Анник Кожан - Наложницы. Гарем Каддафи
В школе не хватало преподавателей. Некоторые учительницы потеряли своих мужей при битвах в Сирте и не захотели продолжать преподавательскую деятельность. Часть персонала исчезла. Погибли?
— Уехали, — просто сказал он. — Как и бывший директор. Он покинул Ливию. О нем ничего не известно.
Вероятно, как приверженец Каддафи, он не мог надеяться выжить здесь без защиты своего покровителя. Мохаммед Али Муфта был назначен на его место. Он уже девятнадцать лет преподавал в школе и считал себя в силах принять новые обязанности. К тому же, вопреки слухам, в школьной программе, похоже, не предвидится «переворотов», уверял он. Я подскочила. Разве новый министр образования не подписал указ о неотложности резких перемен в педагогике, необходимости преобразования всех программ и создания экспертной команды, уполномоченной полностью переписать школьные учебники? Повстанцы указали мне на некоторые пробелы в образовании, причиной которых был Каддафи. К примеру, уроки географии представляли арабский мир как неделимую целостность, и на картах были указаны только названия городов, без границ между странами. Изучению «Зеленой книги» уделялось несколько часов в неделю, оно растягивалось на годы. Обучение западным языкам, таким как английский или французский, было запрещено в начале восьмидесятых в пользу языков стран, находящихся южнее Сахары, таких как суахили и хауса. Что касается истории Ливии, она начиналась с Вождя, с королевства Сенусси[12], и ничего не говорилось о ее истории до 1969 года…
— Наша школа в большей степени научная, — сухо ответил директор. — И нас не особо касаются изменения, к тому же мы уже применяли экспериментальный метод образования, заимствованный в Сингапуре. Что же касается политического образования, его просто отменили.
И тогда я задала вопрос, который преследовал меня с момента появления в стенах этого лицея. Апрель 2004 года. Визит полковника Каддафи. Вручение цветов и подарков несколькими симпатичными девочками. И похищение одной из них, которую Вождь назначил на роль своей сексуальной рабыни. Слышал ли он об этом? Его угольные глаза засверкали искорками. Едва я успела закончить фразу, как он закричал:
— Это неправда! Смешно! Глупо!
— Прошу прощения?
— Ваш рассказ — бессмыслица! Полковник Каддафи никогда не посещал школы!
Он был вне себя, его перекосило. Я продолжила спокойным тоном:
— Я встретила девушку. Ее признание надежное. Она поведала мне все детали.
— Я же вам говорю, это неправда! Абсолютная ложь!
Когда он повысил тон, он стал просто страшен. Я продолжила:
— Всей Ливии известно, что Вождь часто посещал школы и университеты, даже в разгар восстания; журналы публиковали фотографии, его показывали по телевидению…
— Но не в Сирте! Это был его город! Нас и так слишком часто этим попрекали. Он никогда не приходил в сиртскую школу! Я вам это гарантирую!
Я бы так хотела, чтобы со мной была Сорая, чтобы она привела его в смятение и морально уничтожила подробностями своего признания. Когда я через три дня перескажу эту сцену, показывая фотографии школы, которые она прокомментирует, опираясь на свои воспоминания, она сначала огорчится, а потом взорвется от злости. Итак, я в последний раз настаивала. В этой школе учились дети членов племени Вождя. Если помнить о его интересе к образованию, где он диктовал свои законы, не представляется абсурдным то, что он бывал здесь с дружескими визитами… Мохаммед Али Муфта не смягчился.
— Никогда! Это все сплетни! Возможно, случалось, что он обращался к ученикам в видеофильме, который мы транслировали на большом экране. И это все!
Бесполезно продолжать. Я больше ничего не получу. И мне показалось опасным называть имя Сораи — о котором он, как ни странно, не спросил, — ведь это могло навлечь неприятности на ее семью. Очевидно, Сирт еще не перевернул эту страницу.
Я уже собиралась уходить, как вдруг заметила в небольшой комнате, выходящей на широкую лестничную площадку, группу молоденьких женщин-преподавательниц. Вероятно, в перерывах они приходили сюда выпить чашечку чая, оставить сумку, посмеяться с коллегами. Я проскользнула туда. Они сразу же меня окружили, предложили стул и фруктовый сок, и за несколько секунд, как только они закрыли дверь, комнатушка, полная революционных символов, превратилась в птичник. Все говорили одновременно, перебивая друг друга, излагая свои истории, воспоминания, возмущаясь. Одна начинала рассказ, другая прерывала ее, приукрашивая детали, пока не вмешивалась третья с криками: «Подождите! А у меня еще хуже!» Я не успевала записывать. Как будто клапан высвободил поток. Их нельзя было остановить.
Похищение девушек? «Весь Сирт был в курсе!» Сирт — каддафисткий? Одна кокетка с подведенными карандашом глазами под идеальной линией бровей попыталась мне объяснить:
— Существовало давление на людей его города, его племени, его семьи; школа прививала культ его личности, но все знали, что морально он был мерзавцем. Лжет тот, кто утверждает, что не был в курсе!
И пять коллег шумно ее поддержали, обескураженные моим разговором с директором.
— Его предшественник сбежал, поскольку участвовал в последних сражениях на стороне Каддафи. Увы, новые управляющие недалеко от него ушли. Как, например, наш (директор, который работает в этом здании после обеда). Мы потребовали от министерства его отставки, приведя доказательства того, что он продолжает критиковать западное вмешательство в Ливию и отравляет молодые умы.
Одна из женщин утверждала, что училась в том же лицее, что и Сорая, и даже видела, как по гимназии расхаживал Каддафи. Она указала на здание по другую сторону двора. Она не помнила Сораю, но уверенно утверждала: Вождь действительно приезжал в эти места. Ее соседка с веселым лицом, закутанная в красный платок, также слышала его выступление в сиртском университете двумя годами ранее.
— Когда он прибыл, время словно замерло, занятия были приостановлены, квартал блокирован.
Они уверяли, что ему годились любые предлоги для того, чтобы встретиться с девушками. В последний момент он сам себя приглашал на свадьбы.
— Большинство гостей были польщены, — говорит одна девушка. — Но мои дяди, несмотря на то что принадлежат к его семье, сразу запретили мне показываться ему на глаза.
Он часто приглашал учениц посетить катиб Аль-Саади, где проводил в своей резиденции песенный фестиваль.
— Два дня подряд я ездила вместе со школой, потом родители запретили мне туда возвращаться. «Это место очень опасное, — объяснил мне брат. — Если не от него, то опасность может прийти от его банды: сержантов, охранников, от любого военного. У них там больные нравы!»
Он симулировал болезнь, чтобы студентки приехали его поддержать.
— Мне было шестнадцать лет, и я училась в Школе авангардного мышления, когда один преподаватель сообщил нам, что папа Муаммар заболел. Заказали автобус, который отвез нас в казарму, где он принял нас в своем шатре. На нем была белая джеллаба[13], бежевая хлопковая пилотка, и он нас по очереди обнял. Мы очень смутились, увидев, что он вовсе не болен!
Другая вспомнила, как школа возила ее в тот же катиб поприветствовать полковника Шадли Бенджедида, президента Алжира.
— Каддафи постоянно нуждался в окружении девушек. Мы подпитывали его навязчивые идеи.
В конце концов одна из этих преподавательниц поведала, что однажды родовой клан из Мисураты организовал роскошный праздник абсолютной верности Вождю. Он обожал подобного рода мероприятия, радуясь поддержке разных племен. Именно там он заметил девушку, подругу рассказчицы. На следующий день за ней в школу приехали телохранительницы. Директор отказал, так как они прибыли не вовремя: она сдавала экзамен. Но в тот же вечер ее похитили во время празднования свадьбы. Она исчезла на три дня, в течение которых Каддафи насиловал ее. Как только она вернулась, ее выдали замуж за одного из его охранников.
— Мне об этом рассказал ее отец, умоляя быть бдительной.
Прозвенел звонок, и они моментально разлетелись на уроки, попросив не публиковать их имена. Не все так просто в Сирте. Жители размышляют о деградации своего города, огорченные, злобные и пессимистичные, убежденные в том, что новая власть еще долго будет заставлять их платить за неискоренимую связь с тем, кто был их Вождем.
***
Не так уж легко было идти по следу Сораи, ведь я боялась привлечь внимание к ней или ее семье, пробудить гнев братьев, скомпрометировать ее будущее в Ливии. Более чем когда-либо ее история должна была оставаться в секрете. Только Хаят, ее тунисская кузина, была единственным и преданным доверенным лицом; она оказалась приветливой женщиной, доброжелательным свидетелем попыток Сораи убежать, начать новую жизнь, выкрутиться из семейных распрей. Увы, не шло даже и речи о том, чтобы я встретилась с девушками из Баб-аль-Азизии. Первая, Амаль, вышла замуж и умоляла, чтобы ее забыли. Вторая, Амаль Дж., живет между сексом и алкоголем, с ностальгией вспоминая своего великого мужчину, и не потерпит того, чтобы Сорая ее выдала. Один шофер и две женщины, работавшие в службе протокола, лишь вспомнили, что пересекались с мимолетным силуэтом Сораи. И все. Очень немногие имели доступ в этот грязный подвал.
