Александр Покровский - Кубрик: фривольные рассказы
– Мда-а-а-а! – сказал старпом задумчиво. – А вот мне такую шапку с ручкой, видимо, уже не дадут.
Этот момент я посчитал удобным для того, чтобы доложить старпому о суточном плане дивизии.
– Андрей Антоныч! Разрешите доложить о плане?
– Погоди, Саня, на хер! – остановил меня старпом. – Не видишь, мы делом заняты. У нас еще президент не повешен. Мы хотим поместить его вместо Ленина, но все еще терзаемся. Сомнениями. Совесть нас гложет.
Наконец старпом оставил зама в покое и спустился к себе в каюту.
– Вот, Саня, какие у нас дела. Зам портретами занят, а мы – планами дивизии. И у каждого, заметь, есть свой кусок для повседневной обработки. Кто-то пулю ловит, кто-то дырки сверлит. Или использует старые дырки. Под портреты. Страна на откупе у разных ведомств. И все при деле, что характерно. За нами – море и держава, а за ними – смена декораций.
Старпом вздохнул и продолжил:
– Да, так вот! Если кто-нибудь помрет из верхней шайки внезапно, не забудь мне доложить. Будет повод наполнить бокалы. Ну, так где там твой суточный план? Давай его сюда.
НА ТЕМУ БРАТСКОЙ ЛЮБВИ– Андрей Антоныч, Атаев Хабибулину в морду дал! – это я, стоя дежурным, докладываю старпому о происшествиях за ночь.
Собственно, не доложить я не могу, хотя все и так все знают – у Хабибулина фингал под глазом в пол-лица, и зам вокруг него с самого утра вился.
Старпом наверняка уже в курсе, но есть же еще и официальная часть.
Официальная часть гласит: дежурный должен доложить командованию о случившемся за ночь.
Вот я и докладываю.
Старпому доклад не понравился. Он вообще сегодня не в духе. Вид у него хмурый, удавистый.
– Ну и что, товарищ дежурный?
Когда Андрей Антоныч говорит мне «товарищ дежурный», лучше называть его «товарищ капитан второго ранга».
– По факту избиения мной проведено расследование, товарищ капитан второго ранга! – Вот так. Мы тоже не лыком шиты.
– А меня ваше расследование меньше всего волнует. Вместо того чтоб расследовать, вы бы делом занялись! Или заняли народ! Тоже делом! Вот почему у Атаева руки оказались настолько свободны и не вымучены, что он смог одну из них не только поднять до уровня собственных очей, но еще и дать ею, сжатой в кулак, в соседний глаз матросу Хубибулину? А? Бардак по-прежнему развивается по спирали? Почему Атаев до сих пор не в трюме? Почему оттуда не торчит его задница в классической для всех индейцев позе собаки?!!
– Она уже торчит, Андрей Антоныч!
– Где зам?
– Убыл в дивизию.
– Что он там забыл? Что он там все время ошивается? Последние слухи проверяет? Значица, так! Зама сюда! Атаева достать из трюма, отмыть по возможности, и после этого всем в кают-компанию.
Через десять минут в кают-компании были все – зам, Атаев, я и Андрей Антоныч.
– Так вот! – начал старпом. – Довожу до всех собравшихся, что на нашем корабле последний случай рукоприкладства произошел лет пять назад. Я тогда только вступил в должность и не успел сразу и навсегда всем привить любовь к ближнему. А эта любовь, как известно, прививается шестичасовой строевой подготовкой на плацу в любую погоду и походами к дяде прокурору, чтоб ощутить дыхание тюрьмы. Атаев!
– Я, тащ-щщ-ка! – глаза у Атаева уже круглые.
– Вы что, на этом корабле больший годок, чем я?
– Никак нет, тащ-щщ-ка!
– А почему вы позволяете себе то, что не позволяю себе я? А? В глаза мне смотри, восходящая звезда увядающего Востока! Где это принято? В вашем ауле? Так вот, здесь вам не аул! Запомните! Зарубите себе где попало! Здесь подводная лодка, где все люди братья! И все охраняют друг другу спину! И сон! И жизнь! Вот как теперь Хабибулин будет охранять тебе жизнь, спину и сон? Одним глазом! А если я сейчас прикажу ему тебе в глаз дать? Для справедливости! Уравняем вас в возможностях! Прямо при заме! Сейчас придет и вмажет тебе! Чтоб глазное дно мозжечка коснулось! Как это? Не очень больно будет? Вы будете жрать у меня дерьмо из трюма немытыми ладонями до конца своей жизни! А конец этот установлю только я! Когда ДМБ? В мае? Не будет его в мае! На сколько мы можем его задержать по закону? – вопрос адресован мне.
– До конца июня, товарищ капитан второго ранга!
– А без закона?
– На сколько угодно, Андрей Антоныч!
– Вот! Слышал, Атаев? Я здесь закон!
– Так точно, тащщ-ка! – у Атаева глаза квадратные.
– Я здесь мама, папа, аллах, отец небесный и дух святой! И еще я здесь государство, суд, прокуратура и место для исполнения наказания! А во время учения я тебя расстреляю к едрене матери, после чего я тебя спишу на боевые потери! Войдешь в три процента! Понятно?
Атаев головой уже дергает.
– Так, дежурный, в трюм его на три дня. Потом на плац на шесть часов. На гауптвахту сажать не будем, я его лучше в тюрьму сразу упрячу. Заместитель командира! (это уже заму) Провести занятие на тему братской любви! Объявить всему личному составу, что если любви не будет, то я всех сгною!!! А теперь все свободны в пределах веревки. Дежурный! Ко мне в каюту!
Когда я зашел в каюту, Андрей Антоныч уже выглядел почти мирно.
– Значит так, Саня! Завтра этого урода на плац! И чтоб выл! Но по плану! План строевого занятия чтоб был! Я проверю! И так каждый божий день! Конец забрезжит на следующей неделе! Может быть! Я сказал, на неделю его в трюм? Я ошибся! На месяц! Все понятно?
И всем все стало понятно.
Атаев пахал, как Папа Карло.
Забегая вперед, скажу, что через месяц Андрей Антоныч его простил и отпустил на ДМ Б в мае.
ГИМН– Андрей Антоныч, – нарисовался я в проеме старпомовской каюты, – группе командования следует сдать зачет по гимну в дивизии.
Андрей Антоныч посмотрел на меня с большим интересом.
– Что группе командования следует сделать? – переспросил он.
– Сдать зачет то гимну. Гимн у нас теперь новый, вот все и приглашаются на зачет. А потом в каждом экипаже надо принять экзамен у всего личного состава, о чем и доложить рапортом.
Андрей Антоныч снял очки и, задумчиво обсосав одну дужку, бросил их на стол. Потом он откинулся на спинку стула.
– А где зам? – спросил он вполне мирно.
– Я здесь, Андрей Антоныч! – зам возник за моей спиной почти из ничего.
– Сергеич! – сказал старпом после некоторого разглядывания всего, что было разложено на столе перед ним. – Это у нас чья же инициатива будет?
– Спущено сверху! – не задержался зам с ответом. – Весь штаб сдает зачет по знанию нового гимна начальнику штаба, а он – командующему!
– А командующий – главнокомандующему? А тот – верховному главнокомандующему? Так, что ли?
Зам пожал плечами.
– Никакой зачет по гимну я сдавать не пойду, – хмуро буркнул Андрей Антоныч, снова уткнувшись в бумаги. – Сами там с этой херней разберетесь!
– Андрей Антоныч, приказ. – начал было зам.
– Что «Андрей Антоныч»? Что «Андрей Антоныч»?!! Вы вообще понимаете, что происходит, или нет? – голос у старпома начал наливаться полудрагоценным металлом. – На моем веку это уже третий гимн! И если все на этом свете охуели, то меня прошу во все это не мешать! Я и первого-то гимна слова не помню, не то что последнего! И кстати, прошу заметить! – старпом воздел палец к небу. – Я их и не должен помнить! Все эти ваши гимны! Я служить должен! Понятно? Служить! Я замереть должен при первых же звуках этого великого произведения по стойке «Смирно!» и так оставаться, пока не остынут его последние аккорды! А петь я не должен! Я вообще с трудом воспринимаю песни в строю, потому как считаю, что флот следует навсегда освободить от этой буденновщины! А тут вы являетесь ко мне!!! И предлагаете в трезвом уме гимн прокукарекать?!! Да еще и не просто так!
Утром над раковиной! А в присутствии высокого проверяющего лица!!! Так, что ли? То есть оно – то лицо таким замысловатым образом будет судить о том, насколько горячо я родину люблю? А? Пение как проверка профпригодности? Я что?!! Лучше от этого в море ходить буду?!! Ну?!! Или это проверка на лояльность? А может – на природную идиотию? Вы на что меня проверять вздумали! А?
– Андрей Антоныч, это не мы! – успел вставить я.
– Молчать! Когда я разговариваю! – голос старпома теперь гремел на весь корабль. – Петь должны певцы! Они на это заточены! Горло драть! И это все, на что они способны!!! Понятно?!! А плясать должны плясуны! А Я НИ ПЕТЬ, НИ ПЛЯСАТЬ НЕ ДОЛЖЕН! Зарубите себе везде! Слушать гимн по радио – пожалуйста! За милую душу! Ежедневно, ежечасно, ежесекундно! Но! Никто! Слышите? Никто не имеет права проверять, насколько я его впитал!!! На этом кончено! Побежали вдоль реки, канделябры захватили! На сегодня все!!!
Мы с замом тихо отошли от каюты.
Зачет сдавали без старпома.
ПИСЬМО МАМЕМы завтракаем в кают-компании. Это старпом наш, Андрей Антоныч, поставил нас на довольствие на корабль, хотя тыл сопротивлялся изо всех сил. Оно и понятно, на береговом камбузе воровать-то легче, вот тыловики и суетятся. И приказ есть: всем кораблям питаться на берегу, и только для нашего экипажа из-за Андрея Антоныча сделали исключение, потому что ему на все это чихать. Он приказал: питаться на корабле, и я, как исполняющий должность еще и помощника командира, сделал для этого все, то есть я пошел в тыл и сказал им, что если они нас на корабль на довольствие не поставят, то через пять минут увидят у себя в кабинетах Андрей Антоныча. Так что немедленно наше корыто стало питаться на себе самом.
