Джозеф Хеллер - Лавочка закрывается
— Чтобы вы знали. Мне кажется, вы знаете все.
— Этого я не знаю.
— И потом, вы — человек, которому я верю.
По доносившимся сверху голосам они поняли, что на лестнице стало многолюднее. Они ясно слышали похабный смех, вялые приветствия, ругательства; они почувствовали запах горелых спичек, наркотиков и сожженных газет, они услышали, как бьется бутылочное стекло, они услышали, как этажом выше мочится мужчина или женщина, и запах мочи тоже ударил им в ноздри. На верху нижнего пролета сидела одноногая белая женщина, которую они видели раньше; она пила вино с черным мужчиной и двумя черными женщинами. На ее лице застыло тупое выражение, и говорила она заторможенно, теребя покоящейся на колене рукой свою ярко-розовую комбинацию. Рядом с ней на лестнице лежали ее деревянные костыли, старые и поколотые, ущербные и побитые.
«Она достает себе кресло-каталку, — рассказал еще раньше Макбрайд, — потом это кресло у нее крадут. Потом друзья крадут для нее кресло у кого-нибудь другого. Потом у нее крадут и это ворованное».
На сей раз Макбрайд не стал подниматься по лестнице, а направился наружу, и Йоссарян оказался на пешеходной дорожке; они пошли по подземному этажу мимо автобусов, въезжающих на пандус, где звуки выхлопов и работающих двигателей были слышнее, а воздух был насыщен дизельными газами и запахом горячей резины; они миновали посадочные площадки дальних рейсов на Эль-Пасо и Сент-Пол, где можно было пересесть на другие автобусы, направляющиеся еще дальше — на север, в Канаду, или на юг через всю Мексику в Центральную Америку.
Макбрайд, испытывавший администраторское удовлетворение от эффективной работы автовокзала, так и сыпал цифрами: пятьсот посадочных площадок, шесть тысяч восемьсот автобусов и почти двести тысяч пассажиров в день. «Работа не прекращается ни на секунду, — поспешил заверить он, — и это самое главное, разве не так?»
Йоссарян не был уверен.
Эскалатор поднял их обратно на главный этаж. Проходя мимо диспетчерского центра связи, они окинули смущенными взглядами шлюх мужского и женского рода, уже кучковавшихся в излюбленных местах, где число этих жалких и лукавых созданий будет все увеличиваться, а стайки их будут все разрастаться, словно молекулы в человеческом обличье, притянутые массой вещества, от которой они не могут и не хотят оторваться. Они прошли мимо съежившейся черной женщины в тапочках с развязанными шнурками; она стояла у столба между киосками лотереи штата Нью-Йорк и Лотто, держа в руке грязную бумажную шапочку, и бесстрастно тянула: «Пятнадцать центов. Дайте пятнадцать центов. Какой-нибудь еды? Объедков?» Седоволосая обрюзгшая женщина в зеленом шотландском берете, зеленом свитере и юбке, с язвами на заляпанных грязью ногах радостно и фальшиво напевала ирландскую песенку, рядом с ней на полу спал немытый подросток, а стройный шоколадного цвета высокий человек с безумными глазами, безукоризненно чистый, казавшийся гибким, как тростинка, и говоривший с карибским акцентом, проповедовал о спасении христиан коренастой черной женщине, которая кивала ему, и тощему белому южанину, который слушал, закрыв глаза, и то и дело прерывал проповедника выкриками восхищенного согласия. Недалеко от полицейского участка Йоссарян с капризным злорадством вспомнил о том, что собирался кое о чем расспросить своего опытного проводника.
— Макбрайд?
— Йоссарян?
— Я тут разговаривал с друзьями. Они хотят устроить свадьбу здесь, в автовокзале.
Макбрайд от удовольствия зарделся.
— Конечно. Прекрасная мысль. Да, Йо-Йо. Я мог бы взяться за дело и помочь кое в чем. Мы могли бы устроить для них очень милую свадьбу, думаю, что смогли бы. Эта камера для ребят у меня пока еще пустует. Из нее мы могли бы сделать часовню. И, конечно же, рядышком у меня найдется кровать для первой брачной ночи. Мы могли бы устроить для них шикарный свадебный завтрак в одном из буфетов и, может быть, купить им несколько лотерейных билетов на счастье. Что тут смешного? Почему им это не подойдет?
Йоссарян целую минуту не мог унять душивший его смех.
— Нет, Ларри, нет, — объяснил он. — Я говорю о большой свадьбе, гигантской. Высшее общество, сотни гостей, лимузины на автобусных пандусах, репортеры и телевизионные камеры, этаж под танцы и большой оркестр, может быть, два этажа под танцы и два больших оркестра.
— Йо-Йо, вы сошли с ума? — Теперь от смеха давился Макбрайд. — Совет директоров не разрешит этого.
— Эти люди знают совет директоров. А директора будут приглашены на свадьбу. И мэр, и кардинал, и, может быть, даже новый президент. Люди из секретной службы и сотни полицейских.
— Если здесь будет президент, то нам позволят спуститься туда вниз и все обследовать. Секретная служба потребует этого.
— Конечно, вы и это сможете сделать. Это будет свадьба века. Ваш автовокзал станет знаменитым.
— Придется освободить все помещение! Остановить движение автобусов!
— Нет-нет, — Йоссарян покачал головой. — Автобусы и толпы людей будут частью развлечения. Все попадет в газеты. Может быть, ваша с Макмагоном фотография где-нибудь в зале, если мне удастся вас удачно расположить.
— Сотни гостей? — громко и взволнованно повторил Макбрайд. — Оркестр и этаж под танцы? И лимузины?
— Может быть, полторы тысячи! Они могли бы парковаться на автобусных пандусах и в гаражах наверху. Поставщики провизии и торговцы цветами, официанты и бармены. Они могли бы спускаться и подниматься по эскалаторам под музыку. Я мог бы переговорить с оркестрантами.
— Это невозможно! — заявил Макбрайд. — Все пойдет наперекосяк. Это будет не свадьба, а катастрофа.
— Отлично, — сказал Йоссарян. — Это как раз то, что мне надо. Узнайте все для меня, пожалуйста. Прочь с дороги!
Последняя фраза была обращена к лоснящемуся латиноамериканцу перед ним, соблазнительно помахивающему ворованной кредитной карточкой Америкен Экспресс; латиноамериканец улыбался с вкрадчивой и оскорбительной фамильярностью и радостно тянул:
— Только что украдена, только что украдена! Не уходите без нее. Можете проверить, можете проверить!
Новых сообщений о мертвых новорожденных младенцах в участок не поступало, и полицейский за столом обратился к Макбрайду с наглой шуткой:
— И о живых тоже.
— Ненавижу этого типа, — пробормотал Макбрайд, побагровев от чувства неловкости. — Он тоже считает, что я сумасшедший.
Макмагона куда-то срочно вызвали, и Майкл, который закончил свой незаконченный рисунок, мимоходом спросил:
— Где вы были?
— На Кони-Айленде, — весело ответил Йоссарян. — И знаешь, Килрой там уже побывал.
— Килрой?
— Правда, Ларри?
— Кто такой Килрой? — спросил Майкл.
— Макбрайд?
— Йоссарян?
— Как-то раз в Вашингтоне я отправился поискать одно имя во Вьетнамском мемориале, где записаны имена всех погибших. Там был и Килрой, человек по фамилии Килрой.
— Тот же самый?
— Откуда мне знать, черт возьми.
— Я это выясню, — пообещал Макбрайд. — И давайте подробнее обсудим эту свадьбу. Может быть, у нас все получится. Я думаю, получится. Я и это выясню.
— Что это за свадьба? — требовательно спросил Майкл, когда они вышли из участка и направились к выходу из автовокзала.
— Не моя, — рассмеялся Йоссарян. — Я слишком стар, чтобы жениться еще раз.
— Ты слишком стар, чтобы жениться еще раз.
— Именно это я и сказал. А ты, наверно, все еще слишком молод? Женитьба, может быть, — дело не очень хорошее, но и не всегда такое уж плохое.
— Вот теперь ты говоришь слишком много.
Йоссарян выработал свои правила протискивания через толпу нищих: ежедневно он заготовлял и засовывал в карман пачку денег, выдавая из нее по доллару тем, у кого был робкий вид, и тем, у кого вид был угрожающий. Плотный человек с красными веками и тряпочкой в руках предложил Йоссаряну за доллар протереть очки или разбить их на мелкие кусочки, если Йоссарян откажется. Йоссарян дал ему два доллара и спрятал очки в карман. В этой живущей по своим законам зоне свободного предпринимательства самые удивительные вещи казались вполне обыденными. Он знал, что над ним висит смертный приговор, но попытался преподнести это известие Майклу эвфемистически.
— Майкл, я хочу, чтобы ты закончил юридический колледж, — серьезно и решительно сказал он.
Майкл отшатнулся от него.
— Па, черт побери, не хочу я этого. К тому же это дорого. Со временем, — продолжил он после удрученного молчания, — я бы хотел заняться какой-нибудь стоящей работой.
— Знаешь что? Я заплачу за учебу.
— Ты меня не поймешь, но я не хочу чувствовать себя паразитом.
— Пойму. Именно поэтому я и сам бросил сферу обслуживания, валютные спекуляции, игру на бирже, арбитраж и инвестиции. Майкл, я тебе обещаю еще есть семь лет крепкого здоровья. Но это максимум того, на что ты можешь рассчитывать.
