Марен Мод - Сальто ангела
Однако осторожность не мешает: у нас нет отдаленных результатов такого рода лечения. Если я вам пропишу одну инъекцию в месяц, вы должны мне поклясться, что не увеличите дозу, как это делают многие. Здесь кроется большая опасность. Если же вы будете в точности выполнять все мои предписания, вам станет лучше, вы почувствуете себя более уравновешенным, ваши страхи пройдут, но процесс будет идти медленно. О члене не стоит говорить, он не изменится, а вот грудь, напротив, может развиться, и кожа приобретет другой вид. В вашем случае это лишь небольшая помощь природе, но я должен вас предупредить…
Я предупрежден. Возможно… учитывая уровень современной медицины… возможно…
— Не следует надеяться прожить больше пятидесяти лет.
Я смотрю на порт и на корабли. Опускается вечер. Мама ждет меня к ужину. Она ждет двух своих сыновей. Одного — урода и другого — юного хулигана, моего младшего брата, который регулярно остается по три года в каждом классе. Мы садимся за стол из желтого пластика, на нем стоят тарелки с голубыми цветочками и лежат деревянные кольца для салфеток с надписями: мама, Жан, Франсуа. Папино кольцо осталось в ящике буфета.
Пятьдесят лет… Мне было двадцать три года.
Семейный совет собрался на обсуждение. Приглашены были только взрослые. Настоящий совет из дядей и тетей, их серьезные лица исполнены сознания ответственности момента. Детей не допустили, потому что им не нужно слушать про такие веши. Они говорили о том, что у них есть деньги для моего лечения, что хороший психиатр сумеет побороть недуг. Они пригласили меня потом в ресторан, словно говорить об этом в обычной гостином в стиле ампир было святотатством. После беседы они разъехались в своих серебристых «ДС». Они сумели вырвать у меня обещание согласиться на «разумное» медицинское лечение.
— Эндокринология? — спросила тетя с непонимающим видом. — Это новый модный термин, с шестьдесят восьмого года кругом одни слова. Все говорят, говорят и ничего не создают. Если ты гомосексуалист, то это лечится.
Таково их решение. Для них нет никаких промежуточных вариантов. Я нехотя отступил под их натиском. Чтобы выиграть время.
— Мама тебя проводит, — сказал дядя. — Мы выбрали лучшего психиатра Парижа. Надеюсь, ты будешь достоин его высоких гонораров.
А если мне исчезнуть? Улететь на самолете на край света? Или уплыть на корабле на другую сторону планеты?.. Неосуществимая детская мечта. Таково мнение моего двойника, который похож на меня, у него такой же член, недоразвитый и бесполезный, и к нему, этому двойнику, я бросился в надежде на помощь и утешение.
«Ты не решишь свою проблему в Патагонии. Стать женщиной ты можешь только здесь, и здесь за это надо бороться. Нужны деньги на врачей, лекарства и, наконец, на операцию. Для этого надо иметь профессию, чтобы работать и зарабатывать. Защищай диплом, находи работу и борись».
Она занимается проституцией исключительно ради денег. Тем не менее она еще не заработала достаточно. «В нашей профессии очень трудно экономить. Приходится вести ночную жизнь, одеваться, пить, бороться с усталостью и всякой пьянью… Наших клиентов не слишком много, в основном они тронутые, да и нас не много. До сих пор я была вообще одна на Монмартре. Здесь есть травести, гомосексуалисты, с ними неинтересно».
Я ощущаю в ней какую-то сдержанность, нечто похожее на ревность, на страх, что в один прекрасный день я стану ее конкуренткой. Эта женщина — я сам через несколько лет. Я чувствую, что мне не избежать проституции. И от такой мысли меня бросает в дрожь.
Какое безумие! Я, мужчина, стою перед этой проституткой, которая тоже была мужчиной, и первый раз в жизни вижу, что меня ревнуют как женщину. А я-то ожидал ободрения, помощи, советов. Внезапно я задаю себе вопрос, на самом ли деле у меня женский характер и темперамент? И какова та женщина, которой я так стремлюсь стать, ревнива ли она, капризна, слаба? Ищет ли она защиты у мужчин или стремится к одиночеству, какую профессию ей хотелось бы иметь, будет ли она заниматься кухней, хозяйством, стиркой?
Я ничего об этом не знаю. Я не знаю себя. Я пока женщина в эмбриональном состоянии. Полученное мною воспитание определило мое поведение. Я хожу, держа руки в карманах, зажигаю сигарету только после того, как предложу огонь женщине. Эта оболочка, манеры, приобретенные в мире мужчин, важно ли все это?
Мне придется учиться заново. У меня только инстинктивное желание быть «другой», но я еще далек от этого.
Дальше, чем я мог думать.
Лучший психиатр Парижа живет в здании, которое в войну занимало гестапо. Медная табличка с обескураживающей надписью: «Центр психического здоровья». Меня тошнит, я выпил слишком много кофе, много курил, много думал и мало спал. Мама занимается формальностями в секретариате, проверяет час приема, платит аванс и наконец садится рядом со мной молча, как если бы я был серьезно болен и ожидал смертного приговора. Я плохо понимаю ее состояние: раз она надеется меня «вылечить», почему у нее в глазах такое отчаяние, почему она молитвенно прижимает руки к груди? Она была очень красива, моя мама. Я ищу следы былой красоты в ее усталых чертах, в этих тяжелых веках, в опущенных уголках тонких губ. Если я стану женщиной, буду ли я похож на нее, постарею ли я так же?
— Здравствуйте, профессор, вот мой сын. Вам говорили о его случае…
С этими словами мама входит в кабинет и обращается к его владельцу, спасителю, богу, который знает все и освободит меня от моего недуга. Внезапно она начинает держаться очень свободно, ведь с давних пор ей приходилось посещать психиатров из-за болезни моего отца. Мне недостает отца, спрятанного где-то за стенами. клиники. Мне нужно знать: он тоже плюнет мне в лицо, обозвав педерастом и сумасшедшим?..
Доктор Р. будто сошел с лубочной картинки. У него лысеющий лоб и снисходительный взгляд. Он мне не нравится. Он бросает на меня слегка раздраженный взгляд, он, конечно, не помнит о «моем случае». Он назначил прием, как любому другому, решив, что позднее разберется.
— Входите, мадам. Молодой человек, прошу вас подождать несколько минут.
Я вновь сажусь. Унижение стоит комком у меня в горле. Это ощущение знакомо мне с детства. Я проглатываю душивший меня комок и готовлюсь ждать. Иногда мне кажется, что я бы дорого дал за возможность почувствовать в себе агрессию и способность защитить себя, но никогда ничего подобного не происходит. Должно быть, я унижен с самого рождения. Сейчас мама рассказывает вместо меня про мой недуг, вместо меня она описывает этому старому светскому льву то, что она называет моим «состоянием». Я слышу за дверью неясные голоса. Я не понимаю слов, но я догадываюсь: «Он вбил себе в голову, что он женщина. Мы все принесли в жертву ради его учебы. Его отец, вы знаете, я сама… короче, вся наша семья в большом волнении, необходимо наставить его на путь истинный».
Голоса стихают. Теперь моя очередь войти. Меня приглашают.
— Садитесь.
Я едва успеваю присесть на низкий стул, как мама бросается в атаку. Она расположилась в кресле для пациентов. Словно она пришла для консультации, а не я.
— Мой сын посещает гомосексуалистов, мальчиков из парикмахерских.
Мне кажется, что я все это вижу во сне. Какой-то кошмар. Доктор Р. сидит за письменным столом. Похоже, он смущен. Профессиональным тоном он прерывает мать:
— Мадам, ваш сын совершеннолетний и свободен. Я врач и соглашусь ему помочь только в том случае, если он сам ко мне обратится.
Все-таки мне бросают кость, одну-единственную. Свободен? Я здесь, потому что они этого хотели. Я подобрал кость, другой не будет.
— Я знаю вашу семью, в особенности вашего отца, поэтому ваши проблемы мне не безразличны. Я готов вам помочь, но мы поговорим как мужчина с мужчиной.
Вот когда я должен был убежать. Надо было отвергнуть эту дьявольскую западню, этот семейный заговор, в котором он участвовал тоже.
Они меня обошли. Я не просто у какого-то психиатра, я у врача, друга моей семьи, который должен прибегнуть к испытанным методам воздействия. Этот Центр психического здоровья — государственное учреждение. Я смог туда попасть, потому что мой отец и моя мать чиновники, и вскоре я стану чиновником. Таким образом, мне предстоит нечто вроде чиновничьей психотерапии. Мне давно все ясно, и тем не менее я разговариваю с этим старым хрычом и стараюсь ему что-то объяснить. Я пользуюсь случаем поговорить о своих проблемах, а для меня это так важно!
Если бы мне только удалось ему все объяснить, сказать, что я был влюблен, что я не гомосексуалист, что я не хочу страдать, что мне хочется быть женщиной, потому что во мне живет женщина и она готова выйти на свет Божий. Я повторяю все время одни и те же слова, и мне не удается его убедить.
— Вы будете приходить ко мне каждую неделю, и мы будем беседовать об этом. Надеюсь вам помочь.
