Роберт Динсдейл - Хижина в лесу
— Да, деда. Мы дома.
Теперь он смог разглядеть лицо старика. Оно уже успело зарасти седой щетиной, его избороздили морщины, напоминавшие рельеф на карте. Можно было представить себе глубокие ущелья и неприступные скалы. Глаза, небольшие кратеры на этой карте, блестели от слез. Старик вздрогнул, и слезы покатились по щекам. Собравшись на кончиках усов, слезинки сверкнули в свете горящих в печи дров.
— Внучок, я хотел приехать… я очень хотел приехать…
Мальчик, собрав все силы, приподнялся и сел, хотя слабость готова была наброситься и скрутить его. Дед зачерпнул щербатой кружкой из глиняного горшка какой-то жидкости и поднес ее мальчику.
— Только не все сразу, малыш. Пей маленькими глотками…
— Деда! — запротестовал мальчик. — Горячо…
Старик отдернул руку с кружкой от губ внука.
— Твои губы… они…
Мальчик прикоснулся к губам кончиком пальца. Они оказались припухшими, твердыми и шероховатыми в одних местах и неестественно мягкими — в других.
— Деда, я обещал ждать… Я ждал…
— Знаю, внучок.
— Я поехал в квартиру, но там тебя не было. После я вернулся в школу…
Старик откинулся назад, подтянул к груди согнутые в коленях ноги и обхватил их руками, как обычно делают провинившиеся дети. Его подбородок едва касался острых коленей.
— Что случилось, деда?
— Ты весь горишь…
Как такое возможно? Еще минуту назад его трясло от холода. А теперь мальчик почувствовал, что на самом деле горит. Лицо его блестело от пота. Кожу жгло. Тело бил озноб. Его стошнило хвойным чаем, который он успел выпить.
— Деда, я не чувствую…
Вскочив, старик подхватил обмякшее тело. Мальчик почувствовал, что снова плывет по воздуху. Дед пронес его по комнате, мимо ветхой лестницы, ведущей наверх, и вышел через заднюю дверь наружу. Застыв на пороге, старик держал внука на вытянутых руках, словно предлагая его ночи.
— Деда, я заболел?
— Ты поправишься.
— Я не против поболеть, но у меня есть еще дело…
— Ты обязательно выздоровеешь.
— Я простудился, деда?
Голос едва знакомый, чужой, тихий…
— Да.
— Меня поймал… мороз…
Голос стал вообще чужим.
— Да.
— Что случилось, деда?
Руки старика крепко сжимали внука. Когда он заговорил, слова, вибрируя, переливались из одного тела в другое.
— Я хотел за тобой заехать, как всегда. Я пошел к машине…
— Мотор не завелся?
— Завелся… Я развернул ее и поехал к городу, но, когда я добрался до опушки леса… я…
Слова куда-то ускользали. Мальчик ощущал, как смолкает стук его сердца.
— Я остановился…
— Ты остановился, деда?
На этот раз старик лишь беззвучно шевельнул губами.
— Это из-за мамы?
— Не знаю.
— Ты не мог ее оставить?
— Не знаю.
— Ты подумал, что она без тебя не обойдется, деда? Я ей тоже очень нужен…
— Не в том дело, малыш.
Старик повернул мальчика так, чтобы внук видел его изборожденное морщинами лицо.
— Я не смог уехать далеко от деревьев, — тихо произнес он. — Они меня просто не отпустили.
Мальчик не понял. Ему вдруг показалось, что старик шепчет себе под нос какие-то мрачные заклинания.
— Я долго-долго сидел… Не думай, что я повернул обратно. Я ждал, пока совсем не стемнело. Уже ударил сильный мороз. Все затянуло льдом. Я сидел в машине до самого снегопада. Я продолжал сидеть, пока машину совсем не замело. А потом я вышел из машины на снег, и… он меня остановил. Я даже не смог выйти на дорогу. — Старик погладил внука по голове. — Жар уже проходит.
Мальчик кивнул.
— Я хотел за тобой приехать, — дрожащим голосом сказал дед. — Ты мне веришь, малыш?
— Верю, деда.
— Лес меня просто не пускал.
— Я никогда больше тебя не брошу, обещаю. Я боялся за тебя, деда. Я подумал…
Старик, тяжело ступая, подошел к креслу и оглянулся на внука. В его глазах плясали язычки пламени.
— Знаю, — сказал он и опустился в кресло.
Мальчик привык говорить маме, что он ее любит. Это было так же естественно, как просыпаться утром или ходить в туалет. Но говорить о своей любви деду было совсем не то, что маме. Дед — старый человек. Он может его не понять.
Мальчик чувствовал тепло, разливающееся по телу. Рюкзак лежал рядом на печи. Мальчик дотянулся до него. Банка говяжьей тушенки «Смоленская» замерзла как ледышка. Дедушка сварит из нее суп. Он слез с печи.
— Я вот принес, деда…
Похоже, старик не сразу услышал внука. Но потом протянул руку, и старческие пальцы вцепились в потертый рюкзак.
— Где ты его нашел?
— В твоей квартире.
Старик с нежностью провел ладонью по коже, ощупывая каждую трещинку и складочку.
— Я не видел его…
Фразу он так и не закончил.
— Тебе нехорошо, деда?
Крепко держа в руке рюкзак, старик сказал:
— Все будет хорошо. Я тебе обещаю…
Мальчик обнял дедушку и уткнулся лицом ему в плечо. Оба расплакались, и капли их слез, падая, смешивались.
— Я тоже тебе обещаю… Мы не уедем из леса, деда. Если деревья не хотят тебя отпускать, я никуда отсюда не уеду. Я останусь здесь, с тобой. Я о тебе позабочусь.
— Это я должен о тебе заботиться, малыш.
— Мы будем заботиться друг о друге, деда. Я обещал маме.
Мальчик свернулся калачиком на руках деда, словно мамина шаль в кресле-качалке в квартире старика, слушая, как стучит его сердце, ощущая тяжесть дедушкиных рук, его обнимающих.
Когда веки уже начали слипаться, в голову мальчика пришла неожиданная мысль, и он высказал ее вслух, хотя язык с трудом ворочался между покрытыми ссадинами губами:
— Деда, как ты узнал, где меня искать?
— Все деревья, — ответил старик уже на грани сна и яви. — Они показали мне путь.
***
По школе мальчик не скучал. Теперь у него были другие занятия.
За недели, что последовали за ночевкой в лесу, дед ежедневно преподавал внуку уроки лесного волшебства. Первым делом он попытался научить мальчика разжигать огонь. Они вместе собирали топливо и складывали его в кучки, из которых должно было возникнуть пламя. Все было так, как той ночью, затерянной в диком лесу, когда мальчику казалось, что огонь можно зажечь, произнеся соответствующее заклинание. Творить волшебство оказалось гораздо труднее. Для этого требовалось два кусочка дерева, один из них — с неглубокой выемкой посредине. Следовало крепко прижать веточку к этой выемке и быстро-быстро вращать ею между ладонями. Так рождалось волшебство огня, способное сберечь покой и тепло долгими зимними ночами.
Были и другие уроки. Например, дед ставил ловушки и силки. Он водил внука по всему лесу, начиная от озерца, по берегам которого рос хвощ, и заканчивая лесистой лощиной, и показывал ему длинную леску, привязанную к стволу дерева, с которой свешивалась пойманная в петлю закоченевшая белка, или проволочный силок, в котором запутались задние лапы зайца. Старик учил его стесывать топором кору со ствола черной сосны: из нее можно было делать муку и, поджарив лепешки на огне, хрустеть ими, словно печеньем. Дедушка показывал ему места на мелководье, где подо льдом спали, ожидая весны, лягушки. Их нужно было достать из-подо льда и отправить вариться в котел. Это было совсем не жестоко. Лягушки все равно спали, поэтому ничего не чувствовали. Им просто не суждено было проснуться. Старик водил внука к местам, где паслись зубры. У этих животных были ноги толщиной со ствол дерева, огромные горбы на холках и два страшных рога.
— Однажды я ел мясо зубра, — шепотом рассказал мальчику старик. — Я сцепился из-за него с волком-одиночкой и победил. Я ел его шесть дней и семь ночей. Мясо зубра вернуло мне людское обличье.
— Это правда, деда?
— Ну, тот, кто рассказал мне эту историю…
— Утверждал, что это истинная правда, — закончил за него мальчик.
Вскоре он научился разжигать костер и зажаривать дикого зайца. Дедушка начал доверять ему настолько, что оставлял дома поддерживать огонь, а сам бродил по лесу, выискивая гнезда птиц и особую, пропитанную талой водой хвою. Теперь мальчик безвылазно жил среди дикого леса. Со временем город, квартирка в многоэтажном доме, школа и все прочее, связанное с ними, стало казаться чем-то бесконечно далеким и неуместным, потерянным в потоке времени. А настоящий его дом — вот здесь, в лесу.
Дед вернулся со связкой диких голубей.
— Ты знаешь, какой сегодня день?
Мальчик замер над испускающим пар котелком. Сначала он не понял дедушку, потом тень догадки скользнула по его лицу.
— Неужели, деда?
Лицо старика расплылось в улыбке.
— Сегодня мы будем праздновать прощание со старым годом и приход нового!
Он положил двух птиц на пол у очага и одним ударом топора отрубил им головы, которые, отлетев в сторону, грустными глазами уставились на деда. Проделав все необходимое, старик сунул их в котел.
