич»! Почетнее! — серьезно возразил он, но со дна его глаз поднималась и разрасталась лукавая смешинка. Не выдержав, он искренне рассмеялся! И все вдруг стало простым и легким.
Оказывается, он уже знал обо всем от Николая Ивановича. На завтрашнем классном собрании установим день выезда.
Странно, но казавшаяся поначалу малопривлекательной поездка в деревню всех воодушевила. Составили список вещей, назначили завхозом Свету, а Соню — массовиком. Мальчишки избрали командиром похода Жорку. Он начертил карту маршрута, определил порядок выезда: москвичи садились в поезд 3 января в 9 часов 3 минуты, в третий вагон. Цифра «3» была объявлена магической. По пути следования в третий вагон подсаживались группы из разных населенных пунктов: Кунцева, Немчиновки, Баковки вплоть до Одинцова. Каждую группу встречали громовым «ура!». Наша, немчиновская, была самая многочисленная. Мы ворвались в вагон с песней, оглушив дремлющих пассажиров. Москвичи подхватили. Даже презиравший «пионерскую шумиху» Кирилл, наш философ, что-то басил себе под нос.
Я взглянула на Андрея Михайловича. Его, казалось, забавляло все происходящее перед ним. Он сидел на тесной скамейке между Соней и Люсей, раскрасневшимися от счастья, и улыбался, когда мальчишки сталкивали друг друга с места, падали в проход между скамьями. Наверное, считал, что молодым, здоровым, засидевшимся в душном классе парням следует немного размять кости.
— Представь, если бы на его месте была Вера Петровна! — шепнула мне Ира, но это было настолько нелепо, что мне не захотелось представлять.
И все-таки Кирилл не был бы Кириллом, если б упустил момент поговорить на «умные» темы.
— Как вы определяете, что такое жизнь? — обратился он в минуту затишья к Андрею Михайловичу.
— Фонтан! — не задумываясь ответил тот.
Все переглянулись, не зная, смеяться или принять глубокомысленный вид. Кирилл покраснел:
— Почему фонтан?
— Ну, не фонтан, — легко согласился учитель, но я уже видела знакомые лукавые искорки в его глазах и первая засмеялась.
Обрадованные ребята присоединились. Борис Блинов дернул Кирилла за рукав, чтобы он сел. Так и не получилось серьезного философского разговора, который, как мы понимали, сейчас был не к месту.
Поезд подошел к нашей конечной остановке. Тишина заваленного снегом поселка, блестящая, накатанная санями дорога привели всех в размягченное состояние, и в то же время мы не забывали, что сейчас явимся в сельскую школу в роли благодетелей, и немножко важничали. С собой мы взяли плакаты, книжки, кое-что из старого спортивного инвентаря для подарков, а для себя — запас продуктов. Тяжелые рюкзаки еле-еле тащили Ваня с Жоркой.
Мы уже порядочно отошли от станции, а школа не показывалась.
— Наверное, такая развалюха, что и не приметишь сразу! — сказал Кирилл и промчался мимо меня вперед.
— А не она ли? — кивнул Андрей Михайлович на белое двухэтажное здание, похожее на больницу. Низенький, крепкий забор, просторный, чисто выметенный двор.
— Слишком шикарно для села! — хмыкнул Борис Блинов.
Почему-то подшефная школа представлялась нам вроде нашей немчиновской, деревянной, только без мезонина и обязательно по уши в сугробах.
Но это была именно она, наша подшефная, о которой мы не имели понятия, хоть и числилась она за нами уже три года.
Смущенные, вошли мы на крыльцо, застланное новыми рогожами. Стряхнули снег специальными веничками. Кто-то заботливо следил за всеми этими удобствами. Оказалось, чудесный старичок директор!
Он был очень рад нам и тут же послал за ребятами-активистами. То, что мы узнали о Голицынской школе, надолго сбило с нас столичную спесь. Мы и мечтать не могли ни о таком большом зале, ни о механическом пианино, играющем бетховенскую Лунную сонату. Странно было видеть, как сами собой опускались и поднимались клавиши, будто их нажимал человек-невидимка. Андрей Михайлович как встал около инструмента, так и не отходил. Заинтересовался, как мальчик.
Прибежавшие деревенские ребята повели нас осматривать мастерские, крольчатник, инкубатор. Показали заваленный глубоким снегом сад и огород. Было видно, что снег натаскивали в сад специально: чтоб деревьям теплее было.
— Кто же всем этим занимается? — поинтересовались мы.
Голицынские гордо переглянулись:
— Сами! У нас специальные бригады созданы: садоводы, зоологи… Наш Иван Дмитриевич всему нас научил!
Наверное, тот самый старичок, который нас встретил. Он же распорядился накрыть стол, и нас посадили обедать. Аппетитно дымилась рассыпчатая картошка, похрустывали на зубах крепкой засолки огурцы — продукт огородной бригады. Да-а… По сравнению с ними мы были просто бездельниками. А еще задавались: шефы!
— Куда же мы свои продукты денем? — озабоченно шептала завхоз Света.
И правда! Не тащить же их обратно. Да и неудобно.
И вдруг мы увидели, что Андрей Михайлович таинственно постукивает пальцем по столу. Ну как же мы не догадались, что наша колбаса и белые городские булки будут хорошим дополнением к сельской снеди! Ух, наконец-то и мы как-то себя проявили. Стало легче. А потом организовали общую самодеятельность. Тут выяснилось, что мы лучше подготовлены, и снова обрели уверенность. Лилька пела романсы, Жорка и Соня представили отрывок из «Чапаева». На прощание выпустили общую стенгазету-«молнию».
Домой возвращались поздним вечером. Вышли на безлюдную сельскую улицу и обомлели. Ночь была морозная, с бесконечным черным небом, так густо усеянным звездами, что казалось, из-за тесноты они срывались, роились в воздухе, гроздьями оседали на снегу и продолжали блестеть там. И все вокруг нас на большом пространстве искрилось и переливалось мелкими сине-зелеными огоньками.
— Ты знаешь, я никогда не видел ничего подобного! — услышала я сбоку голос Кирилла. — И на тебя опустилась звездочка. Вот она, на воротнике!
Он что-то снял у меня с плеча толстыми от перчаток пальцами и побежал вперед, остро скрипя башмаками. Я оглянулась, ища глазами Андрея Михайловича: нравится ли ему эта колдовская ночь? Но он по-прежнему шел между Люсей и Соней и слушал их щебетание. Что-то кольнуло меня в грудь, будто острая снежинка попала туда. Шумный день с беготней, выступлениями и разговорами показался далеким-далеким, а синяя звездочка на снегу стала расплываться и подступать к глазам.
Что это? Неужели я хочу заплакать? Но ведь не из-за чего. Все так хорошо! Даже то, что мы оказались никуда не годными шефами. По крайней мере, не будем зря зазнаваться.
— Правда, Ира? — спросила я.
Она молча пожала мне руку. Наверное, в эту минуту думала о том же.
Впереди раздался мягкий, слегка срывающийся бас Кирилла:
— «Выхожу один я на до-ро-гу…»
Что-то с ним сегодня особенное творится. Хотя песня вполне подходящая к обстановке…
Я снова оглянулась. Андрея Михайловича не было. Рядом с Люсей шел Борис Блинов. А где же он?
— Когда видишь такую ночь, то особенно остро сознаешь, что жизнь бесконечна! И в этом ее великий смысл! — кому-то говорил он совсем близко, но за поднятыми воротниками ребят и покрывшимися инеем шапками я не могла его разглядеть.
«А как же фонтан?» — подумала я, и на душе вновь стало весело. В юности так легко переходишь из одного настроения в другое.
«ВЕСНА, ВЕСНА…»
Март — месяц коварный. То прижжет щеку жарким солнечным лучом, то вдруг пустит в лицо пургой: вчера мы не могли уехать в школу — выпал метровый слой снега, остановились поезда. Продрогшие на станции в напрасном ожидании, мы со Светой согласились пойти к Лильке домой. Соблазнились топящейся голландкой и печеной картошкой. У Лильки я бываю редко. В последний год и вовсе не была ни разу. Но ей что-то приспичило. Прямо умоляла:
— Все равно ведь в школу не попадем! Посидим у меня, поболтаем, картошку попечем!
Одна бы я не пошла. Но со Светой можно. Своего рода амортизатор. Вспоминали, конечно, пионерский лагерь в Бородино. Вспоминать зимой о лагере — самое милое дело. Да и было о чем вспомнить.
— Говорят, у тебя с Андреем Михайловичем на какой-то аллее свидание было? — как бы невзначай спросила Лилька, облупливая подгоревшую картошку.
— Не с ним, а с князем Андреем! — миролюбиво ответила я, удивляясь про себя: каким образом она об этом пронюхала? Я же никому ни слова не говорила, даже Светке!
— Хи-хи! — тоненько засмеялась Лилька, хитро на меня посматривая. — Ловко увертываешься!
— Да! Не веришь? Спроси у Светы: она видела, как он приехал!
— Видела! В белом мундире по кавалерии! — серьезно говорит Света, хотя ей очень смешно. Ведь это она придумала первая назвать его князем Андреем.
