Мария Соловьева - Иллирия
- Господин Гако, - обратился к моему отцу Ремо Альмасио, - пусть все присутствующие разделят радость не только моего сына, но и мою. Будьте свидетелями, дорогие гости, тому, как я прошу у господина Эттани руки его старшей дочери, Гоэдиль!
Даже знаменитая иллирийская сдержанность не спасла положение: гости вразнобой ахнули, несколько чаш со звоном опрокинулись, а лицо господина Гако сначала побагровело, затем пожелтело; госпожа Фоттина запрокинула голову и несколько раз звучно вдохнула воздух, точно ее одолел приступ удушья. Но их ждал еще более неприятный сюрприз.
- Кроме того, сообщу во всеуслышание, - в голосе господина Альмасио появился металл, - что в качестве свадебного подарка молодоженам я отдаю Тео и Флорэн поместье Альмасини, куда они и отбудут не позднее, чем завтра утром.
Присутствующие вновь начали быстро перешептываться, бросая косые взгляды на господина Эттани, верно угадав, что слова господина Альмасио адресованы в первую очередь ему, и заключена в них весьма простая истина: новоявленное родство еще не повод забывать о том, кто принимает решения, а кому надлежит их выполнять. Я знала, что господин Ремо сильно разгневается, когда услышит, что чета Эттани обсуждает между собой, кому следует стать госпожой в доме Альмасио. Даже если господин Гако положил бы на одну чашу весов все услуги, которые он оказал Альмасио за долгие годы, вторая чаша, где лежал один лишь гнев гордого господина Ремо, с легкостью перевесила бы первую.
Не сразу я решилась посмотреть в ту сторону, где сидели Брана. Вико хорошо владел собой, но я видела, как крепко сжимали его пальцы кубок, из которого он неторопливо отпивал вино. Его лицо оставалось равнодушным все те несколько мгновений, что я смотрела на него. Будучи необъяснимо уязвленной его сдержанной реакцией, я повернулась к господину Ремо, точно набравшись смелости, а затем потупилась, смущенно улыбаясь. Так, по моему разумению, должны были вести себя девицы, о чьей внезапной помолвке объявили во всеуслышание. Это возымело действие: лицо Вико, на которого я незаметно косилась, исказилось, точно от зубной боли, и он со стуком поставил кубок на стол. Впрочем, никого не удивило раздражение Брана - свадьба Тео и Флорэн для них была как кость в горле, что уж говорить о новой помолвке, связующей два дома еще крепче.
Я перевела взгляд на Флорэн и на минуту мне стало легче дышать: она улыбалась мне сквозь слезы, а губы беззвучно повторяли: "Благодарю!".
Расторопные слуги быстро переместили гостей так, что рядом с господином Ремо освободилось место, на которое он мне и указал. В который раз я убедилась, что правила приличия диктуют люди, которые сами их соблюдают лишь когда им это удобно.
От усталости, переживаний и вина у меня разболелась голова, но показывать это не имело никакого смысла - я из последних сил дождалась часа, когда гостям, наконец, пришло время расходиться. То была уже ночь, и нас до носилок сопровождало несколько слуг с факелами, а господин Ремо поддерживал меня под локоть. На прощание он шепнул мне:
- Это было безобразное сватовство, но я постараюсь все в ближайшее время исправить, - и мне немедля подурнело еще больше, ведь было понятно, что дальнейшие ухаживания господина Ремо будут очень далеки от чопорных визитов вежливости, которые дозволялись менее родовитым женихам.
В доме Эттани мне пришлось вытерпеть еще одну ужасную сцену: госпожа Эттани обрушила на меня весь гнев, что скопился у нее за последние недели.
- Проклятая ангарийская ведьма! - кричала она. - Шлюхино отродье! Как смела ты отплатить такой черной неблагодарностью нам, пустившим тебя под свой кров? Каким колдовством ты воспользовалась, чтобы охмурить господина Ремо? Где был твой стыд, когда ты стелилась перед ним, точно распоследняя девка из публичного дома?..
Я ничего не отвечала, склонив голову. Наконец, господин Гако успокоил госпожу Фоттину, порывавшуюся вцепиться мне в волосы. Отведя ее в сторону, он тихо увещевал ее, но я все равно услышала слова: "...и вы сами знаете, какие слухи ходят о Альмасио, так что Флорэн, быть может, избежит...". Я лишь горько усмехнулась, ведь и до того подозревала, что Гако Эттани отдает свою дочь господину Ремо, сознавая, какая судьба ее ожидает. Место приближенного к возможному правителю города стоит иногда не только денег. Интерес госпожи Фоттины тоже был понятен - она, видя в мечтах себя тещей Тео, уже прибрала к рукам иллирийский особняк Альмасио. Юная Флорэн не смогла бы должным образом выполнять роль хозяйки и распоряжаться в столь обширных владениях. Честолюбие и тщеславие застило им глаза настолько, что о жизни дочери родителям волноваться на ум не приходило. В конце концов, дочерями семейство Эттани небеса не обидели.
Арна помогла мне раздеться, храня молчание. Лишь после того, как я ополоснулась и переоделась в ночное платье, она, шмыгнув носом, промолвила:
- Госпожа Годэ, ох, госпожа Годэ...
- Не надо, Арна, - резко ответила я. - Так будет лучше для всех.
- Но госпожа...
Я, посомневавшись немного, спросила:
- Арна, если я попрошу тебя о помощи - сможешь ли ты хоть разочек промолчать и не разболтать все остальным слугам?
Арна принялась заверять меня, что будет хранить любой мой секрет. Хоть я ей и не поверила, но другого помощника мне все равно было не найти. Повторив свой наказ не болтать, я достала припрятанный кусок шелка, который отрезала сразу после того, как получила его в подарок. Отрез был небольшим и годным разве что на шейный платок, но качество ткани делало даже ее клочок достаточно ценным. Я попросила Арну добыть для меня мужскую одежду у какого-нибудь старьевщика, предложив взамен этот лоскут. Никакого плана у меня не имелось, да и бежать мне было некуда, но с чего-то следовало начать. Служанка пообещала выполнить все в точности.
...Поутру я как обычно спустилась к завтраку. Госпожа Фоттина не удостоила меня ни словом, господин Гако недобро смотрел на меня, но удерживался от каких-либо резких высказываний в мой адрес. Его мотивы были ясны: он не хотел портить отношения с господином Альмасио и понимал, что я могу нажаловаться новоиспеченному жениху. Несмотря на то, что мое положение в доме возвысилось, на душе стало гадко. Иногда мне казалось, что господин Эттани способен в будущем принять меня в своем доме как дочь, теперь же стало окончательно ясно, что никогда наши отношения не потеплеют. Да и забыть, что все это - лишь временная передышка перед тем, что последует за свадьбой, у меня не получилось бы.
Из коротких фраз, которыми обменивались супруги за столом, я узнала, что господин Ремо не позволил им даже проводить Флорэн, сказав, что новобрачные весьма спешно покинут Иллирию на рассвете. Я же надеялась, спешка станет залогом того, что девушка не успеет попасть в опасное положение. Конечно же, требовать от господина Ремо, чтобы он выгнал сына с женой из дому глубокой ночью, не представлялось возможным, но после темных мыслей, терзавших мой ум уже несколько недель, казалось, что каждая лишняя секунда, проведенная в доме Альмасио, может привести к непоправимой беде.
Не успела я, согласно заведенному порядку, отправиться в храм, как тут же выяснилось, что уклад жизни моей в очередной раз изменился. Хоть я и не пребывала в восторге от того, как коротаю дни, это немало огорчило меня, ведь причина перемен заключалась, конечно же, в господине Ремо. Он безо всякого предупреждения появился в доме сразу после завтрака и заявил, что желает, дабы я составила ему компанию во время прогулки по городу. Как всегда, возразить ему никто не посмел, и вместо привычного неторопливого похода в храм, я отправилась вместе с господином Ремо в парк. То был первый раз, когда я передвигалась по городу в экипаже - конечно же, он был роскошным, как и все, что имело отношение к дому Альмасио. Экипаж Эттани использовался крайне редко и выглядел значительно скромнее. Я вновь подумала, что размах, с которым живут люди, зависит не только от количества денег. Там, где Эттани подсчитывали и искали выгоду, Альмасио просто брали и пользовались, не сомневаясь в целесообразности любого своего пожелания.
Иллирийский парк представлял собой такую же рощу, как и те, где я любила бродить в прошлом. Лишь мощеные аллеи да аккуратные мостики над ручьями напоминали о том, что где-то поблизости бурлит жизнь большого города. Я поняла, как утомили меня запахи раскаленных городских улиц и постоянный шум толпы. Несмотря на то, что приглашение господина Ремо прогуляться в столь уединенном месте не могло не показаться странным, от прогулки я получала истинное удовольствие. Мне даже подумалось, что я понимаю тех заключенных, что перед смертной казнью желают хорошенько поесть.
- Кажется, я угодил вам? - спросил меня господин Ремо, до того хранивший молчание, которое меня несколько озадачивало. - Мне подумалось, что вам понравится тишина и покой этого заброшенного места.
