Луис Бегли - Уход Мистлера
Ну а ты? Зачем ты тогда молол всю эту ерунду?
Да ничего это не значит. Уверяю, я вовсе не являюсь членом анонимного общества атеистов. Просто слишком много болтаю, и все. Слишком много риторики. Иногда мне нравится то, как я говорю. Я вовсе не хотел расстроить или оскорбить тебя.
Иногда! Уж конечно, сразу видно. И в то же время только и знаешь, что таскать меня от одного религиозного полотна к другому. Все эти распятия и мученики!.. Только и знаешь, что на них смотреть.
Разве я виноват, что средневековые художники и мастера Ренессанса писали в основном на такие темы? То был для них главный предмет изображения, как голые женщины, моющие свои пышные задницы, для постимпрессионистов. Я смотрю на все эти пытки и избиения вовсе не потому, что они интересны мне сами по себе. Меня прежде всего интересует, как это написано. На содержание мне плевать, мне ненавистны заложенные в них содержание и смысл. Я смотрю и размышляю над тем, как же это случилось, что христианскую религию ограбили, что во всех церквах вместо идей любви и всепрощения демонстрируются лишь боль и мучения, которые люди причиняют друг другу. И Иисус Христос тоже не остался в стороне. Сидит на троне с еще открытыми ранами и судит грешников, посылает их в концентрационные лагеря, где правит бал Сатана.
Замолчи! Ты просто отвратителен!
Ладно, тогда давай разберемся, что же это за религия такая. Нам говорят, что Церковь основана на камне и что этим камнем был Петр. Прекрасно, но ведь и Петра тоже распяли, хотя и мучился он меньше, нежели Учитель. Церковь живет со славу Сына Божьего, которого замучили и распяли, а убийства и мучения продолжаются. Они на первом месте во всей их деятельности. Вспомни о крестовых походах и религиозных войнах, о вытеснении евреев из Испании и Португалии, о том, как еретиков и евреев отправляли на виселицу или на костер. Вспомни о том, что эти самые христиане совершали массовые убийства индейцев по всей Америке! Совсем еще недавно кресты с изображением Иисуса Христа стояли чуть ли не на каждом перекрестке. И в церквах то же самое — распятие на распятии. Как я уже говорил, то было главной темой для всех художников. Ладно, я готов это принять. Но особенно умиляют меня северные распятия, где вокруг креста так и кишат и деловито суетятся маленькие людишки, целиком поглощенные своим занятием. Злобные свинячьи глазки, красные шапочки, прикрывающие уши и завязанные на ленточки под жирными отвислыми подбородками. Так и видишь каждую их морщинку, каждую бородавку. Чем они заняты? А они очень заняты: вбивают гвозди в ноги Христа! И рядом — все инструменты добросовестного плотника, и выписаны они с особым тщанием, даже пилы и заржавевшие клещи, хотя, если вдуматься, зачем они им?.. И на ум тут же приходит следующее. Наверняка все эти люди, служившие для художника натурщиками, или же их сотоварищи, члены братства, готовы в любой момент засучить рукава и начать вытворять самые чудовищные вещи во славу Божию. Мучить и убивать людей из плоти и крови, любых, да вон хотя бы тех, что разгуливают сейчас по площади перед собором, — и все под руководством и наблюдением местного епископа! А почему бы не сотворить то же самое над своим ближайшим соседом? Парнем, который по доброй воле совершил то или иное преступление против Святого Духа, а?
Томас, распятие — это жертва. Жертва, которую принес Бог ради блага людей.
Мне тоже так говорили еще в средней школе. А до нее — в приготовительной. Но я не понимаю и не принимаю этой жертвы. Мне также говорили, что это вполне нормально, что я не могу понять, поскольку замысел Божий всегда был и будет тайной для простого смертного. И еще мне непонятно, зачем это Богу понадобилось испытывать Авраама, требовать, чтобы тот убил сына своего Исаака. Один поэт, которого я очень люблю, писал, что ад выражает высшую мудрость и любовь Бога. Знаешь, я это тоже не ем. Как тогда быть с печенью твоего отца? Как его мучительная болезнь и смерть вписываются в эту схему любви и доброты?
Господи Боже, Томас, прекрати сейчас же! С меня хватит. Я хочу обратно в гостиницу.
Хорошо. Прости меня, пожалуйста. Пойдем пешком?
Если можно, нет.
Еще одна огромная водная петля. Морской трамвайчик неспешно прокладывал путь к Арсеналу. Видно, она все же не слишком на него сердилась — взяла за руку.
И сколько вы прожили с Луиджи?
Три года. Мы поженились, когда он решил переехать в Милан. Чтобы и я тоже могла работать там, получить разрешение. Вообще он у меня молодец. И мы могли бы жить прекрасно, если б он остался в Нью-Йорке и если бы не завели ребенка.
Ребенка?
Да, у меня дочь. Альма. Она живет с ним, вернее, с его родителями. Он не разрешает мне забрать ее, считает, что девочке за городом лучше. Да меня бы просто арестовали, если б я попыталась ее забрать.
Да, это тяжело. И сколько же ей?
На прошлой неделе исполнилось восемь. О, она просто потрясающий ребенок! Одно жаль — она почти забыла английский, а как я говорю по-итальянски, ты уже понял. Может, он и позволит мне забирать ее к себе хотя бы на время при условии, что я выйду замуж за хорошего парня.
Наверное, и с возрастом я ошибся.
Да, но только чтоб никому! Тони думает, что мне двадцать восемь. Вообще почти все считают, что мне нет тридцати. А на самом деле уже почти сорок.
А Тони знает об Альме?
Да, я ему сказала.
Выйти замуж за старину Гэнсворта не такая уж плохая идея. Денег у него куча, сама знаешь.
Нет уж. Скорее выйду за тебя, пусть даже ты и несносный болтун.
Поверь мне, Тони куда лучшая партия. Да и человек во всех отношениях более приятный.
От приступов тошноты во рту остался противный кисловатый привкус. Говоря с ней, он старался смотреть в сторону. От воды поднимался холодный ветерок. Он обрадовался, когда Лина обняла его за плечи. И ему стало безразлично, кто сходит с лодки, а кто садится, стало безразлично, что кто-то смотрит на них. И снова вспомнилась церковь Иезуитов и то, что на картине над святым Лаврентием и его мучителями высилась на пьедестале, выраставшем из постамента, украшенного львиными головами, таинственная фигура. Женщина в черной накидке. В руках она держала маленькую статуэтку. Наверное, принесла в дар храму. И Мистлеру показалось, что и он весь окутан в черное, как та загадочная дама.
VII
Он проснулся, чувствуя, что мочевой пузырь у него полон, но продолжал отчаянно цепляться за сон. Бесполезно. Все живые и сложные детали этого сна, действия, которые удавались ему превосходно, — все это словно вышло из фокуса, размылось, стало неузнаваемым. Точно цветочная клумба, побитая первыми сентябрьскими заморозками. Он потянулся к Лине. Еще накануне вечером, раздеваясь, он сказал ей, что слишком устал, чтобы заниматься любовью. Он предпочел сказать неправду — ему хотелось, чтобы тошнота окончательно отступила, и он надеялся, что если пролежит спокойно на спине всю ночь с одеялом, натянутым до подбородка, то утром ему полегчает.
Ничего страшного, сказала она. Я и сама вымоталась.
А потом добавила: Ну и денек выдался, Бог ты мой! Ты, как никто, умеешь нагнать на человека тоску, испортить настроение.
Он снова извинился. Сказал, что страшно сожалеет. Это было правдой. Какой смысл втягивать ее в свои несчастья, если он так и не решился сказать, в чем состоит его беда? Сперва они лишь обменивались отдельными словами, но потом она придвинулась ближе и прикоснулась к нему. Он не стал ее останавливать; ее ласки не отвлекали от основного занятия — Мистлер продолжал бороться с тошнотой, и этот процесс отнимал все внимание и силы. Он уже собрался было вскочить с постели и бежать в ванную, но тут рука его случайно коснулась живота Лины. Судя по засохшим на нем комочкам, ей все же удалось заставить его кончить. Или же это каким-то чудом произошло во сне, но что за сон то был? Он никак не мог вспомнить. Впрочем, причина была не столь уж важна — он заснул, и сон его был глубок и крепок.
Проснулся, но Лины рядом не было. Простыни на ее стороне кровати были холодными. Одеяло натянуто и разглажено. Мистлер поплелся в ванную. Помочился, прополоскал рот и решил лечь снова. Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше. Поспать бы еще часок — и ломота в ногах и спине, ощущение какой-то непонятной нервозности пройдут окончательно. Но надолго ли? Впрочем, это уже другой вопрос.
Окна в спальню были открыты, но ставни приглушали полуморской полугородской шум, доносившийся с Большого канала. Как уютно и спокойно лежать в этой огромной пустой кровати, плотно закутавшись в одеяло. И он ощутил прилив желания — сперва мимолетного, затем все более настойчивого и отчетливого. Он хотел Лину. Он не успел осознать, упустил ощущение оргазма, до которого она его довела, прозевал момент, когда ее пальчики покрылись спермой. Как мимолетен этот миг — горячая сперма почти тотчас же превратилась в холодные липкие комочки. Он доставила наслаждение, обращаясь с ним, как с предметом, с какой-то куклой. Возможно, и сама получала при этом наслаждение — от его пассивности, осознания власти над его телом? Но был ли он действительно пассивен? И столь умело проведенная мастурбация… возможно, она поняла, что именно это от нее сейчас требуется?
