Руди Данциг - В честь пропавшего солдата (1984-1985)
Тишина и ветер, ни одного живого человека в поле зрения; ни солдат, вообще никого. Металлическая бочка издаёт треск, словно тепло заставляет отслаиваться ржавчину. Я прохожу под подвешенными сетями и хлопаю по её теплому боку. Глухой звук; я вижу, как красно-коричневая пыль прилипает к моей руке, и ощущаю запах. Железо. Ко мне возвращается слабый запах солдата; что сделать мне, чтобы вспомнить и ощутить его прикосновения? Я иду вдоль обветренных столбов берегового укрепления мола, прикрывающего маленькую гавань от моря. Осторожно переставляю ноги с камня на камень, боясь потерять равновесие. Под защитой деревянных свай меня неожиданно одолевает жар. Из-за головокружения я спускаюсь вниз.
Возле одного сломанного столба мне внезапно открывается широкий вид на море, его серо-зелённая поверхность беспокойно перемещается и ярко освещена. Ветер обдувает моё лицо, и когда я раскрытым ртом ловлю поток воздуха, я чувствую, что он словно обдувает изнутри мою голову, удаляя последние остатки недавней болезни. Постоянное беспокойство воды смывает моё безрадостное утомление; я просовываю голову между столбами и оглядываю безлюдную пустоту береговой линии.
Невдалеке на камнях я замечаю шевелящуюся, неправильной формы, человеческую фигуру, нарушающую безлюдность горизонта; она, в своём собственном, отгороженном ото всех мирке, откидывается назад, загорая на солнце. Я быстро втягиваю голову назад, словно мой взгляд может нарушить совершенный покой и окружающий мир этого человека. На противоположной стороне только тихая скука гавани, лодки, качающиеся вдоль набережной и бескрайнее море за дамбой. Загорающая фигура притягивает меня, словно магнит; кажется, что между мной и ней протянулись невидимые нити. Нити, которые дергают меня и вибрируют, грозя порваться.
Недолго думая, я поднимаюсь над сваями, внезапно возвышаясь как перст над торопливыми волнами. Ухватившись за столбы, я балансирую на камнях. Время от времени вода врывается между камнями и подбрасывает высоко в воздух белые хлопья пены. Загорающий заметил меня и повернулся; он что-то крикнул, но слова развеялись ветром: это солдат.
Он лежит, растянувшись на валуне и улыбается мне, прищуривая глаза. Когда я подхожу совсем близко, он протягивает мне руку, которую я хватаю и сразу же отпускаю.
«Hello, good morning»[23].
Теперь нужно идти дальше, словно у моего пути есть цель впереди. Но его рука хватает меня за лодыжку и я останавливаюсь.
«No, no. Where you go?»[24]
Он тянет меня за ногу, вынуждая приблизиться к нему. На нём только спортивные трусы защитного цвета.
«Sit», говорит он, «sit down»[25].
Он сдвигается в сторону, освобождая для меня место и вновь растягивается на солнце. Его руки сложены под головой, его глаза, рассматривающие меня, насмешливы. Перед его трусов немного топорщится, демонстрируя мне те части его тела, на которые обычно не принято смотреть.
В смущении, я отворачиваю голову и смотрю на море, словно что-то там привлекло моё внимание. Даже волосатые подмышки, беспечно обнажённые, вызывают у меня чувство, говорящее, что я не должен туда смотреть: есть что-то неправильное во всём этом, что-то не так.
Солдат тянет меня к камню. Время от времени я бросаю быстрый взгляд на полуобнажённое тело, в надежде, что щель, сквозь которую проглядывает тело, прикрылась.
«Jerome, — я слышу его слова, — sun. Is nice, is good»[26].
Он зевает, потягивается и бьёт себя по груди рукой, издавая глухие звуки. Когда он приподнимается, мне становится комфортнее.
Его ноги свисают с валуна и погружены в воду. Его спина, повёрнутая ко мне — изогнутая, гладкая поверхность, прорезанная по середине резким пунктиром позвоночника. Неровность камня оставила отпечатки на его коже, к лопаткам прилип песок и мусор.
Он болтает в воде ногами, и при этом, словно желая застать меня врасплох, время от времени поворачивает ко мне голову; пойманный, я смущённо отвожу глаза в сторону. Краем глаза замечаю, что он стоит уже в воде, упершись одной рукой в бок и насвистывает какую-то мелодию. Из его тела прямиком в воду брызгает струя, создавая в волнах кипящее пятно из пузырьков и пены. Прежде чем снова сесть, он идёт к столбам и осматривается там, словно что-то ищет.
От воды пахнет солью. Между камнями шевелится белая рыбка; тупым, вытаращенным глазом она пристально смотрит на нас, в то время как её тело беспрерывно бьётся среди базальтовых валунов.
Солдат лениво выстукивает медленный ритм по краю валуна, словно негр в таверне; его торс ритмично двигается в такт стуку, временами он подпевает себе. Две чайки, широко раскинув крылья, парят над нами. Они поворачивают головы в нашу сторону и внимательно наблюдают. Внезапно он вытягивает руки в стороны, словно в полёте и издает визгливые крики в сторону птиц. Я робко смеюсь. Чайки скользят прочь, в подозрении повернув головы в нашу сторону. Солдат встаёт, присаживается на корточки рядом со своей одеждой и закуривает сигарету. На камне остается мокрый след ноги, и я, как бы невзначай, кладу на него руку. Мне кажется важным сделать это, я хочу помнить об этом соприкосновении в будущем — это нога освободителя, которую я схватил и ощупываю своими пальцами. Солдат прислоняется к сваям, с удовольствием затягивается сигаретой и улыбается мне. На таком удалении от меня он кажется неопасным; тревога, которая передаётся мне от него и память о том, что он делал со мной, ослабевают.
Он садится рядом со мной и вкладывает сигарету в свой рот, демонстрируя мне, как надо курить; он глубоко затягивается, но дым уже попал в моё горло и я задыхаюсь от кашля. Он опять откидывается на спину и выпускает дымные кольца в небо, развеваемые ветром и оставляющие после себя сладковатый аромат. Чем больше я стараюсь подавить раздражающий кашель, тем сильнее он становится, ещё чуть-чуть, и я задохнусь от него. Он берёт моё запястье и делает это неуверенно, словно он находится в темноте; его лицо внимательно наблюдает за моей реакцией. Периодически, вытянув трубочкой нижнюю губу, он мастерски выдувает дым в мою сторону, в то время как я судорожно пытаюсь подавить приступы кашля.
Он нежно кусает кончики моих пальцев, наклонясь к моей ладони; я складываю пальцы в щепотку и он громко смеётся. Когда моя рука у его рта, я ощущаю поцелуй, и это ощущение распространяется по всей моей руке. Он совсем рядом: его грудь, большая и подвижная, излучает жар. Он заботливым движением управляет моей рукой. Волоски на его коже извиваются словно кишащие насекомые, я ощущаю его тяжёлое, скрытое сердцебиение, его стук; мне кажется что он хочет сказать, что я не одинок, что это реальность — эта бьющаяся жизнь рядом со мной. Моя рука скользит по небольшим выступам его рёбер, затем переходит на тугую поверхность, мои пальцы перемещаются по небольшому углублению, на миг они погружаются в небольшую ложбинку и останавливаются: я, словно слепой, ощупью перемещаюсь с места на место — остановка, ожидание, возвращение. Солдат, сантиметр за сантиметром, знакомит меня со своим телом, я его марионетка, его вещь, с которой он делает всё, что захочет.
Я смотрю в небо — ярко-синий стяг, в котором кружат чайки.
Почему это происходит со мной, почему моя жизнь так внезапно изменилась?
Я ощупываю его живот, безупречно плоский. Когда он направляет мою руку вниз, к упругой области, я не сопротивляюсь. В момент, когда он вдыхает сигаретный дым, эта зона твердеет, на несколько мгновений напрягается, до тех пор, пока он не выдохнет, тогда уступает и снова становится мягкой.
«Как резиновый баллон, такие же ощущения», — думаю я.
Раньше, в Амстердаме, на стройплощадке, мы прыгали на песке до тех пор, пока он не оседал под нашими ногами и не показывалась вода. Мы прыгали и прыгали, пока наша обувь не тонула в грязи. Потом шли в мокрых носках домой: мама сердилась…
Неожиданно мои пальцы упираются в край его трусов. Он поднимает его и толкает мою руку туда. Я тяну руку назад и оседаю.
Тишина. Солдат смотрит на меня со стороны, он возится со спущенными трусами, его пальцы теребят коричневый, вялый член, выпавший через щель наружу, этот изогнутый и беззащитный предмет. Он прикрывает его рукой, другой притягивает меня к себе и прижимает свой рот к моей щеке. Его голос звучит мягко и успокаивающе. Что он говорит, что будет дальше?
Моё ухо становится тёплым и влажным; его болтовня проникает в мою голову и оглушает меня. Я пожимаю плечами и по моей спине и рукам внезапно начинают бегать мурашки.
«Он облизывает моё ухо, — думаю я, — а оно грязное, когда же я его мыл?» Мне становится стыдно, не из-за проникшего в моё ухо языка, а из-за серы, которая иногда из моих ушей попадает жёлтыми пятнами на полотенце, и которой, по всей видимости, он касается языком.
Он обхватывает свой пенис рукой и начинает медленно водить ей по нему, вверх-вниз, от ног к животу, спотыкаясь об складки зелёной материи трусов. Я вижу сквозь это движение, как член становится больше и толще, он как небольшое животное, существующее вопреки этим небольшим рывкам; как улитка, покидающая свой дом. Ошеломлённый, я не могу оторвать глаз от этого превращения, этого молчаливого, властного увеличения, происходящего так неожиданно и практически без усилий.
