Валери Тонг Куонг - Простишь – не простишь
Не прошло и четверти часа, как в палате Мило резко опустили штору. Я не успела разглядеть, кто именно.
Пришлось вернуться на каменную скамью. Часы потекли медленно, мучительно, однако я не сдавалась. Мое место здесь – не совсем, конечно, но все же, – поэтому я набралась терпения, не обращала внимания на усталость, скуку и голод.
Около семи часов вечера из сумрака возникла коренастая фигура Лино. Я не успела спрятаться. Он бросился ко мне, вне себя от бешенства.
– Какого черта ты тут околачиваешься? Разве сестра не велела тебе исчезнуть?
От него несло спиртным, но он не был похож на пьяного: шел твердо, не шатался, говорил внятно. Его состояние выдавали только странная скованность движений и дикая злоба, что полыхала в глазах и выплескивалась грубыми словами.
Нельзя отвечать – лишь подольешь масло в огонь!
Я отвернулась, потупилась, чтобы его не провоцировать, однако он схватил меня за подбородок, развернул к себе. От скандала не уйти.
– Марго! Уясни раз и навсегда, тебе запрещено вякать!
– Вякать о чем и кому?
Сам напросился! Я внезапно нанесла ответный удар. С холодной решимостью. С величайшим облегчением. Я к нему не готовилась, ничего не планировала заранее. Но подлое «Тебе запрещено вякать» – всколыхнуло дурные воспоминания, сорвало печать, и накопленная за годы обида хлынула наружу. Пришло время расплаты!
Я с вызовом глядела прямо в глаза Лино.
Он осекся, побледнел.
– Даже не думай! – В голосе прозвучала нешуточная угроза.
– Не то что?
По-твоему, можно меня бить, топтать ногами, и я не дам сдачи? Можно выгнать на улицу, все отнять, со всеми поссорить, и я не отомщу? Потому что Мило разбился? Сам-то хорош! Воспользовался травмой сына, чтобы избавиться от свидетельницы собственного позора. Не на ту напал! Я тоже призову тебя к ответу!
Вот тебе бы следовало хорошенько подумать, прежде чем лишать меня всего. Тот, кому нечего терять, особенно опасен. Ты выбросил меня в кромешную тьму, обрек на полнейшее одиночество, вернул в былой кошмар. Надеялся, что я безропотно покорюсь, безмолвно исчезну?
Никогда ни о чем не расскажу, позволю тебе и дальше ломать комедию, изображать преданного мужа, обманывать мою сестру?
Ради чего, скажи, мне жертвовать собой? Ради роли отца, которую ты играешь из рук вон плохо? Роль брата тебе тоже не удалась. Ты обещал оберегать меня как старший брат, забыл?!
Очень жаль, но расстаться мирно, по обоюдному согласию невозможно. Обстоятельства изменились. Раньше я верила, что мое молчание – залог благополучия Селесты и Мило. А теперь в этом сомневаюсь. По сути, что они получат такой ценой? Возможность и дальше заблуждаться на твой счет. Не счастливую жизнь, а иллюзию, маскарад.
Селеста не заслужила лжи. Она должна узнать, что за человек находится рядом с ней. В ту ночь муж предал ее троекратно: изменил, утаил свой проступок, напал на девочку, которую поклялся защищать. Пусть сама решит: можно любить такого или нет.
У него затряслись губы.
– Ты не посмеешь! Представляешь, сколько бед ты натворишь?!
– Да неужели? Взываешь к моим лучшим чувствам? Ну-ну, попробуй, убеди меня. А я послушаю. Скажешь, что правда убьет Селесту, разрушит вашу семью, что Мило пострадает в первую очередь? Ты не учел одного: семью начал разрушать ты сам. Катастрофа уже свершилась.
Он собрался отвесить мне оплеуху, замахнулся с перекошенным лицом. Я ждала неминуемого удара, но тут раздался спокойный глубокий голос Густаво Сократа, и Лино сник.
– Вы отец Мило, насколько я понимаю? Мы еще не успели познакомиться, верно?
Молодой человек с обезоруживающей улыбкой возник между нами как по волшебству. Очень вовремя разнял драку.
– Поспешите к сыну, мсье. Он у нас сегодня молодцом. Сами увидите! Я вскоре догоню вас и обо всем расскажу подробней.
Он говорил твердо, властно, хоть и вполне доброжелательно. Лино не посмел его ослушаться, пролепетал:
– Здравствуйте, доктор. Вы правы, я отец Мило. Бегу-бегу.
Одарил меня на прощание злобным взглядом и скрылся.
Дверь корпуса В захлопнулась за ним.
Я почувствовала, что Лино в панике, и порадовалась от души. Раньше меня одну мучил страх, одолевала неуверенность в завтрашнем дне. Теперь настал его черед. Вот он поднимается сейчас по лестнице, а сам думает: «Скажет она или нет? А вдруг уже сказала?» Приятно приставить нож к горлу врага.
Сократ невозмутимо улыбался.
– Мадемуазель, позвольте пригласить вас в гости. Как вы относитесь к бразильской кухне?
Он понизил голос, явно намекая, что рассчитывает на нечто большее.
– Поужинаем вместе, если вы не против. Я врач и потому просто обязан предупредить, что сидеть так долго на скамье вредно для здоровья. Сидячий образ жизни – частая причина преждевременной смерти. Не смейтесь. Он вызывает нарушение обмена веществ, даже диабет. Про ферменты-энзимы и глюкозу я вам потом объясню подробнее. И угощу фейжоадой[4], вам понравится, вот увидите. Бабушкин рецепт. Подождите меня, пожалуйста. Поговорю с родителями вашего племянника и вернусь.
Я подумала, что не так уж плохо умереть, сидя на скамье под окном Мило, но не стала делиться этой мыслью.
Мне ведь нужен друг с жильем, а этот куда лучше прочих возможных вариантов. Прямо дар небес: и приютит, и накормит, и о Мило расскажет. Будет моим тайным агентом.
Поедем к нему, поужинаем, да и поладим без лишних сложностей.
– Отлично, буду ждать, – выпалила я.
– До скорого. – Он несколько смутился: не ожидал столь поспешного согласия.
Тем вечером, когда мы ехали к нему, мне казалось, что все проще простого. Я нравлюсь ему и смогу угодить, удержать его рядом хотя бы на пару дней. Ведь я давным-давно научилась говорить и делать то, что нравится мужчинам, возбуждает их, приносит удовлетворение. Не учла одного: на этот раз я и сама увлеклась. Не потому, что он симпатичный и привлекательный. Не только поэтому. Сократ оказался еще и на редкость искренним, вдумчивым, веселым. Он выбрал непростую профессию: помогать искалеченным, слабым, надломленным. И всегда оставался внимательным, спокойным и бодрым там, где все пропиталось гневом, болью, отчаянием. Он отражал, изгонял пессимизм одним своим присутствием. Устранял препятствия для людей, чья жизнь превратилась в непрерывное мучительное усилие.
В машине я попросила рассказать о Мило. Густаво ответил, что мальчику нелегко осваивать мир заново, но кипучей энергии ему не занимать. Щека зарубцевалась, силы потихоньку восстанавливаются, понемногу возвращается память о том, каким он был раньше. Сторонний взгляд никаких улучшений не приметит, еще бы: два дня в центре реабилитации – ничтожный срок. Однако работа началась и вскоре пойдет полным ходом.
– Бьюсь об заклад, он быстро встанет на ноги. Он хочет выздороветь. Очень. Всем существом. И ему это удастся, поверьте.
– Спасибо вам, большое спасибо…
Я чуть не плакала, мне казалось, что Мило, мой дружочек, тут рядом, что можно поговорить с ним, погладить его. Голос предательски задрожал. Густаво ласково взял меня за руку.
– Должен признаться, обычно я не приглашаю родственниц пациентов в гости. Мило – хороший мальчик, вы были расстроены, целый день просидели на скамье, но дело не в том. Скажу честно: вы мне понравились. Такая красивая! И красно-белое клетчатое платье необычайно вам идет.
– Не будем об этом, – прервала я его. – Вам захотелось мне помочь, остальное неважно.
Да, клетчатое платье мне к лицу. И ноги у меня что надо, длинные, стройные, будто у русской манекенщицы. Каштановые кудри, как на рекламе дорогого шампуня, хотя голову я мою сейчас бесплатным гостиничным мылом. Будь на моем месте Селеста или любая другая милая женщина, чьи внешние данные не столь выигрышны, ты бы уж точно не потащил ее к себе на ужин, а потом в постель.
Допускаю, что ты присел бы рядом с ней, ободряюще похлопал бы по руке, постарался бы утешить, развеселить. Ты умеешь и любишь помогать людям, это твой долг, в конце концов. Но ты бы вернулся домой один, не сомневаюсь.
Мы оба небескорыстны, что поделаешь… И я куда корыстнее тебя. Повторяю: неважно, это все мелочи. Дело не в том, когда и как мы познакомились. Знать бы, куда нас заведет знакомство.
Ужин мы приготовили вместе на кухне в его крошечной квартирке. Он принялся расспрашивать меня о моей профессии. Я достала привычный набор, развлекавший прежде моих домашних: слово в слово, приправляя рассказ набившими оскомину байками, повторила сагу о том, как изучала историю искусств в университете, как объездила полмира, побывала в Перу, в Египте, участвовала в раскопках по всей Европе. Жанну мои рассказы страшно раздражали, Лино слушал их равнодушно, зато сестра внимала мне с восхищением и сочувствием, никогда не критиковала ни слог, ни смысл. Одобряла любой мой выбор, верила, что я не зря рискую и находки у меня сногсшибательные. Густаво же проявил не только такт Селесты, но и нешуточный интерес. Задал столько вопросов, что мне пришлось отвлекать его всеми возможными способами. В результате я выпила куда больше кайпириньи[5], чем собиралась. Мое сердце разрывалось от тоски. Мне давно уже ни с кем не было так хорошо. Наконец-то встретился доброжелательный человек, способный многое понять и посочувствовать. Если бы я с самого начала догадалась, какой он, я бы рассказала другое, не стала бы пороть всю эту чушь… Но время вспять не повернешь. Я, как всегда, загнала себя в угол. Пришлось продолжить в том же духе, пожертвовать существенным ради сиюминутного. Выкопать себе могилу.
