Владимир Файнберг - Итальянская записная книжка
Сосед–итальянец поневоле обратил внимание на этот довольно редкий способ чтения, на то, что текст написан русскими буквами.
Артур Крамер напряжённо разбирал собственные каракули.
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
«1 сентября. Поднял штору. Утро в Тоскане. Тишина. Голуби. Туманен между горами. Отдалённый рокот поезда. Выстрелы охотников.
Старинный дом одиноко прислонён к запертой, заброшенной церкви в горах. Внизу за холмами городок Понтасьеве. В пятнадцати километрах от него — Флоренция.
Пока идут сборы, у меня есть минут тридцать после завтрака.
Господи! Даёшь же Ты людям счастье! Спускался» с Машей в столовую вслед за двухлетней Анной–Кармен. Она волокла за собой по ступенькам какую — то белую кофточку. Внизу обернулась, просияла и стала совать эту кофточку мне.
Моё недоумение рассеяла Маша, которая перевела слова Марии- Стеллы, накрывавшей на стол. Оказывается, девочка настолько привязана к матери, что в её отсутствие прижимает к себе именно эту кофточку, пахнущую мамой.
Был очень польщён тем, что удостоился такой награды из рук чирикающей, как воробышек крохи.
Эх, мне бы такую девочку! Старшие дети уже позавтракали, слышно, как они играют в футбол возле маленького огорода, разбитого под замшелыми стенами церкви.
Вдруг, сидя за длинным столом между Машей и Анной–Кармен, подумал: все мои книги — ничто по сравнению с тем, что создали Алессандро и Мария–Стелла.
Не без зависти думал я о том, что они ещё молоды, богаты, имеют такой старинный дом среди холмов, микроавтобус… Совсем другой уровень жизни.
Но Алессандро рассказал, что этот дом им не принадлежит, они арендуют его за небольшие деньги у прихода, что когда родился третий мальчик — Пьетро, было отчаяние, была депрессия — казалось, не на что поднять семью, нет работы, постоянного заработка, нет сил.
Оказывается, и эти на вид столь благополучные люди знакомы с тем, что так хорошо знаю я.
Только теперь, за завтраком, когда пили кофе, я наконец уразумел, что собственно делает семья Алессандро в Москве, зачем три четверти года меняют этот благословенный пейзаж и климат на московскую стужу, грипп, наше опасное неустройство. Они — миссионеры.
2сент. Поздний вечер. Суббота. Только что Алессандро, Мария–Стелла, все семеро детей и мы с Машей вернулись из церкви в Понтасьеве.
Но сначала записываю то, что произошло вчера. Хотя мы оба стараемся держаться по–прежнему, это катастрофа.
Утром за мной зашла Маша… Предстояло почти на весь день ехать во Флоренцию. Как всегда бывает перед встречей с чем‑то необыкновенным, я был радостно возбуждён.
— Машенька, если бы ты знала, — сказал я, когда мы расхаживали у микроавтобуса, ожидая, пока в доме соберутся Алессандро и старшие мальчики, которых отец решил тоже взять с собой. — Если бы ты знала, о чём я сейчас писал в записной книжке, о чём думал! Мне кажется, я вдруг понял, чем держится эта семья, все эти общины, впервые ощутил в реальности, что такое действие Святого Духа. Не смейся надо мной! Эти общины, как острова, как точки роста в нашей мертвеющей цивилизации!
— Ну конечно же! Я тебе ещё в Москве говорила об этом. Ты слушал и не слышал. Как я рада, что тут, в Италии, ты все это увидел, понял. Артур, через восемь дней встреча с Папой в Лоретто, туда приедет масса паломников со всего мира, приедет на автобусе моя община из Москвы…
Я насторожился. Далее записываю буквально то, что произошло.
— Нет, нет, Машенька, не агитируй. Не поеду.
— Но почему? Ты мог бы вернуться в Москву совсем новым, заново рождённым человеком!
— От встречи с Папой, что ли? — перебил я. — Машенька, я уже был пионером, комсомольцем, гражданином СССР. Вон смотри, как бегает во дворике Анна–Кармен с соской во рту. Дай мне хоть немного побыть просто свободным, тем более, я уже старый, больной… Хочешь в Лоретте — езжай сама.
— Да! Единственное на что вы остались способны — это на словах восхищаться моими братьями и сёстрами, а самому пить свой джин с тоником в самых дорогих кафе и ресторанах! На деньги, сэкономленные за счёт таких людей, как Пеппино и Алессандро! — в глазах Маши стояли слезы. — И за счёт дона Донато! Да вы просто совковый халявщик! Вот вы кто!
Сейчас я понимаю, что в её словах таилась какая‑то страшная правда обо мне.
— Маша, ты с ума сошла. Что ты этим хочешь сказать ?
— То, что вас здесь принимают из милости, будто сами не знаете! — она смолкла, потому что со двора, сопровождаемый мальчиками, приближался улыбающийся Алессандро.
Итак, вчера Алессандро угостил нас Флоренцией, со всеми её красотами. Познакомил с членом своей общины — милейшим сутулым Торел- ло — ризничим знаменитого собора Дуомо. В ризнице старинный мраморный умывальник в виде двух очаровательных писающих ангелочков. Торелло повёл старших детей — Маттиа, Даниэле и Пьетро на самый верх построенной Джотто колокольни.
Маша и Алессандро осматривали собор, баптистерий, а я отдыхал снаружи на ступеньках под ярким солнцем, ждал возвращения мальчиков.
Машины слова высветили весь ужас моего нынешнего положения. Ещё острее чувствую своё одиночество.
Потом все мы под водительством Алессандро пришли на какую‑то длинную улицу–базар, где Маша, несмотря намой протесты, купила мне роскошную вельветовую рубаху по моде флорентийского пятнадцатого века. Тут же рядом, в лавочке, Алессандро приобрёл бутылку красного вина и пять порций только здесь изготовляемого «лампредотто» — рубленных телячьих желудков под острейшим кайенским перцем.
После посещения площади Ратуши, на Понто Веккьо — мосту через реку Арно — я купил всей компании по мороженному.
Вечером, когда возвращались через Понтасьеве домой в горы, попросил Алессандро остановиться у супермаркета, вышел, накупил массу фруктов — груши, сливы, арбуз, дыню. Все это всего за 20 тысяч лир. Еле доволок пакеты до машины. По–моему, и Маша, и Алессандро были довольны. Грустно мне было ехать в сумерках вверх через холмы к одинокому дому, где нас у ворот встречали Мария–Стелла, девочки — Ноэми, Мириам, маленькая Анна–Кармен и мой самый любимый — пятилетний Джозуэ. Есть в нём что‑то, чего нет в остальных детях. Впрочем, на зависть прекрасных, как и все дети в этих общинах.
Но этот Джозуэ — особая статья. Сегодня утром в ужасном настроении вышел из дому, чтобы хоть немного побродить в горах. Мальчик увязался за мной. Я попробовал загнать его обратно в дом. Не слушается, не понимает. Взял его с собой. Изгибистое горное шоссе круто пошло вверх, и я сразу же начал прихрамывать, уставать.
Джозуэ увидел. Понял. Ухватил за руку. И стал тянуть вверх, стараясь облегчить мне подъем.
Потом сидели рядышком на сухом травянистом откосе, глядя сверху на долину реки Сьеве. Мальчик всё время что‑то показывал, что‑то горячо объяснял на своём прекрасном языке.
Вчера после позднего ужина, когда ребятня засиделась на кухне перед телевизором, где шли мультяшки, Алессандро начал прогонять всех наверх, на второй этаж спать. Все ушли за матерью. Один Пьетро сидел, как невменяемый. И в конце концов, после неоднократных увещеваний, получил затрещину от отца. С рёвом бросился наверх.
Все во мне сжалось. Я тоже поднялся в отведённую мне комнату.»
Артур прикрыл записную книжку, потёр усталые глаза.
Поезд отправлялся от очередной станции. До Барлетты оставалось меньше двух часов езды.
«Почему я не написал о поездке с Машей в Пизу? Об истребителе, стоящем на постаменте у вокзала, об аркадах, под которыми мы шли, пока у меня не разболелась нога до того, что пришлось опуститься на стул возле первого попавшегося кафе, и Маша побежала в аптеку за обезболивающим, а вернулась с жутко дорогим эластичным носком…
А о Пизанской башне и писать нечего. Действительно падает, почему‑то не падая. Вроде меня…»
Он думал о том, как хороши дети Алессандро и Марии–Стеллы, вспоминал, как, вернувшись усталый от поездки в Пизу, с досадой услышал от Маши, что в десять вечера нужно ехать вместе со всеми вниз, в Понтасьеве на собрание местной общины, будет Евхаристия в честь прибывшей для той же встречи с Папой группы паломников. На этот раз из Бразилии.
Он почувствовал себя совсем чужим на этом празднике. Стоял в сторонке у ступенек, ведущих в старинный собор, смотрел, как выходят из подъезжающих автомашин семьи с детьми, престарелыми бабушками, дедушками, инвалидами в колясках, как все приветствуют друг друга, целуются. Как в подсвеченных фонарями и звёздами тёплых сумерках бегают и смеются разыгравшиеся перед собором дети. А люди все прибывают и прибывают.
Здесь всё было, как в Барлетте, в Чеккине. Особая ни на что не похожая теплота, атмосфера любви,, не навязчивой, не елейной…
Вчера они на микроавтобусе вместе со всей семьёй Алессандро на весь день ездили в Ассизи, где когда‑то жил, может быть самый животворный источник любви — святой Франциск, чья деревянная статуя с гнездом на руках полным живых трепещущих голубков, вместе с высидевшей их голубкой, напомнила Артуру о Венеции.
