Генри Олди - Черный Баламут. Трилогия
Но не попытаться он не мог!
И вот снова вспыхнули жертвенные огни в храмах, славящие мудрость Бхагавана брахманы вернулись к своим обязанностям, денно и нощно звучали над Дваракой святые гимны, заглушая грай ворон, стражники наводили порядок на улицах… Черный Баламут и его соплеменники готовились к совершению великого очистительного паломничества.
Через месяц мужчины Двараки во главе с Кришной, облаченным в шафрановые одежды, на многих колесницах, слонах и повозках выступили по направлению к Прабхасе, дабы омыться в священных водах.
Баламут пытался дважды войти в одну и ту же реку.
* * *Священные воды Прабхасы открылись перед ядавами сразу, рывком, словно некий гигант-данав отбросил в сторону ширму, скрывавшую плес от людского взора. Бхагаван тронул погонщика за плечо, и белый слон, на котором восседал Господь-Господин, послушно остановился.
Кришна смотрел на раскинувшийся перед ним простор, лазурь меж двумя берегами, ласково играющую солнечными блестками, и в душе его постепенно воцарялся благостный покой. Никаких дурных знамений! Исчезло воронье, что всю дорогу со скрипучим карканьем вилось над головами паломников, стих колючий ветер, лопнула и расползлась гнильем грязно-бурая дерюга туч…
Закон отступился, не в силах покарать тех, кто на время смиренно вернулся в его лоно! А потом… Потом старый доходяга-Закон уйдет окончательно, и все будет в порядке. Все-таки Кришна сумел!
Да и как могло быть иначе — в мире, сотворенном им самим?!
Сейчас надо будет велеть, чтоб разбивали лагерь, а на рассвете, согласно обычаю, будут воздвигнуты жертвенники, нужные слова произнесутся в нужное время, былое восстанет ото сна — и люди с Бхагаваном во главе смиренно войдут в священные воды, омывая тело и душу, отбрасывая прочь все то, что совсем недавно грозило им гибелью.
Все будет именно так.
Потому что так хочет Господь, творец этого мира!
Ом мани.
* * *…Тихий и теплый вечер шерстяным покрывалом укутывал плечи усталых ядавов. Загорались костры, слышались шутки, смех, кое-где затянули песни — тягостные предчувствия и гибельные знамения последних дней быстро улетучивались из памяти. Ядавы воспряли духом. Все будет хорошо! Их Господь с ними, он не оставил их в беде. Завтра утром…
Впрочем, до утра еще далеко, вся ночь впереди, и не грех священными возлияниями отметить столь удачное окончание паломничества!
Что вы говорите? Обрядовые чаши куда-то запропастились? Да бхут с ними, с обрядовыми… давай какие есть. А я и из горлышка хлебну. Ничего-ничего, вознесем хвалы, и все пройдет как по маслу. По топленому. Вот, я его уже в костер плеснул. Через руку? Не так надо было? А как? Тебе-то какое дело, дубина, брахман я или нет? Сойдет! Короче, наливай! Во славу…
Мелькали в кровавых отблесках костров разгоряченные лица паломников. Чаши с хмельной гаудой и сурой шли по кругу. Нестройные песнопения, которые, по идее, должны были освятить возлияния, вскоре беспомощно смолкли и сменились веселым галдежом, постепенно перераставшим в бессвязные пьяные выкрики.
— А ты? Где ты был, когда я на Поле Куру кровь проливал?! В Тедженте отсиживался?!
— Ты?! Это я, я пострадал за отечество, а ты, шакал паршивый…
— Я шакал? Нет, я шакал?! Умри, падаль!
Алым высверком полыхнул обнаженный клинок. Короткий свист рассекаемого воздуха, предсмертное хрипение…
— Братан! Люди, эта сука братана зарезала! Получи!
— Бходжи! Наших бьют! К оружию!
— Эй, вришнийцы! Мужественные Бараны, спина к спине!
— Это все из-за вас, осквернители!
— Убивайте их, убивайте!.. Бхагаван разберет, где свои…
От соседних костров уже бежали вооруженные люди, и сполохи пламени в испуге отшатывались, выхватив из темноты искаженные яростью лица.
Резня мгновенно распространилась по всему лагерю. Пьяное безумие охватило ядавов, и они убивали друг друга с остервенением бешеных зверей. От разбросанных кострищ занималась трава, кустарник, и вскоре весь лагерь уже был объят пламенем.
Черный Баламут в оцепенении смотрел на происходящее. А перед глазами у него стоял догорающий лагерь Пандавов в том, прошлом мире и — трупы, трупы, трупы…
Все повторялось вновь — в другом месте и по-другому, но он не сумел этого избежать. Когтистая лапа уходящего Закона дотянулась до племени, взлелеявшего колыбель с черным младенцем, — через годы и йоджаны, через, казалось бы, уже непреодолимую границу между новым и старым миром.
Проклятия сбываются.
Так было, есть и… будет?
Нет!
Не бывать вовеки!
Бхагаван в ярости вскочил, и в руках его, словно по волшебству, появилась тяжелая железная палица. Побоище? Безумие?! Отлично! Он сам, Господин этого мира, исполнит предначертанное! Пусть погибнут те, кому это суждено было на веку, — но Бхагаван останется!
Умрите, любя Меня!
Бхагаван схватил за плечо перепуганного мальчишку, искавшего спасения за спиной живого бога.
— Бери колесницу, скачи в Хастинапур! Мне нужен Арджуна! Скажи: Господь кришна призывает Обезьянознаменного! И поторопись!
Вскоре громыхнул топот копыт: мальчишка был счастлив умчаться хоть на край света, хоть в Преисподнюю, лишь бы не смотреть в безумные глаза Бхагавана.
Из темноты возник юркий коротышка с окровавленным ножом в руке. Задержись Кришна на минуту, он узнал бы в коротышке Правдолюба, своего родича, — но Черный Баламут без колебаний обрушил на голову человека удар своей смертоносной палицы.
Мне отмщение!
Аз воздам!
Н-на!.. смерть осквернителям!
* * *Уже светало, когда Кришна выбрел к берегу реки. Позади осталось ночное побоище, уничтожившее весь род Яду, угли вместо лагеря, и — трупы, трупы, трупы…
Все повторилось.
И снова он выжил — один из всех.
Если б он еще понимал, зачем ему эта проклятая жизнь…
Черный Баламут не сразу заметил могучую фигуру Рамы-Здоровяка — сводный брат недвижно сидел на берегу.
Баламут подошел и опустился рядом на траву, мокрую от росы.
Помолчали.
— Рода Яду больше нет, — тихо проговорил Кришна.
«Я знаю», — был молчаливый ответ.
— Но мы-то остались! Мы с тобой — живы!
Здоровяк молчал.
— Я — Бхагаван этого мира! Я смогу все исправить!
Сводный брат Господина молчал.
— Ты не веришь мне. И, в общем, правильно не веришь. Я сам не верю себе… Что же будешь теперь делать ты?
«Я не хочу больше жить. Я умру. Сейчас. Эй, тезка, далекий мой тезка, ты слышишь меня? Я уже иду…»
Исполин глубоко вздохнул и понурил голову. Его могучее тело словно сразу стало меньше, съежилось, и Кришна увидел, как из груди брата ползут нескончаемые чешуйчатые кольца.
Великий Змей Шеша, Опора Вселенной, чье имя означает «Последний» и чьей земной ипостасью был Здоровяк, возвращался домой.
Кришна сидел и смотрел, как течет по реке к океану гигантская душа Змея, а когда все кончилось, Черный Баламут взглянул в успокоившуюся воду — и отшатнулся.
Из воды на него глядело лицо старика.
Творец?
Смертный?
Все это уже не имело для Отсутствующего значения.
«Несчастный! Ты получил то, чего хотел!» Но он хотел совсем иного! Впрочем… чего он на самом деле желал ТОГДА, когда гордо потребовал у Брахмы дара за собранный им чужой, краденый Жар?
Чего он хочет сейчас, хочет искренне, так, как не хотел никогда и ничего в своей земной жизни?!
Кришна с усилием поднялся на ноги и побрел куда глаза глядят.
И когда впереди за деревьями мелькнула фигура одинокого охотника, Черный Баламут сделал последнее, на что еще был способен…
Охотник, не торопясь, подошел к лежавшей на земле огненно-рыжей лани, которую он сразил каленой стрелой, — и в ужасе замер, глядя на мертвое тело гибкого смуглого юноши в шафрановых одеждах.
Юноша улыбался мертвыми губами.
* * *Когда страшная весть долетела до Города Слона — на следующее же утро из ворот Голубого Лотоса вышел воинский отряд. Во главе отряда ехала колесница величайшего из бойцов — Серебряного Арджуны, покорителя народов, убийцы Грозного с дерзким Секачом. Белая грива кудрей витязя уже была далеко не похожа на кипу хлопка — скорее на снежную вершину Кайласы, да и в окладистой бороде обильно сверкали седые пряди. Близясь к шестидесятилетнему рубежу, Арджуна и выглядел на все свои годы, но в «гнезде» до сих пор держался прямо, на зависть молодым, и лук в руке героя по-прежнему грозил врагам.
Бывший ужас Курукшетры спешил к своему бывшему суте, живой царь — к мертвому богу.
Дварака встретила героя скорбным плачем и дымом погребальных костров. Груженные бесчисленными трупами телеги въезжали в город, траурной веренице не было конца, погребальные костры горели день и ночь напролет, заволакивая небо жирной копотью, вдовы бросались в огонь вслед за погибшими мужьями, и Арджуне казалось, что теперь это будет продолжаться вечно.
