Андрей Голяк - Удовлетворение

Татьяна никогда не отличалась особой набожностью. Да и была ли она верующей – на этот вопрос она никогда не могла ответить однозначно. Она не любила церкви с их атмосферой всеобщей экзальтации. Распростёртые на полу старухи пугали, сердитые ортодоксальные священники раздражали. Ей было неуютно на этих свалках человеческих чаяний и скорбей. Татьяна не могла себе представить, что в таких местах можно совершенно искренне отрешиться от всего земного и обратиться к Богу.

Здесь беседы с Богом тоже не получилось. Но снизошёл душевный покой, умиротворение, какого она не испытывала никогда. Она вошла в храм, рассматривала лепку, мозаики, украшения. Рассматривала не так, как рассматривают жадные до впечатлений туристы, жующие бесконечную жвачку собственного любопытства – она вбирала в себя тончайшие изгибы, каждый выступ, каждую впадинку, заполняя в себе пустоту, образовавшуюся после ухода Пепла. Сейчас она чувствовала себя защищённой от всего на свете. Только, вот надолго ли…

Здесь Татьяна провела целый день. Бродила по храму, любовалась с террасы переулками Монмартра, которые открывались внизу, как на ладони. Мечтала о совсем отвлечённых вещах, сидя на лавочке. Вновь любовалась изысканной мавританской красотой куполов…

Стемнело. Снова жёлтое такси, снова мелькание фрагментов города, так и не ставшего близким. Огни, вывески, игла Эйфелевой башни, воткнутая в бесконечность. Теперь Татьяне казалось, что Пепел обязательно вернётся – он не может не вернуться. Руки, обнимающие мечту, вино, льющееся мимо фужера, пальцы на ладони, изучающие линию жизни… А что есть жизнь? Жизнь есть Любовь. Не ново, затаскано, залапано липкими пальцами многих поколений… Но, тем не менее, это так…

Нам с тобой

По разные стороны улиц

Нам с тобой

По разные стороны дождя

Только бы вспомнить

Как взрываются звёзды в ночном небе

Распадаясь на мириады вспыхнувших ярких огоньков

На эха полуфраз

Полуприкосновений

Полужизней

Нам с тобой

По разные стороны противостояний

Нам с тобой

По разные стороны света

Только бы вспомнить о солёных брызгах страсти

В которой мы задохнулись вчера

Позавчера

Тысячи

Миллионы лет назад

Нам с тобой

Только бы вспомнить друг о друге

ЧТОБЫ ВНОВЬ ОКАЗАТЬСЯ ВМЕСТЕ…

ГЛАВА 4

_Current music: _ _GUNS'N'ROSES "Kn_ _ockin' On Heaven's Door_ "

Ссадины на лице ещё побаливали. Фонарь под глазом пожелтел и приобрёл вид ещё более мерзкий, чем на "свежей" стадии. Но в целом

Пепел чувствовал себя гораздо лучше – усилия Пэм явно не прошли даром. Она прочно обосновалась в квартире, проигнорировав все его возражения, и три последних дня посвятила исключительно заботам о хрупком здоровье гения. То заботливая мамочка, то сердитая, стервозная медсестра, то гламурная горничная – в этих её мгновенных перевоплощениях легко запутаться – порой она доводила Пепла до белого каления и скрежета зубовного своим чётким и неумолимым курсом по возвращению ему человеческого облика. Никакого алкоголя, бульончики-супчики-хуюпчики, не кури много, хочешь – я почитаю тебе вслух, поспи днём – тебе нужно восстанавливаться, давай поставим компресс… Всё так само собой, скользит-катится, непринуждённо, ночью тело к телу, секс без обязательств – бывало и лучше, дорогой, ничему не удивляйся, да и нечему удивляться, собственно, будто не может приятельница посвятить несколько дней не последнему человеку в своей жизни.

– Если я сейчас выступаю в роли мамочки (за исключением ночной смены), то ты самый настоящий сукин сын, – смеялась Пэм.

– Это почему же? – лениво интересовался Пепел.

– Да потому, что я же сука редкостная.

– Гм… Что-то в этом есть, – соглашался Пепел.

– Вот мерзавец! Это за мои-то труды меня сукой называешь?

– Когда я был маленький, папа говаривал – кто спорит с женщиной, тот сокращает своё долголетие.

– А вот интересно, – задумалась Пэм – а какой ты был маленький?

Послушный мальчик в коротких штанишках? Или маленький сорванец, хулиган? А, Лёш? Ты ведь никогда не рассказывал о детстве – не всегда же ты был тридцатилетним экзистенциалистом с претензией на гениальность?

– Загнула… Какая там гениальность, какие претензии…

– Не увиливай… Давай про детство…

– Детство… Детство, Пэм, у меня было так себе… Хуёвое, в общем, детство. Тогда мне так не казалось – я просто не знал, что бывает по-другому…

– А что было не так?

– По большому счёту, всё. Отец с матерью развелись, когда мне было одиннадцать – самый возраст, чтоб переживать по этому поводу.

Мать киряла, они с отцом вечно ссорились из-за этого. Дрались иногда… Потом отец ушёл. От матери – не от меня. Приходил часто, заботился… А мать пила дальше… Знаешь, как пьют интеллигенты…

Тихо, мирно, сама с собой… По-чёрному…

Пепел рассказывал монотонно, почти без интонаций, безучастно разматывая клубок…

– Я переживал. Она часто приходила под утро. А я один в пустой квартире… Испуганный ребёнок – мне казалось, случилось что-то непоправимое – я ждал, когда она подёргает ручку двери. Вставить ключ в замочную скважину не могла… Я отпирал, помогал ей войти, вёл к кровати… Она валилась кулём и засыпала… Под утро её рвало… А я перед школой звонил ей на работу и говорил, что мама заболела…

– Хватит, Лёш… Прости, я не знала…

– А я никому и не рассказывал. Мне всегда было жутко стыдно – я боялся привести в дом друзей, одноклассников. Пытался поговорить с ней по душам – она злилась, мол, сыт, одет, обут, остальное тебя не касается. А если сказать честно, то часто в квартире и пожрать было нечего – мать в невменозе, холодильник пустой… Потом её сократили на работе, и она стала бухать по-настоящему… Наш дом превратился в вонючую ночлежку, где с моей мамой квасили такие отбросы, что тебе даже среди распоследних грязных панков такая мразь не встречалась…

Впрочем, к тому времени я уже ушёл жить в другое место…

– А что с ней сейчас?

– Когда стало ясно, что дальше так продолжаться не может, я заплатил за лечение. И она уехала жить к бабушке… Я думал, деревня и заботы как-то отвлекут… Ей удалось продержаться года полтора – потом снова вошла в штопор. Сейчас никто не знает, где она… А я не разыскиваю – всё равно, ничего больше сделать для неё не могу, -

Пепел поднял взгляд на Пэм.

– И ты никогда не пытался узнать, где она?

– Иногда пытался. А иногда она сама звонила – просила, чтоб выслал денег. Я сначала слал, потом перестал – понял, что смысла нет. Лучше спустить деньги в унитаз, чем оплачивать ей кир…

Знаешь, бывает, меня мучает совесть из-за этого, хоть и знаю, что поступаю правильно. Она не появлялась уже года два – может, умерла.

Пэм помолчала – трудновато найтись, когда невинный, казалось, вопрос, оказывается острым ланцетом, кромсающим собеседника по живому. Прикусить свой любопытный язычок… Хоть бы телефон зазвонил, что ли, иначе некуда деться из этой ставшей тесной, вдруг, комнаты, из этого тягостного полумолчания, из этого якобы равнодушия

Пепла… И он зазвонил, милостивые боги…

– Пэм, лапка, целую твои ручки, – Батут, как обычно, сиропчик сахарный, липкий и сладкий, – как там себя чувствует наш страдалец?

– Уже в порядке, можешь запрягать, – буркнула Пэм в трубку.

– Вот и чудненько. Запихивай его в джинсы-кальсоны и вези на

"точку". У нас завтра заказник хороший, а ребята уже забыли, как

Пепел выглядит. Неплохо бы познакомиться, что ли…

– Да, конечно, Игорёк. Мы будем минут через сорок, – обрадовалась

Пэм.

– Тогда ждём-с. Скажи, пусть их высочество гитарку-с не забудут-с.

– Всенепременнейше.

Пэм отключилась и повернулась к Пеплу:

– Всё, чувак, закончился твой отпуск. Нас ждут на "точке" через сорок минут – завтра заказник за хорошие бабки.

– Да я уже понял, что дальше отлёживаться не удастся, – Пепел обречённо потянулся за джинсами.

В такси Пэм ещё раз критически осмотрела его, убрала со лба упрямую прядку и улыбнулась:

– Ну вот и всё, Лёшка. Сегодня сиделка уже не понадобится – мальчик выздоровел.

– Выздоровел… А ты? Вернёшься к Дашке?

– Что значит "вернёшься"? – засмеялась Пэм. – Глупый. Я же от неё никуда не уходила. Просто у меня тоже был маленький отпуск. Вкупе с субботником, правда… Ну не дуйся, я же не в претензии, – она потрепала насупившегося, было, Пепла по небритому подбородку. – А бриться тебе нужно чаще.

– А что Дашка? Простит?

– Дурак ты… – Пэм грустно улыбнулась. – И ничего-то ты о женщинах не знаешь… Она ждёт меня дома… А сердиться – не сердится… Потому что понимает меня в этом вопросе лучше других…

И уж гораздо лучше тебя, Лёш…

– Да я и не скрывал никогда, что я полный лупень во всём, что касается женщин… Несмотря на мою стойкую репутацию заправского донжуана.