Нина Катерли - Курзал
…Как вам нравится? «Извини». Вот легкомыслие! Нет бы испугаться, из суда ведь повестка, вдруг да к нему имеет отношение, к той кошке украденной?! Все уже забыто, сошло с рук, можно больше не волноваться. «Извини…»
— Кто принес?
— Парень какой-то. С усиками.
И все. Побежал умываться. А Тамара, поставив чайник, накинула пальто — и на улицу, в автомат. Объяснять Людке ничего не стала, попросила оформить полдня за свой счет. Сама подумала: на работу наверняка можно успеть к часу. Антон Егорович обещал зайти в конце дня. Значит, если чертить, ни на что не отвлекаясь, не слушать Людкину болтовню и стоны Катерины, что — ужас! — скоро двадцать лет, а до сих пор замуж не взяли, — словом, если сидеть не поднимая головы, к четырем будет готово.
Людмила обещала все оформить, но, конечно, не утерпела:
— Волка не будет, так и ты сразу отпрашиваешься? Свидание назначили?
Тамара вдруг вспомнила, увидела, как они сидели вдвоем в пустом чертежном зале… Вообще-то она не вспомнила, потому что и не забывала, все время это было с ней. Даже когда испугалась в первую минуту, обнаружив письмо из суда.
— Точно, свидание. В баре! — сказала и повесила трубку.
Вчера зима еще только намечалась, а за ночь город засыпало тяжелым чистым снегом. Утром снег все падал и падал, воздух казался голубым, улица — новогодней. Может быть, потому, что шла Тамара Ивановна по улице в неурочное время, когда все давно на работе, сидят там, как мыши, и не видят эту красоту.
В некоторых домах зачем-то еще горят окна, а для чего в такое утро искусственный свет, если на небе среди розоватых снеговых туч нет-нет да и прорвется оранжевым краем солнце?
В честь начала зимы Тамара Ивановна надела зимнее пальто с голубым песцом, белую вязаную шапочку, пушистый шарф. Ступала по тротуару как снежная королева, жаль, поглядеть некому, чувствовала — есть на что. Щеки горят, глаза, наверняка, блестят… Но пусто в этот час на улице, одни старухи с кошелками… Нет, вон, пожалуйста, все в порядке — водитель снегоуборочной машины высунулся в окошко своего красного чудища чуть не по пояс. Не любила вообще-то Тамара Ивановна этих машин, некрасивые. Раз некрасивые, значит, что-то не так в конструкции, верно? Но сегодня даже снегоуборочные машины делали улицу новой и праздничной, потому что означали приход зимы.
Тамара удивилась: что это она радуется? Никогда не любила зиму, это первое, а второе: идет, между прочим, не на свидание, а в народный суд. Ничего! Через час все будет кончено, и забудет она про этот суд, вернется на завод, а в конце рабочего дня… Вот оно откуда — чувство, будто сегодня праздник!.. А все же интересно, почему именно — он? Тамара Ивановна стала перебирать все положительные качества, которые делали ее начальника Антона Егоровича Волкова достойным любви. Ум, внешность, культура, талант инженера. А еще принципиальность и мужество, из-за которых ему пришлось уйти с прежней работы. И справедливость. И одновременно мягкость.
Шла Тамара Ивановна по зимней улице, с удовольствием наступала на сверкающий свежий снег и вспоминала все новые и новые достоинства Волкова. Между тем она уже давно миновала здание суда, благо улица однообразно тянулась, уставленная одинаковыми домами. И вдруг Тамара спохватилась, взглянула на часы: батюшки! Ровно одиннадцать.
В результате в суд она вошла на десять минут позже срока, указанного в повестке. Пока раздевалась, причесывалась да искала зал заседаний, еще набежало время. Обнаружила наконец нужную дверь, заглянула внутрь — началось уже, и народу полно. Что делать? Тут откуда-то сбоку появилась молоденькая девчонка с кожаной папкой, каблуки длиннее ног, сама тощая и очень важная.
— Вы, — спрашивает, — свидетель Мартьянова?
Тамара кивнула. Бог знает, почему вдруг оробела перед этой пигалицей.
Та забрала Тамарину повестку, открыла свою папку, что-то там отметила, «ждите!»— и пошла.
Тамара Ивановна окликнула:
— Девушка!
Повернулась, смотрит. Вид такой: ну, что еще?
— Девушка, — сказала Тамара Ивановна. — А сколько ждать-то? Я, между прочим, опаздываю на работу.
А она:
— Ждите, вызовут. А для работы выдадим оправдательный документ, — и зацокала дальше… А ноги-то для таких каблучищ кривоваты, могла бы и сообразить, матушка, да и юбочку бы не мешало подлинней.
Но ждать Тамаре почти не пришлось. Из зала вышел мужчина и вполне любезно пригласил:
— Свидетель Мартьянова? Тамара Ивановна? Пройдите.
Вообще-то робкой Тамара Ивановна себя никогда не считала, а тут вдруг растерялась, все так официально, даже торжественно. Главное, полно людей, и не поймешь, кто здесь судья, кто прокурор, где подсудимый, и куда от двери идти самой. Но путаться ей не дали, процедура, сразу видно, налаженная. Показали, где встать, подали листок — расписаться, что предупреждена об ответственности за дачу ложных показаний. Тамара Ивановна аккуратно расписалась, все время за спиной чувствуя зал. Но вот женщина, сидящая за столом на стуле с высокой спинкой, велела соблюдать тишину. И замолчали.
А Тамара уже пришла в себя, стала осматриваться. И поняла: та, что призвала всех к порядку, конечно, судья. Молодая, лет тридцать шесть, тридцать восемь от силы. В строгом костюме, за собой следит: губы накрашены сердечком, брови подведены, глаза тоже. Прическа. А вот голос неприятный, жестяной. И вообще лицо нервное. Справа и слева от нее — заседатели. Две женщины, одна пожилая, интеллигентная, чем-то похожа на мартьяновскую мамулю, тоже небось училка; вторая помоложе — и сразу видать — дура дурой. Толстощекая, вроде Людки, глазки пустенькие, любопытные, туда-сюда.
За отдельным столом двое мужчин. Это значит, прокурор с адвокатом. Прокурор, скорей всего, тот, что слева, — чернявый, маленький, очень энергичный. А тот, который адвокат, вообще старик — зачем только в защитники наняли? Сидит колодой, сопит, глаза прикрыты. А еще левей… Вот налево Тамаре Ивановне смотреть не хотелось. Но все же она посмотрела, ей, между прочим, бояться тут нечего! И увидела за деревянной загородкой парня, сидит на скамейке, по обе стороны милиционеры. А он поднял голову, глядит на Тамару. Надо же! Совсем ведь мальчишка! Шея тощая… а вроде тогда, на этом… на опознании, был бандит бандитом. Ватник, кепка… А тут в коричневом костюмчике, белая рубашка, воротник выпущен. Как у Юрика.
Тамара Ивановна отвела глаза, нечего тут расслабляться. Пришла выполнить долг, выполняй! Это легче всего быть добренькой за счет того старика, которого бандит покалечил. Надо быть честной, вот главное! И по отношению к людям, которые спасли сына, и к тем, кого еще изуродует этот… Изуродует, а то и вообще лишит жизни, если суд сейчас примет неправильное решение!
Долго раздумывать Тамаре не пришлось. Судья своим неприятным голосом велела рассказать все, что ей известно по данному делу. А у Тамары Ивановны вдруг точно мозги отшибло. Не знает, с чего начать, и вместо того чтобы сосредоточиться, вспомнить, чему учил тогда следователь, думает, что зря судья так намазала губы — сердечком, надо было по контуру.
Она молчит. И зал за спиной молчит. Тихо.
Поднялся этот чернявенький, что все вертелся в разные стороны (точно, прокурор!), и так медленно, вдумчиво, будто слабоумной:
— Вспомните, товарищ Мартьянова: десятого сентября в двадцать два часа тридцать минут вы возвращались домой…
Тут адвокат сказал, не открывая глаз, что он заявляет протест — прокурор дает показания за свидетеля.
Судья:
— Протест принят.
А сама вроде недовольна — посмотрела на часы (тоже торопится куда-то, а защитник-надоеда задерживает).
Судья опять:
— Свидетель, рассказывайте, что видели.
Тамара Ивановна не успела собраться с духом, как вылезла заседательница, что похожа на училку:
— Как же это вы, свидетель, безответственно себя ведете? Отмалчиваетесь. Ведь от ваших показаний зависит судьба человека! Вот он, — и показывает на парнишку, что сидит на скамье подсудимых, — избил старого человека, проливавшего кровь за всех нас…
А адвокат совсем проснулся, повертел головой, будто шея чешется, и опять:
— Протест! Вина Дмитриева еще не доказана!
Судья ему, как настойчивой мухе:
— Протест принят. — И снова смотрит на часы, а сама — Тамаре Ивановне ласковым таким голоском:
— Свидетельница, вы ведь расписывались во время предварительного следствия, что несете ответственность за дачу ложных показаний?
Больно Тамара помнит, за что она там расписывалась сто лет назад! К тому же, была с температурой. Но с ними спорить себе дороже.
Она кивнула.
— А тогда, — судья говорит, — подойдите, пожалуйста, сюда, к столу. И прочтите вслух, что показали на предварительном следствии.
…Парнишка все смотрит, смотрит на Тамару, вытянул шею… Ведь и Юрик мог бы так же… если бы тогда… Сидел бы на этой же скамейке под охраной, а после суда — в тюрьму…
