Наш человек в горячей точке - Перишич Роберт
Когда он появился в дверях, несмотря ни на что я был рад.
Вот он, старый даркер, стянул с шеи галстук, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, может быть, даже попытался смять пиджак перед тем как войти… И сказал: — Давно ждёшь?
— Нет, всё о’кей…
— Как дела? — подмигнул он мне, посмотрев по сторонам.
— Да вот, несу большие потери…
Он знал эту мою фразу и, уныло улыбнувшись, похлопал меня по плечу: — Ты и понятия не имеешь, насколько ты прав…
Заказал двойной виски с горой льда.
— Целыми днями лакаю кофе, — пожаловался он. — Но сейчас с меня хватит. Так и заболеть можно, — сказал он оправдываясь.
Всё это точно так и выглядело, и я кивнул.
Когда ему принесли выпивку, он сказал: — Тут есть свободный стол, в лоджии, пойдем туда, здесь не поговоришь.
— Но тут всё как-то поживее.
— Спина болит, я сегодня был на массаже, не могу стоять.
Мне не хотелось забиваться в угол между столиками в лоджии. Я не любил статичность перед глазами, мне было приятнее, когда передо мной что-нибудь двигалось. Это во мне говорит средиземноморское происхождение. На всём Средиземноморье, от Северной Африки до Венеции, а потом и Стамбула, море приучило людей смотреть на движение волн, чувствовать их ритм… На Средиземном море ты можешь сесть куда угодно — на ступеньки, на невысокий каменный забор, на землю, на пол, без всякой цели — и смотреть на бурление моря или улицы. Маркатович был с континента, он о таком и понятия не имел, ему был важен стол, а не взгляд на море, к тому же у него болела спина, так что мы сели за столик и он меня спросил: — И что же в таком случае делать?
Я немного подумал и сказал: — В основном я жду, что будет дальше.
Он уставился на меня так, словно ему в голову пришло что-то существенное. Мне не хотелось, чтобы он вспомнил про руководство о бирже или нечто подобное, поэтому я прервал ход его мыслей: — А ты? Как развивается роман?
Маркатович глянул на меня исподлобья. — Потихоньку. Действую, когда есть время… — сказал он. И продолжил без паузы, как плохой диджей: — А ты сегодня видел на бирже…
— О бирже мне больше не напоминай! — прервал его я. — Договорились?
Маркатович посмотрел на меня обиженно, а я решил ему сказать, что лучше всего ему было бы поехать домой… Или напиться по-человечески… Мне уже надоело смотреть, как он становится алкоголиком сверхурочной работы, убегает от жены и постоянно говорит о чём-то третьем.
— Что с тобой? — спросил он.
— И о Долине тоже! — продолжил я. — Больше о нём не напоминай.
— Сорри… Нет проблем… — он поднял руки.
— Значит так — или идем домой, или пьем по-человечески! — сказал я.
Он смотрел на меня растерянно.
— Не понимаю… может, я чем-то тебя обидел? — спросил он почти испуганно.
И сник. Он выглядел теперь так, как будто во всём отдает себе отчет, а из-за морщинок вокруг глаз его лицо сложилось в гримасу, которая взывала к состраданию. Посмотрев на него, я отказался от приготовленного выступления.
Я почти почувствовал грусть. И вообще больше не злился.
И сказал ему: — Эгей… Я просто немного нервничаю, дело только в этом.
Маркатович заглотнул свой виски и принялся махать рукой, чтобы принесли ещё.
Казалось, что так мы выигрываем во времени.
Наконец официант его заметил.
Маркатович вздыхал, не знал, как начать.
— Грёбаное всё, — сказал он.
— Да нет, — сказал я. — Просто у меня на работе пипец.
— Что такое?
— Один болван меня ужасно подставил. Я его порекомендовал, когда искали репортера для Ирака, он туда уехал, а теперь вообще не подает голоса.
— Да-а, нехорошо! — сказал Маркатович. — Что будешь делать?
— Жду, — сказал я. — Пока что ему всё еще не поздно объявиться.
— Объявится, — сказал он. А потом добавил: — Не нужно психовать заранее. Знаешь, вот тут на днях оттуда вернулся один тип, кажется кинооператор, так ты знаешь, он контрабандой провёз золотые краны-смесители из дома Саддама в Тикрите! Я это слышал от одного типа, который занимается антиквариатом, ну, понимаешь…
Он собирался продолжить, но зазвонил его мобильный. Звонила Диана, и он ей сказал, что сидит со мной и нам нужно решить кое-какие вопросы.
Если бы мне пришлось описать его голос, то я сказал бы, что он старался звучать усыпляюще. Я ещё раньше замечал этот меланхоличный тон, которым он пользовался в разговорах с ней. Всё звучало как некая баллада о морских далях: можно было бы предположить, что Маркатович участвует в прямом эфире передачи «Морские вечера» с борта теплохода «Трпань», который плывет где-то в районе Сингапура, и сейчас приветствует жену и двух малышей-сыновей. Ждет не дождется, когда же их увидит, но между ними простирается море синее.
— Ну да, я действительно сижу с Тином… В «Лимитеде», решаем кое-какие вопросы, — сказал Маркатович. Из зала в лоджию доносилась музыка, которая разрушала желаемый образ деловой встречи: You gotta fight, for your right, to pa-a-arty… Диане несомненно казалось, что мы неплохо развлекаемся. Смотри-ка, подумал я, а Маркатович прав, что предпочитает тихие, безликие места.
Сейчас он смотрел на мобильник. Похоже, что прервалась связь.
Он утомленно вздохнул.
— Она такая нервная в последнее время.
— Ты слишком много работаешь, — ненавязчиво намекнул я.
— Ха, что делать, приходится, — вздохнул он и задумался. Потом неожиданно спросил: — А ты слышал насчет Ри-банка? Сегодня на бирже…
Я глянул на него. И подумал, что, похоже, это действительно какая-то болезнь.
— Маркатович, богом тебя заклинаю, прекрати вести себя так, будто мы здесь заняты каким-то делом, — рявкнул я.
Он посмотрел на меня так, словно я действительно хватил через край.
Похоже, так он и обидеться может. Его терпимость тоже имеет свои границы.
Тут он сказал: — Да что с тобой, я задал тебе совершенно нормальный вопрос!
Мне не хотелось, чтобы мы поссорились из-за полного непонимания, и я примирительно сказал: — Да, слышал. Было в новостях. Я должен был узнать это еще раньше, но не узнал.
— А-а.
— Эй, Маркатович, на дворе ночь, глубокая ночь, поздно заниматься делами. Там, в зале, тёлки задами вертят, — сказал я.
— Эта история с Ри-банком дело серьезное, — пробормотал он.
Я посмотрел куда-то вверх… — Самое лучшее, — сказал я, — это когда человек бежит от себя самого с помощью медийных событий! Все эти аферы выглядят и звучат очень важно, и никто не может тебе помешать говорить об этом, хотя ты в жопе по совершенно другой причине.
Маркатович смотрел на меня обиженно, с выражением крайнего непонимания на лице.
Мне больше не с кем общаться, подумал я. Кончено. Нужно найти каких-то других людей. Нужно куда-то переселиться.
— Кто-то знал раньше, чем остальные, и продавал. Наверняка кто-то из банка, — сообщил мне Маркатович.
— И? Что теперь? Ты хочешь, чтобы я написал об этом книгу?
— Акции рухнут, — сказал он.
— Да, — я ухмыльнулся. — Возможно, до нуля.
Я ухмылялся просто для забавы, потом поднял стакан и звякнул им по стакану Маркатовича, он глянул на меня исподлобья.
— Ты думаешь?
— Нет, просто болтаю, — сказал я. — Мне наплевать, ты можешь это понять, черт тебя побери?
Он вздохнул, как самый одинокий человек в мире.
Мы отпили каждый своё, а потом он сказал: — Я вляпался.
Я посмотрел на него. Он был абсолютно серьезен.
— Стоп, у тебя там что, акции? — спросил я. — Акции Ри-банка, РИБН-Р-А?
— Ага, — кивнул он. — И притом целая гора.
Я не знал, что ему сказать. Это было полнейшей неожиданностью.
— И давно?
— Ты не поверишь, с сегодняшнего утра, — ответил он, внимательно глядя на свой стакан, будто раздумывая, не хрястнуть ли его об пол.
— Твою мать, ты же накануне был под коксом… Ты хоть спал этой ночью?
