Дмитрий Липскеров - Сорок лет Чанчжоэ
Шаллер заглянул за ограду небольшого, но изящного дома, и спокойное течение его мыслей оборвалось. На шезлонге возле клумбы с огненными астрами возлежала римской наложницей Франсуаз Коти. Она была абсолютно голой, расположившаяся в бесстыдной позе, раскинув в разные стороны стройные ноги. Ее груди великолепно торчали навстречу солнцу, огромные глазабыли закрыты, а руки, закинутые за голову, манили белеющими подмышками. Возле шезлонга стояли хрустальный сосуд с клюквенным напитком, ваза с кусками колотого льда и стакан, до середины наполненный красной жидкостью.
– Она загорает, загорает! – проносилось в мозгу Генриха Ивановича. – Она бесстыжая!.. Господи, какая красавица!.. Господи, как прекрасен ее живот!..
Какие великолепные ноги!.." Полковник стоял за оградой, вытягивая шею, не в силах оторвать взгляда от полных бедер, спелых и покатых, как медовые груши.
С другой стороны ограды, в щель, на Франсуаз Коти уставилась другая пара глаз, не менее восторженных, но и изрядно напуганных. Это были мальчишечьи глаза, еще ни разу до этого не лицезревшие великолепия женского тела. Два открывшихся до предела черных зрачка пожирали наготу и подавали странные сигналы животу подростка, который неожиданно затвердел камнем и наполнился переливающейся истомой.
Генрих Иванович вздохнул грудью, и девушка открыла глаза.
– Здравствуйте! – сказала она Шаллеру, приподнимаясь в щезлонге. – Какими судьбами?
– Да так вот… Прогуливался случайно… Добрый день…
Полковник был не в силах оторвать взгляда от девичьей груди, открывшейся в другом, новом ее ракурсе. Он отчаянно чувствовал всю дурацкость своего положения, но тем не менее смотрел на девушку открыто, словно та была в вечернем туалете.
– Хотите зайти? – спросила Франсуаз, бросив прозрачный шарфик себе на живот.
– Не знаю, удобно ли?.. Вот так вот, незваным гостем…
– Заходите, не стесняйтесь. Это гораздо удобнее, нежели глазеть на меня из-за забора. Вход с другой стороны. Откроете калитку и не бойтесь, собаки нет.
Шаллер обошел участок с другой стороны и взялся за ручку металлической калитки. Если бы он не был так возбужден ситуацией, то, вероятно, увидел бы, как из кустов к дальним деревьям рванула мальчишеская фигура, отчаянно драпая.
Пока Генрих Иванович обходил участок, Франсуаз успела набросить на себя шелковый халатик с китайскими цветами, который чрезвычайно подходил к ее стройной фигуре.
– Коли вы уже пришли, предлагаю остаться в саду. Уж больно погода хороша.
Садитесь вот за этот столик. А я пока приготовлю чай. Вы какой предпочитаете – липовый или корейский с жасмином?
– Липовый, если позволите, – ответил полковник и, пока Коти приготовляла где-то в глубинах дома чай, судорожно думал, что ему еще ай как далеко до старости и к черту все размышления о смерти, а также о различиях между юностью и старостью. Перед глазами Шаллера все еще стояла, отчаянно волнуя, картина об– наженной девушки, особенно ее бесстыдно раскинутые ноги, и к моменту появления Франсуаз он еле сумел справиться с наваждением, прикусывая себе до крови язык.
– Что расскажете? – спросила девушка, когда Шаллер взял с подноса маленькую чашечку и хлебнул пахучего чая.
– Изумительные погоды стоят, – проговорил Генрих Иванович, с неудовольствием отметив мещанское построение фразы.
– Эка я разволновался, – подумал он. – Эка необычно для меня".
– Чудесная осень, – согласилась девушка. – Кстати, знаете новость?
– Какую же?
– Лизочка Мирова обручилась с купцом Ягудиным.
Шаллер с интересом посмотрел на Франсуаз. Этой новости он еще не слышал.
– Когда же?
– На прошлой неделе. Неужели вы не знали?.. Кому же, как не вам, это знать?
– Почему вы, собственно, решили, что я это должен знать в первую очередь?
– Потому что вы находились с Лизочкой в интимной связи.
– Это она вам сказала?
– Зачем же. У меня у самой глаза есть… – Франсуаз посмотрела на Шаллера и ухмыльнулась. – Она вас любила, а вы ее нет… По-моему, она вас и сейчас любит.
– Но почему с Ягудиным? – спросил вслух как бы сам себя полковник.
– Потому что Ягудин сейчас самая заметная фигура в городе. Он – звезда! Опять же, богат и строит Башню Счастья. Его имя у всех на устах, он как бы является примиряющим звеном между высшим и низшим классами.
– Пренеприятная фигура! – сказал Генрих Иванович, чувствуя раздражение. – Ограниченная злобная личность!
– Это в вас собственник говорит! – улыбнулась Коти, зачерпывая ложечкой вишневого варенья. – Вы же никогда не любили Лизочку…
– Почему вы знаете?
– Я не права?
Генрих Иванович промолчал. Эта девушка, сидящая напротив в халатике на голом теле, запросто теребила своими тонкими пальчиками укромные местечки его души, наблюдая за ее реакциями, как психиатр за рефлексами психически больного.
– Могу я задать вам встречный вопрос?
– Безусловно. – Франсуаз повела головой, перебрасывая копну каштановых волос с одного плеча на другое. Открылось изящное ушко с дырочкой в мочке. – Спрашивайте.
– Вы когда-нибудь любили?
Девушка задумалась, накручивая на мизинец прядку волос.
– Да, я любила.
– Извините за бестактность, но вы – девственница и, следовательно, не можете судить о полноте любовных ощущений, о изощренных сторонах любви. Мне кажется, что вы обвиняете в несострадательности, тогда как сами некогда довели своего воздыхателя до самоубийства. Бедный юноша разнес себе мозги медвежьей картечью! Другая бы на вашем месте всю последующую жизнь провела в монастырской келье, замаливая грех.
Шаллер мстил девушке за ее прямоту.
Франсуаз Коти с удивлением смотрела на полковника.
– Вы говорите так, как будто вы мой врач и свидетель нерушимости моей девственной плевы! Откуда вам про это известно? Господи, до чего все мужчины очаровательны в своей уверенности! – Коти улыбнулась. – И потом, дорогой Генрих Иванович, я абсолютно далека от идеи сострадательности в любви.
Наоборот, я уверена, что сострадание неуместно в любовных отношениях, оно бесплодно и, как ни парадоксально, причиняет еще больше зла. Чем более вы жестоки по отношению к объекту, который вас любит, а вы им только пользуетесь, тем менее болезнен для несчастного разрыв! – Франсуаз подцепила ложечкой вишенку и отправила ее в рот, показав на мгновение свои крепкие зубки. – Признаюсь вам по секрету, что в свое время я сострадала неразделенной любви корнета Фурье ко мне. Я даже отдалась ему из сострадания, будучи совсем юной… Видите, к чему все это привело! Так будьте уверены, что я стою на тех же позициях, что и вы. Мне совсем не жаль тех, кто меня любит и к кому я равнодушна… Налить вам еще чаю?
– Спасибо, – отказался Шаллер. – И прошу простить меня.
– За что же?
– За то, что я поддался обывательскому мнению.
– Это вы о моей девственности?
Генрих Иванович кивнул.
– Забудьте! Меня мало волнуют условности. Я вовсе не комплексую по поводу общественного мнения о моей персоне. Иногда даже любопытно, когда о тебе фантазируют то, чего на самом деле не существует. Я не любительница афишировать свою личную жизнь и вам не советую этого делать! Мужчины более восприимчивы к недостоверным слухам о себе.
– Какие же слухи обо мне ходят? – спросил Генрих Иванович, вдруг уловив некую схожесть во взглядах Франсуаз и его жены. Такая же напористость и самостоятельность.
– Хотите честно?
– Предпочитаю.
– Говорят, что вы превосходный любовник.
– Интересно… Что же еще?
– Что вы несчастны. Что у вас что-то не заладилось в жизни… Может быть, какие-то душевные переживания. Вам все сочувствуют.
– Ерунда! – отрезал полковник, но тем не менее почувствовал прилив жалости к себе. Глаза заблестели.
– Все слухи возбуждают в женщинах пристальный интерес к вам! Есть в женщинах противная черта – проверять слухи.
Шаллер с удивлением оглядел Коти. Она опустила лицо, слегка покраснев щеками.
– Что вас больше интересует – хороший ли я любовник или мои душевные переживания?
– И то, и другое. – Франсуаз овладела собой и прямо посмотрела в глаза полковника. – Кстати, скажите, зачем вы раздавили тогда кур?.. Мальчишеский поступок. Была целая река крови.
– Вы мне нравитесь. Даже старик, увлекшись девицей, совершает мальчишечьи глупости.
– Вы не старик. – Франсуаз положила ладонь на руку Шаллера и погладила его крепкие пальцы. – И давайте не будем долго ухаживать друг за другом. Я вам нравлюсь, вы мне тоже. – Коти провела ноготками по могучему колену полковника и опять улыбнулась. – И потом, у меня давно не было мужчины. Надеюсь, я не очень шокирую вас?
За всем этим диалогом в щель ограды наблюдал вернувшийся Джером. В какой-то момент ему стало скучно, так как он не улавливал смысла разговора. Мальчик уже было собрался уходить, как вдруг мужик положил руки на плечи девушки и принялся целовать ее губы, лицо, плечи, приспуская до локтей халат. Джером видел, как Шаллер ласкает языком груди Франсуаз, как соски превращаются в орешки, твердея на глазах, как девушка, откинув голову, выпячивает грудь вперед, словно вталкивая ее в рот партнеру, а тот, словно младенец, сосет ее, оставляя на коже мокрые красноватые следы.
