Томас Вулф - Паутина и скала
Свет бывал янтарно-коричневым в просторных, темных спальнях, закрытых ставнями от утреннего света, где в больших ореховых кроватях великолепные женщины шевелили в чувст shy;венном тепле своими изумительными ногами. Бывал коричнево-золотистым, как молотый кофе, его продавцы и цвет домов, в ко shy;торых они жили; коричнево-золотистым, как старые кирпичные здания, мрачные от богатства и запаха торговли; как утро в боль shy;шом баре с блестящим красным деревом, свежим пивом, лимон shy;ными корочками и запахом настойки «Ангостура». Свет бывал совершенно золотистым вечерами в театрах, сиял золотистой теплотой и телесностью на золотистых фигурах женщин, на толстом красном плюше, на крепком, старом, слегка затхлом запахе, на по shy;золоченных снопах, купидонах и рогах изобилия, на плотском, силь shy;ном, нежно-золотистом запахе всех людей. А в больших ресторанах свет бывал ярко-золотистым, округлым, как теплые ониксовые ко shy;лонны, гладкий мрамор теплых расцветок, как старое вино в округ shy;лых, замшелых бутылках и большие белые изображения женщин на расписанных розами потолках. Кроме того, свет бывал обильным, ярким, коричнево-золотистым, как громадные поля осенью; бывал золотистым, радующим душу, как жнивье с толстыми, рыже-золоти shy;стыми снопами, над которыми высятся большие красные амбары и стоит густой, пьянящий яблочный аромат.
Это видение прекрасного города составлялось из множества разрозненных источников, из книг, рассказов путешественни shy;ков, фотографии Бруклинского моста с громадным, крылопо-добным размахом, песни и музыки его тросов, даже маленьких фигурок идущих по нему людей в шляпах дерби. Эти и многие другие впечатления составили у него в мозгу картину прекрасно shy;го города, она долго владела им мощно, ликующе, неотвратимо входило во все, что он делал, думал, чувствовал.
Это видение прекрасного города сияло не только от тех обра shy;зов и предметов, которые буквально порождали его, как фотогра shy;фия моста: оно входило смутно и мощно в его общее видение ми shy;ра, в состав крови и ритм сердцебиения, во множество вещей, с которыми не имело видимой связи. Оно входило в женский смех на вечерней улице, в звуки музыки и легкий напев вальса, в гор shy;танные переборы контрабаса; оно было в запахе свежей апрель shy;ской травы, в доносимых ветром еле слышных криках, в жаркой дымке и вялом гудении воскресного дня.
Оно входило во все шумы и звуки карнавала, в запахи конфетти, бензина, громкие, ликующие крики людей, кружащуюся музыку ка shy;русели, резкие крики и скрипучие голоса зазывал. Было оно и в зву shy;ках, запахах цирка – в реве и тяжелом духе львов, тигров, слонов, в рыжевато-коричневом запахе верблюда. Оно входило каким-то об shy;разом в морозные осенние ночи, в чистые, резкие, ледяные звуки ка shy;нуна дня всех святых. И невыносимо являлось ему вечерами в удаля shy;ющемся, тоскливом гудке поезда, в негромком, печальном звоне его колокола, стуке громадных колес по рельсам. Приходило и в зрели shy;ще длинного состава рыжих товарных вагонов на путях, в зрелище уходящих вдаль и теряющихся из виду рельсов, сияющих музы shy;кой пространства и полета.
В подобных и бесчисленных прочих вещах видение прекрас shy;ного города оживало и ранило его, словно нож.
Книга вторая. Гончая тьмы
До шестнадцати лет Джордж Уэббер, прозванный ребятами Обезьян – это прозвище пристало к нему на всю жизнь и казалось более подходящим, чем полученное от родителей имя, - рос среди своих родственников, Джойнеров. И был одним из них, тесно свя shy;занным множеством нитей с их ограниченным, замкнутым горами, самодовольным миром. Однако же он был и Уэббером, что для этой семьи являлось позором, а для него - предметом тайной гордости, и нечто, находившееся за этими горами, будоражило его дух.
Таким образом, сильные, противоречивые влечения джойнеров-ской и уэбберовской кровей, которые встретились, но не слились в его жилах, вызывали бесконечные колебания в его уме и сердце. Из этого беспокойства духа возникло странно-обостренное видение ми shy;ра, весьма пестрая картина жизни, сотканная из светлых и темных нитей, из солнечного света и глубокой тени.
5. ТЕТЯ МЭГ И ДЯДЯ МАРК
Жену Марка Джойнера, тетю Мэг, мальчик недолюбливал. Она происходила из семьи живших в горах крестьян и, вольно обращаясь с кошельком мужа, делала все возможное, дабы за shy;нять более высокое положение в жизни.
– Нечего ей напускать на себя, – говорила тетя Мэй. – Ког shy;да Марк впервые увидел ее, она мотыжила кукурузу в поле.
Мэг, бездетная в свои сорок пять лет, была высокой, худощавой, бледнолицей женщиной с холодными глазами, тонким носом и ртом, вечно кривящимся в злобной, язвительной усмешке. В прошлом красавица, она двадцать лет страдала от невроза и пре-бывала в непоколебимой уверенности, что у нее туберкулез, рак, заболевание сердца и злокачественное малокровие. Находилась под постоянным врачебным наблюдением. Половину часов бодр shy;ствования проводила, растянувшись в смертельном ужасе на кровати; в комнате, наглухо закупоренной от сквозняков, было полно полок и столиков, заставленных пузырьками с лекарствами.
На самом деле она была сильной, здоровой.
Джордж иногда сопровождал тетю Мэй, когда та ходила наве shy;стить Мэг в новом уродливом доме из ярко-красного кирпича. Обычно они находили ее в наглухо закупоренной комнате, где было изнурительно жарко.
– Поди-ка сюда! – говорила тетя Мэг резким, язвительным голосом, и мальчик неохотно подходил к ее кровати.- Боже ми shy;лосердный! – добавляла она со злобным смешком, глядя ему в лицо. – От него пахнет Уэббером! Ноги у тебя воняют, малец?
Эти шутки под аккомпанемент язвительного смеха, опуска shy;ние уголков тонкого, ханжеского рта, когда она делала вид, буд shy;то с отвращением нюхает воздух, не усиливали любви Джорджа к тетушке.
– Ты даже не представляешь, малец, как тебе повезло! – вы shy;крикивала она. – Тебе надлежит каждый вечер благодарить на коленях Господа за то, что живешь в таком истинно христиан shy;ском доме! Что сталось бы с тобой, если б не я? Дядя Марк взял тебя по моему требованию! Если б не я, ты оказался бы в сирот shy;ском приюте – вот что!
Побуждаемый таким образом, мальчик бормотал благодар shy;ность, но в глубине души часто желал, чтобы его действительно отправили в приют.
Мэг была баптисткой, очень активной в церковных делах. Она делала щедрые пожертвования; потчевала до отвала священ shy;ника за своим воскресным столом; но главное – вносила круп shy;ные суммы на содержание баптистского приюта и постоянно держала в услужении двух-трех детей, взятых под ее щедрое кры shy;лышко. Эта благотворительность снискивала потоки лести, су shy;лящей успех на земле и милость на небесах. Священник, обраща shy;ясь по воскресеньям к прихожанам, говорил:
– …Я знаю, все мы будем рады услышать, что сердце еще од shy;ного сиротки исполнилось счастья благодаря щедрости сестры Джойнер, она в великой доброте своей души предоставляет уют shy;ное жилье Бетси Белчер, девочке, которая, не достигнув восьми лет, лишилась обоих родителей. Это уже шестой осиротевший ребенок, которого она взяла под свое любовное попечение. Я знаю, когда мы видим ее щедрые пожертвования, найдутся и дру shy;гие, которые, следуя этому примеру, внесут свою лепту на под shy;держание той великой работы, которую добрые братья и сестры ведут в приюте.
И когда Мэг, сдержанная и комично-смиренная, подходила после речи священника к кафедре, он с неприятной елейностью склонялся к ее руке со словами:
– Как ваше самочувствие, добрая женщина?
Мэг брала к себе в дом этих несчастных детей и заставляла выполнять домашнюю работу. Одним из них был четырнадцати shy;летний мальчик по имени Вилли, бестолковый, улыбчивый, веч shy;но озадаченный идиот. Он никогда не играл с ребятами, потому что постоянно занимался работой по дому, и Джордж видел его, можно сказать, только во время визитов вежливости к тете Мэг, когда сироту вызывали к ней в комнату растопить камин.
– Видели хоть раз такого идиота? – спрашивала Мэг с язви shy;тельным хохотом. – Боже милосердный!
И мальчик улыбался в ответ неуверенно, идиотски, испуган shy;но, сам не зная, почему.
Как-то Марк и Мэг поехали во Флориду, оставив Вилли у те shy;ти Мэй. Мальчик работал, как лошадь. Тетя Мэй сытно кормила его и отвела ему комнату для сна. Она его не оскорбляла. Они с Джорджем постоянно смеялись над ним, он был нелепо доволен, что служит для них посмешищем, и широко, идиотски улыбался с благодарностью.
Волосы его представляли собой густые спутанные джунгли, спускавшиеся почти до плеч. Небраска Крейн как-то с серьез shy;ным видом сказал ему, что хорошо владеет ремеслом парикмахе shy;ра, и Вилли с радостью согласился подвергнуться стрижке. Не shy;браска надел ему на голову ночной горшок и, негромко посмеиваясь, состригал волосы, торчавшие из-под горшка, Вилли про shy;должал улыбаться им, дружелюбно, недоуменно, идиотски, а Не shy;браска с Джорджем давились от смеха.
