Эмилиян Станев - Волчьи ночи
Целых три часа продолжалась его схватка с бурей. Орел потерял всякую надежду подняться над ветром. Его унесло далеко от гор, он весь промок, измучился и обессилел. Туча, которая его несла, рассеялась, и он увидел под собой небольшую равнину, окруженную венцом невысоких гор. Широкий солнечный луч, пробившийся неизвестно как, озарил посевы вблизи маленького городка, который белел посреди равнины. Несколько раз светлело, а потом опять становилось темно, так как тучи то расходились, то собирались вновь. Скорость ветра уменьшилась.
Мокрые перья орла стали тяжелыми. Он с трудом держался в воздухе и, очутившись над городком, был вынужден спуститься совсем низко. Новые тучи, шедшие сзади, угрожали догнать его. Они наползали с гор вместе с туманом, заполнявшим равнину, точно огромные полчища какого-то воинства.
Пролетая над крышами и узкими улочками городка, орел присмотрел себе печную трубу и опустился на нее.
Было девять часов. По главной улице шла группа крестьян, направляясь на базар, скрипели телеги, из мастерских медников доносился звон молотков. Мокрая от дождя улица пахла конским навозом, сеном и грязью. По ту сторону улицы дымила печь в какой-то пекарне, и вокруг распространялся запах только что испеченного хлеба. Дождь был здесь не такой сильный, городок лишь смочило, и от этого он казался еще более тихим и мирным.
Впервые в своей жизни орел очутился так близко к людям. Он слышал их голоса, видел лица, мельчайшие движения и не испытывал никакого страха. Он знал людей, хотя и наблюдал за ними с вышины. Его ничто не удивляло. Он так устал, что чувствовал себя больным.
Крылья его повисли, перья встали дыбом, как копья, а от мокрого тела подымался пар.
Никто из прохожих не замечал его. Люди шли по улице, не поднимая головы, и он сидел спокойно. Но в полдень, когда чиновники и дети стали расходиться по домам, его заметил булочник и показал своему соседу — шорнику. Вскоре на улице собралась целая толпа взрослых и детей. Все указывали на него и громко разговаривали.
Орел сидел на трубе неподвижно, будто спал. Кто-то бросил в него камнем, который застучал по черепицам крыши. Кто-то запустил комком грязи. Сначала все спорили, откуда он здесь взялся и как очутился на трубе, потом начали махать руками, чтобы заставить его слететь. Когда это не помогло, люди разошлись. Булочник разогнал ребятню и ушел обедать.
Улица опустела. Солнце теперь уже палило, и еще сильней запахло конским навозом и грязью.
Тогда ученик шорника, паренек с хитрыми глазами и веснушчатым лицом, решил убить орла. Наполнив старое ружье кусочками свинцовых грузил, он взобрался на крышу соседнего сарая, присел там и стал целиться.
Птица продолжала сидеть все так же неподвижно, словно созерцая в себе самой тот величественный мир гор, из которого вырвала ее буря. Она не видела мальчика — подмастерья, который целился в нее сзади.
Раздался громкий выстрел. Старое ружье выбросило облачко белого дыма и целую горстку свинца.
Орел повис на трубе и, распластав крылья, упал на крышу…
Из соседних лавок выскочили люди, поднялась суматоха. Некоторые бранили парня, другие кричали, чтоб он спихнул орла с крыши. Через минуту теплое еще тело птицы шлепнулось на землю…
Спустя две недели чучело орла, сделанное местным учителем естествознания, украсило буфет городского казино.
Орлица ждала своего друга несколько дней. Ей удалось спастись от бури, забившись в расщелину скалы. Когда орел не вернулся и на десятый день, она покинула скалу навсегда.
Одиноко торчит теперь зазубренный желтоватый утес. Только облака пролетают мимо него, и в окрестной тишине он кажется громадным гнилым зубом, дряхлым и никому не нужным.
Козел
© Перевод Д. Горбова
Несколько лет тому назад по высоким скалистым вершинам гор, прозванных в народе «Джендем» (преисподняя), бродило стадо диких коз. Вожаком у него был большой матерый козел с темной шерстью и загнутыми крючком большими черными рогами. Заметив опасность, козел свистел носом, и дикие козы, обратившись в паническое бегство, исчезали в страшных пропастях Джендема.
Потурченец Кара Ибраим через день ходил в эти места браконьерствовать. Он выходил из своего шалаша чуть свет с мешком из козьей шерсти под мышкой, с кошками на царвулях и маленькой сумкой, привязанной к поясу. В ней были кусок хлеба, головка лука и несколько патронов, ружье свое — старый турецкий маузер — Кара Ибраим прятал в расщелинах среди скал. С этим ружьем он рыскал высоко в страшных неприступных стремнинах Джендема. Сердце у Кара Ибраима было здоровое, так что у него никогда не захватывало дух, ноги носили его легко и уверенно по самым опасным тропам, а глаза у него были как у орла. Стоило ему приложить к ним ладони и, медленно поворачивая голову, обшарить взглядом далекие скалы, как он обнаруживал диких коз. Нелегко было различить их, разлегшихся на какой-нибудь площадке, но у Кара Ибраима был наметанный глаз, и он редко ошибался. Подкравшись к стаду окольными тропами, он оглашал Джендем тонкими хлопками маузера, которое повторяло и утраивало эхо. Редко случалось, что намеченная коза не подскочит и не упадет на спину. Кара Ибраим оттаскивал ее в более доступное место, разрубал на части, клал мясо и кожу в мешок и потемну относил домой. Так истребил он все стадо. Только козел остался ходить по неприступным вершинам.
На этого козла Кара Ибраим потратил много дней, а все не удавалось убить его. Козел был осторожный, как дьявол, и Кара Ибраим ни разу не сумел выстрелить в него. Бывало, мелькнет где-нибудь на вершине, среди тонких, расходящихся, как туман, облаков. Мелькнет и исчезнет. А то вдруг выскочит откуда-нибудь, но пока Кара Ибраим вскинет ружье, глядишь, как сквозь землю провалился. Видел его Кара Ибраим всего-навсего раз десять, но ни разу не мог взять на мушку.
Одним октябрьским утром, часа за два до рассвета, Кара Ибраим встал и начал снаряжаться для охоты. Жена его Хатидже, спавшая с тремя ребятами на полу, открыла глаза и увидела, что он что-то ищет в чадной, пропахшей кислятиной комнате. Кара Ибраим взял с полки железные кошки, патроны и кисет, положил в сумку хлеба и пошел к двери.
— Куда ты, Ибраим? — спросила Хатидже, хотя прекрасно знала, что он идет на охоту.
— Иду убивать козла, — ответил Кара Ибраим тихо, чтоб не разбудить накрытых домотканым одеялом детей. — Ночью аллах послал мне хороший сон. Мне приснилось, будто я убил старого дьявола, и нынче я наверняка убью его.
— Эх, Ибраим, из-за этой твоей охоты мы бедней всех в околотке. Плетень на дворе еще прошлый год развалился, в доме хоть шаром покати: ни муки, ни дров, а ведь зима на носу, — сказала Хатидже.
Но Кара Ибраим даже не дослушал ее; он взял поскорей свой мешок из козьей шерсти и зашагал к Джендему, мрачные зубцы которого терялись в еще темном небе.
Когда рассвело и Джендем засиял своими синеватыми пропастями и озаренными поверху белыми пиками. Кара Ибраим подошел к тому месту, где у него было спрятано ружье. Вынув его из расщелины и вытерев ствол ладонью, он двинулся по левому краю теснины. Внизу меж громадных камней пенилась река, но шума не было слышно из-за сильного ветра. Кара Ибраим шел против ветра, наклонив голову, тонкий, легкий, чуть сутулый. Один конец грязной повязки на голове его трепетал, как крыло бабочки. Под нею суровым и стеклянным блеском горели его острые светло-серые глаза.
Взобравшись на скалу, напоминавшую островерхую шапку, он положил ружье возле, лег ничком и внимательно ощупал взглядом все площадки и складки в скалах за рекой. Он знал, что в такое ветреное время козел не ляжет с этой стороны, а предпочтет другую, заветренную. В том ущелье Кара Ибраим видел его чаще всего.
Противоположные скалы, утонувшие в холодной тени, казались огромными чудовищами, беспорядочно повалившимися друг на друга. Там и тут среди них зеленела горная сосна, желтели пятна лишайника, темнели глубокие трещины. Внизу билась о камни река, а высоко в синем небе плыли косматые клочья облаков.
Кара Ибраим осмотрел каждую складку, каждую впадину и площадку — козла нигде не было. Ветер гудел в теснине и, ударяя в каменную грудь горы, перелетал через хребет, над которым носился орел. Крохотный, как черточка, орел терялся в облаках.
Обычно в такое время Кара Ибраим предпочитал сидеть дома, но сейчас ему пришло в голову, что нынче легче всего будет добыть козла, оттого что сильный ветер помешает животному слышать как следует. Кара Ибраим полежал еще некоторое время на скале; потом, убедившись, что дольше оставаться здесь бесполезно, сполз с камня в подветренную сторону, чтоб покурить. Вынул сафьяновый кисет с резаным табаком, свернул толстую самокрутку и долго бил по огниву, пока не зажег трут. За скалой было тихо, солнце нагрело его латаную антерию и сделало горячим холодный ствол прислоненного к скале ружья.
