Виталий Безруков - Есенин
— Боже мой! Сережа! Звери! Убийцы! — с ненавистью прошептала она. — За что? За что они тебя? — Глаза ее наполнились слезами. — Ну ничего! Я рядом! Я твоя верная Галя! Я с тобой! — Она достала из-за пазухи миниатюрный браунинг, поставила табурет у спинки кровати, загородив собою спящего Есенина, и села, проверяя патроны.
— Спи, Сереженька, жизнь моя! Они не пройдут мимо меня! Они не пройдут!
В коридоре послышались шаги и голоса.
Галя вскочила, взвела курок и приготовилась к «бою».
— Ну, входите, гады!!!
Дверь распахнулась, и на пороге в изумлении остановилась сестра Есенина Катя и Василий Наседкин.
— Вот те на! — воскликнул он.
Бениславская отвела браунинг и медленно опустилась на табурет:
— Тише, Сережа спит! Тише!
Глава 8
КРЕМЛЕВСКАЯ БОЛЬНИЦА. РАЙХ
Вновь и вновь мысленно возвращаясь в то беспредельное время, Хлысталов не уставал задавать себе вопрос: почему? Почему все-таки большевики не вытащили Есенина из Шереметевской (Склифа) и не уничтожили его, как многих других неугодных им людей?
Более того, Есенин попадает в Кремлевскую больницу. Чудовищное противоречие: с одной стороны, стоило какому-нибудь прохожему на пьяного Есенина указать пальцем, и, не особенно разбираясь, его тащат в милицию, заводят дело, готовятся к суду, с другой стороны, этого скандалиста кладут в главную лечебницу большевистских вождей, охраняемую ОГПУ и той же милицией. Разумеется, попасть туда Есенин мог только с ведома и санкции партийной верхушки — тех, кто большевикам был не нужен и опасен, «вылечивали» во дворе и в подвалах Лубянки. Так, Ганина ОГПУ расстреляло, обвинив его в принадлежности к фашистской организации.
Как же могли уживаться оголтелая травля поэта и трогательная забота о его здоровье? Как бездомный, беззащитный поэт мог оказаться в такой больнице? Ответ, видимо, надо искать в новом витке борьбы за власть.
По хорошей отдельной палате Кремлевской больницы перед Есениным, сидящем на подоконнике, взад-вперед расхаживает Вардин, заведующий отделом печати ЦК ВКП(б).
— Я настойчиво советую вам, Сережа, начать работу над темой революции и ее вождей, — размеренно говорит он с заметным кавказским акцентом. — Но прежде надо ответить на вопрос: с кем вы?!
— Мать моя — Родина, я — большевик, Илларион Виссарионович, — отшутился Есенин, простовато улыбаясь.
— Мы все большевики! — не принял шутки Вардин. — Скажите, кто для вас самая яркая личность, способная, на ваш взгляд, после смерти Ленина встать во главе? Стать большевистским вождем?
— Я не вижу принципиальных различий между большевистскими вождями, — ответил Есенин, стараясь разгадать, куда клонит этот партийный чиновник.
— Как вы относитесь к Троцкому? — напрямую спросил Вардин.
Каким-то звериным чутьем Есенин уловил подвох в этом неожиданном вопросе.
— Я к Троцкому? Честно? Я честно к нему не отношусь!
Вардин довольный захохотал:
— Молодец! Чувствуется крестьянская мудрость!
Есенин догадался, что хочет услышать от него Вардин, и совсем простодушно добавил:
— Не знаю! Мне, откровенно говоря, Зиновьев больше по душе. Он человечней, доступней, что ли…
Вардин поверил в искренность Есенина.
— Доверяйте душе своей, Сережа, доверяйте! У Зиновьева немало заслуг перед большевиками, перед революцией… Он долгое время был в тени Ленина, являясь его ближайшим другом. Он поставил на службу Ленину свой талант оратора и организатора. Скажу вам еще более откровенно: многие статьи Ленин написал в соавторстве с Зиновьевым.
— Ленин? В соавторстве? — продолжал наивничать Есенин.
— Да-да! А знаете ли вы, что они вдвоем несколько месяцев жили в шалаше, в Разливе накануне Октябрьского восстания?
«С милым рай и в шалаше!» — подумал Есенин, а вслух сказал, сдерживая смех:
— Надо же! А я-то думал! А Крупская… как же? Она что, не против была?
— У вшивой куме одно на уме! — захохотал Вардин, поняв намек Есенина. — Какой ж вы хулиган, Сергей Есенин! Но я не сержусь. Вы, поэты, думаете, если большевик, то шутить не умеет. Юмор нам тоже не чужд! Вы, Сергей, где живете?..
— Где придется, — пожал плечами Есенин.
— Вай, вай, вай! Такой поэт, и не имеет своего угла! Непорядок, — запричитал Вардин, цокая языком. — Я лично прослежу, чтобы вам выделили хотя бы комнату! А пока, мы женой были бы рады предложить вам временно поселиться в нашей квартире! Места хватит… квартира великолепная…
— Нет! — категорически отказался Есенин. — Никому не хочу быть обязанным! Нет! Спасибо! — а про себя подумал: «В золотую клетку заманиваешь, кацо».
— Напрасно, напрасно, — огорчился Вардин. — Как знаете! Кстати, я недавно на заседании ЦК разговаривал с Зиновьевым. Он мечтает видеть вас в Ленинграде.
— Зачем? — насторожился Есенин.
— Видимо, хочет поговорить о поэзии, о литературе, вообще об искусстве. Об издании вами журнала «Вольнодумец». Он также предлагает вам выступить в зале бывшей Городской думы! Представляете, афиши по всему Ленинграду: «Сергей Есенин»! Сейчас в Москве о таком выступлении вы не можете и мечтать, а?
«Как же я им нужен сейчас! Эти люди зря ничего не делают!» — размышлял Есенин, пока Вардин рисовал перед ним радужные планы.
— Заманчиво! А возможно в Ленинграде издать мою «Москву кабацкую»? — открыто поставил условие Есенин.
— Возможно! Все возможно, Сергей Есенин, — обрадовался Вардин, похлопывая его по плечу. — Только надо жить и работать так, как я вам советую! И тогда у вас будет и свое жилье, откроются двери издательств, будет разрешение и средства на свой журнал. Будет все! Если…
— Я приеду в Ленинград! — решительно проговорил Есенин. — Подлечусь и приеду!
— Это мудро, Сергей Александрович, и дальновидно! — не скрывал своего удовольствия Вардин. Еще бы — самого Есенина переманил на свою сторону! — Значит, мы вас ждем!
— Заказывайте афиши!
— Весь внимание! — Вардин взял вечное перо и блокнот. — Весь внимание!
Есенин, подумав, продиктовал: «Сергей Есенин! Прочтет стихи и скажет слово о мерзости и прочем в литературе».
— Браво! Вызов «непопутчикам»?
— Как хотите.
Вардин, записав, спрятал блокнот и перо в карман и протянул Есенину руку, весьма довольный собой и сговорчивостью поэта.
— Я сегодня выписываюсь. До скорой встречи, Сергей свет Александрович! Рад, что мы поняли друг друга! — Крепко пожав Есенину руку, он открыл дверь и лицом к лицу столкнулся с Зинаидой Райх:
— Извините! Я, видимо, ошиблась палатой! Я думала, здесь Сергей Есенин. Извините!
— Вы не ошиблись. Сергей Александрович, к вам очаровательная гостья. Позвольте представиться: Вардин, член ЦК ВКП(б), — напустив на себя многозначительность, он пропустил Райх в комнату.
— Очень приятно. Артистка театра Мейерхольда Зинаида Николаевна Райх, — вежливо улыбнулась и подала руку Райх.
— Как же! Как же! Слышал, — заворковал Вардин, целуя ей руку выше кисти. — Супруга гениального Всеволода Эмильевича Мейерхольда! Рад познакомиться. К сожалению, не видел вас на сцене… Верю, что так же талантливы, как и красивы. Не буду мешать! До свидания, Сергей Александрович! Сегодня же доложу Зиновьеву о нашем душевном разговоре! — и снова, склонившись, поцеловал Райх руку и вышел.
Оставшись одни, Есенин и Райх долго оценивающе глядели друг на друга. Первой отвела взгляд Зинаида. Она подошла к окну и прижалась лбом к стеклу, постояла так с закрытыми глазами и, когда через какое-то время отстранилась, отчетливо увидела в стекле свое отражение. «Красивая», — подумала она. Открыв свой чувственный рот, она подышала на окно. Холодное стекло сразу запотело. Изящным мизинчиком Зинаида Николаевна написала: «Есенин! Я тебя люблю!» Буквы немного продержались, а потом потекли водяными слезами.
Когда Есенин подошел и взял Райх за плечи, она обернулась и бросилась ему на шею.
— Сережа! Я с ума схожу! Что мы наделали? Я люблю только тебя, слышишь?! — целовала она его лицо, вцепившись в кудрявую голову. Их губы слились в долгом страстном поцелуе. Есенин стал срывать с Зинаиды одежду, бросая прямо на пол. А она разорвала на нем рубашку и прильнула губами к его груди.
— Хочу тебя, Сережа! Хочу! Люби меня, родной мой! Люби!..
Есенин поднял обнаженную Райх и положил на кровать. Одним прыжком подскочил и запер дверь, вставив в дверную ручку стул. Вернулся к кровати, с восторгом оглядел обнаженную Зинаиду, прекрасную в своем женском бесстыдстве, и, простонав: «Зинаида!» — упал на нее!..
За окном уже совсем стемнело, когда утомившаяся Райх попросила:
— Все, Сергей, больше не могу! Дай мне отдохнуть!
Тяжело дыша, Есенин лег рядом, и Зинаида положила ему голову на грудь. Нежно ласкаясь, словно насытившаяся кошка, она с откровенностью, на которую способна лишь женщина, бесконечно благодарная любимому за утоленную страсть, призналась:
