Валерий Зеленогорский - О любви (сборник)
Он предложил кинуть монетку, на потной ладошке он вынул из кармана пятачок и предложил загадать Мартынову. Мартынов выбрал «орла» так он себя позиционировал, Сергееву досталась «решка».
Куликова подбросила монетку, а Сергеев зажмурился с трепетом рвущегося сердца.
Выпала «решка», колесо обозрения превратилось в колесо удачи. Сергеев почувствовал, как вино из далекого Алжира стало проситься на волю, клаустрофобия вырвала наружу все, что копилось в недрах Сергеева, в соответствии с центробежными силами он стал орошать окрестности парка своим внутренним миром, народ бежал прочь, досталось и Куликовой, и Мартынову, одежда и свидание были вконец испорчены.
Когда колесо обозрения опустилось, все было кончено, Куликова ушла с Мартыновым мыться на пруд, и они не только поплавали. Сергеев остался лежать на траве и ждать, когда он сможет опять взмыть в небо.
Право на удачу
После Нового года Сергеев совсем загрустил, работы не было, жена смотрела на него почти с омерзением и слегка жужжала: ну что, сука, так и будешь лежать в нирване ебаной?
Сергеев не отвечал, оцепенение ватой окружило его, внутри себя он боролся с собой, но на выходе был один пшик, заставить себя действовать он не мог, деньги в доме были на пару месяцев, а что будет потом, думать не хотелось.
Днем он спал, а ночью мастурбировал пультом, переключая каналы, он ничего не искал, но в одну из ночей попал на середину азиатского фильма, где на берегу реки сидел мужик, называющий себя даосцем, а мимо него плыли лодки с товарами и людьми, проплывали трупы врагов и любимых женщин, дети махали ему издалека, но он сидел на берегу, смотрел в никуда и дремал под шелест проплывающих плотов и джонок.
Сергеев знал о дао немного: лет тридцать назад в Ленинграде на лавочке Марсова поля две аспирантки института им. Герцена рассказали ему о дао-любви и даже кое-что показали. Сергееву понравилось, но поклонником даосизма он не стал, время тогда еще не пришло.
Посмотрев фильм, он понял, что он чистый даосец, и перестал ругать себя за лень, желание лежать сутками и мучить себя сомнениями о своей никчемности.
Дождавшись утра, он бодро вошел в кухню и сказал жене: «Дура, ты знаешь, кто такой Лао-цзы?» Жена, посмотрев на него мутным глазом, оторвалась от чашки с кофе и отрезала без смущения: «Я не знаю, кто этот китайский мудак, но на работу ты сегодня пойдешь, это я тебе говорю, философ сраный!»
Сергеев понял, что дискуссии с этой женщиной о Поднебесной не получится, оппонент был сильнее: в ее руках был кошелек, а если заведешься, то не получишь никаких денег на сигареты, а курить хотелось смертельно. Лао-цзы советовал не сопротивляться течению реки жизни, и Сергеев пошел к себе в комнату готовиться к новой жизни.
Он прилег на свой диванчик, где давно пролежал ямку в матрасе за многие дни, проведенные в складках жизненного ландшафта в попытках скрыться от бытовых неурядиц. Он давно ушел из супружеского ложа, имитируя множество болезней, позволяющих не исполнять рутинный супружеский долг: как настоящий даосец, он научился получать все мыслимые телесные наслаждения в голове, представляя себя то с Дженнифер Лопес, а то для разнообразия и с принцессой Дианой, даже после ее смерти, на результат это несчастье никак не влияло.
Все мог Сергеев получить в голове, кроме водки и сигарет, это в голову никак не приходило, организм требовал, и мозг Сергеева ему подчинялся. А что делать – понимал свое несовершенство ученик Лао-цзы со станции метро «Аэропорт».
Осознание того, что он нашел свой путь, успокоило.
С полным соответствием с обретенным знанием захотелось не двигаться, не искать. Новый смысл заглушил голод и отсутствие сигарет, Сергеев захрапел почти счастливый.
Проснувшись от звонка телефона, он увидел, что время половина пятого. Он изобразил бодрый голос и ответил, что полон сил и все слышит.
Звонил старый товарищ, которого он потерял из виду много лет назад, после безуспешных совместных махинаций с долгами нигерийского правительства. Эта афера была второй по рейтингу после красной ртути в середине девяностых годов. Людей разводили на деньги по простенькой схеме: купите часть долга за пять живых копеек, а получите миллион. Охотники находились, но им попадались только звери, от которых пришлось скрываться.
После тех лет он приятеля не видел, слышал, что тот работает по выставкам в одной конторе.
Товарищ рассказал, что живет хорошо, только денег мало, хочется рвануть на финише перед пенсией на закате коррупции. Все хапнули, а мы нет.
Есть идеи, сказал товарищ, надо встречаться. Сергеев не воодушевился и попытался выяснить детали, не выходя из дома.
Голос в трубке настаивал на личной встрече, и Сергеев поддался, вспомнив анекдот про лотерейный билет, который надо купить, чтобы иметь мизерный шанс.
Товарищ стал плести про иракскую нефть в обмен на продовольствие и алмазы в Анголе. Сергеев понял, что жизнь товарища ничему не научила, и тут же получил утверждение своему прогнозу.
Товарищ еще раз упомянул горестно, что деньги очень нужны, и рассказал Сергееву, как его три года назад кинула женщина – руководитель его конторки.
Она была секретаршей крупного инвестора в возрасте Мафусаила. Он работал с ней во всех ипостасях, она успешно проводила его в последний путь и в одночасье стала хозяйкой нескольких особняков в центре и желанной для мужчин в погонах, которые хотели не ее, а домики в центре. Она с помощью товарища успешно защищалась, а параллельно проводила выставки, которые он делал.
В какой-то раз он решил рвануть, она поддержала, он заложил квартиру в банк, взял кредит, сделал выставку, а в момент подсчета барышей ее посадили, и долг повис на товарище, как магнит для члена, который, чтобы стоял, пронзают металлическим стержнем.
Квартиру банк забрал, жена оставила его с долгом и больным желчным пузырем. Теперь он жил во Внукове, в бане на участке тетки, и играл в парке Горького в шахматы на деньги с пенсионерами. Играл хорошо, бывало, и 150 рублей в день заколачивал. Но нужен удар, никаких вложений, результат очевиден, с жаром говорил товарищ.
Он шепотом сообщил Сергееву, что на библиотеки и ветхие дома должны кинуть много ярдов, есть схема, как раздербанить эти деньги, но сделать надо тонко и элегантно, с учетом продавца инсайдерской информации и еще двух людей из ЮНЕСКО, которых он знает по службе в Африке.
Опять Нигерия, заскучал Сергеев и обругал себя всякими словами по матери: ну сколько раз можно наступать на сельскохозяйственный инвентарь в зрелые годы?!
Сергеев заметил: чем больше человек должен денег, тем меньше разума он вкладывает в проект. Живи настоящим, говорят в рекламе, нет – хочется сорвать банк, а срывает, как правило, крышу над головой, и бездна становится для должника очевидной и неотвратимой, как в плохом кино про лузеров.
Еще немного попиздели про нынешнее поколение, молодую поросль, отбирающую клиентов у уважаемых людей, не считаясь с заслугами ветеранов движения. Тема была стара, как прошлогодняя слива, говорить о поколении не хотелось, поколения не было, были хорошие ребята, которые хотели пахать, и дело совсем не в возрасте, были и другие, желающие отнять и поделить, и это их право, если сумеют.
Товарищ выпил, поплутал в словах о других проектах, которые были якобы в его инвестиционном портфеле. Портфель стоял рядом, и Сергеев, не будучи ясновидцем, понял, что в его портфеле, кроме пакета молока и двух упаковок «Доширак», у товарища в закромах ничего не было. Он знал, что последует в финальной части Марлезонского балета.
Товарищ поднял неясный взор и попросил в счет будущих барышей шестьсот у.е. Сергеев тоже знал, что даст только триста (последние на крайняк), заранее попрощавшись с авансом на будущие проекты, дал и забыл, понимая, что просящему еще хуже.
В голове Сергеева зазвучала детская песенка «Мечтать! Надо мечтать детям орлиного племени».
Он понимал, что за столом сидят не орлы, а дятлы, мечтающие о том, что никогда не случится.
Ночью к нему пришел Лао-цзы, сел рядом и торжественно сказал: ну вот, теперь ты можешь начинать путь. Сергеев повернулся на другой бок, ему надо было выспаться, ведь с утра его ждала новая жизнь.
Удивительная рядом, или Темное и светлое
Сергеев собирался на дачу, предполагая трехчасовое стояние в пробке. Он тихо ненавидел эту дорогу, эту дачу и все, что с этим связано. Работать на даче было не надо, только жрать, спать и пить чай на веранде – мечта для многих и невыносимое страдание для Сергеева.
В родне Сергеева помещиков и крестьян не было, землю он не любил, плодов ее хватало на рынке, остальную радость общения с природой отравили, как диверсант колодцы, Советская власть и первая жена с ее мамой.
Студенческая пора была омрачена бессмысленными поездками в колхоз на бесплодную борьбу за урожай, жить приходилось у местных жителей в атмосфере антисанитарии, беспробудного пьянства и тупого веселья. Если к этому добавить дизентерию и педикулез, то станет ясно, что тяги к истокам и родным просторам у Сергеева не было.
