Банни Гуджон - Девственницы
Стейси посчитала, сколько это — двадцать лет месячных. Двенадцать умножить на двадцать. Мама велела сразу сказать ей, если в унитазе будет кровь. Стейси всегда смотрела, но крови не было. Она вспомнила о зашитой роженице и представила, как ее распарывали — словно бумажный конверт — и зашивали снова. С Барби упала диадема и приземлилась в клубок пыли в углу рядом с собачьей корзинкой. Стейси услышала, что мама наливает еще чай.
— Эти мужчины! — говорила миссис О'Фланнери. — Выпьют семь кружек вечером в пятницу и воображают себя чемпионами.
Стейси немного приободрилась. Прошлым летом папа водил ее в «Сломанное древко». Там было полно мужчин; они много говорили и громко смеялись. Ей понравились сизые облака табачного дыма; она гладила гончую, чувствуя под жесткой шерстью позвонки.
— А ведь они правы, пожалуй. Знаешь, если мне суждено возродиться, я хочу вернуться на Землю мужчиной. А женщиной пусть побудет кто-нибудь другой.
Стейси согласилась с мамой. Она надела Барби на голову диадему. Лучше она будет пить пиво, курить сигареты и гладить худую собаку с шишковатой спиной.
Сестра нанесла на скулы большой мягкой кистью блеск и, сложив губки бантиком, залюбовалась своим отражением. Стейси сидела на кровати и смотрела, как Джанин переодевается в «цыганскую» блузку из марлевки. Звякнули колокольчики, пришитые к кромке широких рукавов.
— Прекрати пялиться на меня! — сказала Джанин, заметив в зеркало, что Стейси наблюдает за ней.
Стейси отвернулась и перевернула страницу журнала.
— Ничего я не пялюсь.
— Нет, пялишься. Прекрати!
— Заставь попробуй!
Джанин застегнула джинсы и, извернувшись, попыталась разглядеть в зеркале свой зад.
— Неужели тебе не надо копать червей или еще чего-нибудь?
Стейси отложила журнал:
— Джанин!
Сестра со стуком положила кисточку на туалетный столик:
— Что?
— Ты уже… я имею в виду, ты уже делала это с мальчиками? — Она наблюдала за Джанин в зеркало и думала о том, как ее сестра будет рожать детей и станет женщиной. Она вспомнила собаку в пабе, как смеялся отец и как соседка сдвигала ноги. Интересно, что такое «разрыв».
— Нет, — ответила Джанин, — не делала, но Кейт Берджесс сделала это прошлым летом с одним французом, который приезжал к нам по обмену.
— Она рассказывала, как все было?
Джанин улыбнулась в зеркало:
— Кейт сказала, что у него была огромная штуковина, ей было больно, а диван потом был весь в крови. Ей пришлось соврать маме, будто кошка приволокла туда убитого кролика.
— А почему на диване была кровь?
— Господи! Ты что, совсем ничего не понимаешь? Потому что он засунул в нее свой большой и толстый и надорвал ее изнутри. Ну ты и дуреха! — Джанин снова взяла кисточку и медленно провела по волосам. — Когда я это сделаю, — сказала она, — я хочу, чтобы все было как полагается — в отеле, чтобы завтрак в постель и остальное.
Из кабинки женского туалета общественного центра Бишопс-Крофт, где сидела Стейси, было слышно, как на поле играют в футбол. Она оторвала кусок туалетной бумаги от рулона и сложила его вдвое. В соседней кабинке Тот что-то мурлыкала себе под нос. Стейси продолжила рассказ:
— И тогда Джанин сказала, что они своей штуковиной разрывают тебе внутренности и что повсюду кровь… как будто кролика убили.
Тот перестала мурлыкать.
— Кровь из целого кролика?
— Из целого кролика. А мама говорит, что ни за что не будет в следующей жизни женщиной; а уж кому и знать, как не ей, ведь она родила меня и Джанин и еще делала дистал-ректомию.
— И все это нас ждет, когда начнутся месячные?
Стейси бросила туалетную бумагу в унитаз. Секунду она держалась на поверхности воды, а потом утонула.
— Все начинается с месячных, и тогда тоже бывает много крови; моя сестра говорит, что больно так, словно тебе вонзают нож в низ живота, и нельзя купаться и носить юбки, потому что от тебя воняет тухлой рыбой, а если ты все-таки наденешь юбку, все сразу догадаются и мальчишки будут тыкать в тебя пальцем.
С поля доносились крики болельщиков и звон цепей ограждения.
Тот спустила воду.
— Но зато тогда можно краситься! — сказала она. — Дороти говорит, можно делать много всего, когда ты станешь старше — например, когда тебе будет четырнадцать. А когда начинаются месячные, ты становишься старше, верно? Можно краситься, гулять с мальчиками и так далее. Наверное, даже можно жить отдельно от родителей…
Стейси видела снизу туфли Тот. На ее носках розовая резинка. Красиво!
— Я не хочу жить отдельно от родителей, — сказала она. — И не хочу, чтобы мальчишки совали в меня свои штуковины. Никогда не буду этим заниматься! Я уже решила. — У Тот красивые носки, но ей такие не нужны.
— Придется. — Тот стала завязывать шнурки. — Потому что природа и… Бог, и все такое.
— Не буду, и все. Отныне, вот с этой минуты, я мальчик!
Тот перестала завязывать шнурки.
— Как же тебя в таком случае зовут?
— Роджер.
— В честь Роджера-Доджера из рекламы?
— Нет. В честь нашего пса.
— Нельзя давать имя в честь собаки.
— Почему? Я люблю нашего пса, — возразила Стейси. Она вспомнила, как Роджер лижет свои гениталии и как ее отец и мистер О'Фланнери говорили: жаль, что они — не Роджер.
— Ну а представь, твой отец идет гулять с собакой и зовет: «Роджер, гулять!» Ты решишь, что он к тебе обращается.
Да, согласилась Стейси, в том-то и трудность. Правда, ее отец никогда не гулял с Роджером.
— А если он скажет: «Роджер, слезь с дивана» или «Роджер, ты навалил кучу на траве!».
Стейси фыркнула, представив себе эту сцену, и они обе захихикали.
Тот первой перестала смеяться и заговорила гнусавым голосом, как будто у нее насморк:
— Может, Дэвид?
— Дэвид?
— В честь Дэвида Эссекса. Или Дэвида Боуи.[10]
Дэвид — красивое имя. Ее двоюродного брата зовут Дэвид. У него зеленые глаза, и он живет в Гринстеде. Прошлым летом они ездили к ним в гости. Тогда ее родители, тетя Норма и дядя Джо пошли в паб. Дэвид запер младших сестренок в кухне, и они со Стейси играли в гостиной «в доктора». С тех пор она была в него влюблена. Она знала, что любит, потому что всякий раз, как она его видела, ей делалось внутри жарко, как будто она переела куриной запеканки.
— Ну ладно, пусть будет Дэвид. — Стейси надела трусы.
— Дэвид! — сказала Тот.
— Что?
— Помнишь, ты говорил, что с этой минуты ты — мальчик?
— Ага, — ответила Стейси, дергая за цепочку слива.
— Так вот, сейчас тебе нельзя.
— Почему?
— Потому, что ты в юбке.
Стейси посмотрела на юбку, задравшуюся до пояса.
— Значит, с завтрашнего дня, — сказала она. — Хочешь кое-что посмотреть? — Она встала на унитаз и заглянула в соседнюю кабинку.
Тот кивнула. Стейси расстегнула блузку и показала ей свою грудь, затянутую оранжево-розовой повязкой.
Тот в ужасе приложила ладошки ко рту:
— Стейси, ты что, порезала сиськи?
— Я Дэвид! — напомнила Стейси. — Нет, я просто их перевязала.
— Зачем?
Она снова застегнула блузку.
— Потому что у мальчиков сиськи не растут.
— У меня тоже не растут, — возразила Тот.
— Потому что тебе всего восемь лет, а мне десять и я ширококостная. — Стейси спрыгнула с унитаза и еще раз спустила воду. — Так делают лесбиянки, я по телику видела.
Тот крикнула, перекрывая шум льющейся воды:
— Но ты ведь не лесбиян, правда, Дэвид?
— Нет, не будь дурочкой. Я мальчик.
Субботним вечером Стейси с отцом сидели на диване и смотрели по телевизору матч дня. Мама в нише эркера шила на ножной швейной машинке. Стейси сунула ноги в отцовские тапки — клетчатые и очень старые. Ей нравилось их носить; сквозь тонкие носки она ощущала резину подошвы. Стейси сравнила свою руку и папину. У него рука была мускулистая и волосатая. Даже на тыльной стороне ладоней у него росли волоски. Отец осушил банку с пивом и рыгнул.
— Не было вне игры, судью на мыло! — Он смял банку и бросил ее на пол сбоку от дивана. Пес понюхал банку, лизнул ковер и снова заснул. — Господи! Видела, Пат? — Мама не ответила. — Поганый судьишка показал «вне игры»! Даже Стейси судила бы лучше, чем этот ублюдок!
Стейси улыбнулась и пошевелила пальцами ног в клетчатых тапках. Отец почесал живот и снова рыгнул. Стейси тоже с довольным видом стала чесать свой живот. Отец засмеялся и взъерошил ей волосы. Стейси нравилось, когда он так делал. Тогда ей казалось, что она не такая, как все.
Пулеметные очереди швейной машинки перекрывали шум на футбольном поле. Отец нагнулся к телевизору и сделал звук погромче.
— Что ты там шьешь, Пат? — спросил он, не отрывая взгляда от телеэкрана.
— Платье для Стейси.
