Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый
— Перестань! Вот так ты всегда разговаривал со мной, как будто я красивая лесная колдунья или какая-нибудь богиня радости, которой поклоняются дикари. Ты всегда говорил красиво, но с пустым сердцем. Тем не менее твои слова опьяняли меня, и мне тоже стало мило запретное. До тех пор, пока я не почувствовала, что я такая же, как все женщины, я хочу быть хозяйкой дома, хочу готовить обед своему мужу и вести семейную жизнь! — выплеснула Слава свою сердечную боль, вызванную тем, что и для своего мужа она не смогла стать тем, чем хотела. — Ты же привез свою жену, или же она сама приехала, так что будь с ней счастлив.
Френкель издевательски и злобно скривился: его жена! С тех пор как переехала из Львова в Белосток, она живет в страхе, как бы среди этих трезвых литваков не потерять своих романтических настроений. А набожна стала — просто монахиня! От ее морали веет запахом непроветренных монастырских подземелий, в которых стоят гробы с покойниками.
— А теперь ты бы разошелся с женой, чтобы жениться на мне? — спросила Слава.
Френкель принялся беспокойно вертеться на стуле:
— Ты же знаешь, что у нас есть ребенок. А ты готова расстаться со своим мужем ради меня?
— Нет, — призналась Слава тихим, придушенным голосом. Она не хочет расставаться со своим мужем, она его любит. Однако он не может любить женщину так сильно, чтобы его не интересовал весь остальной мир.
Френкель заметил, что ее фигура пополнела и округлилась, но лицо осунулось и светилось молочно-белым светом. Это бледное лицо еще больше раздразнило его. От нее пахло зрелостью и сладким запахом кануна увядания. Но она дважды оттолкнула его и говорила о своем муже мечтательно и печально.
— А я думал, ты приехала ко мне! — воскликнул он. Слава молчала с обиженной улыбкой на лице: как мало его интересует ее жизнь.
Его тон в одно мгновение изменился: и у него уже есть к ней претензии.
— Чем тебя так привлек твой муж? Тем, что он из этих экзотических евреев, из секты мусарников? — рассмеялся он, раздраженный тем, что она не отвечает.
Ее глаза светились ярко и холодно, будто распахнулись ставни и в комнату хлынул свет зимнего дня. Острый блеск в ее глазах тут же погас. У нее не было сил для ссоры. Слава подала Френкелю его пальто, шапку и попросила:
— Теперь иди, Бернард, и приходи завтра, нет, послезавтра. Сегодня я в плохом настроении. Послезавтра я буду тебя ждать.
«Так чем же Цемах меня привлек?» — спросила себя Слава после ухода Френкеля. Неужели у нее такой слабый, распущенный характер, что она может любить только такого мужа, который жесток, прямолинеен и обижает ее? Френкель не изменился. Он видит в ней женщину, способную утолить его безумную страсть. А разве Цемах другой? Он никогда не был с ней ласков; он высосал и переломал ее, месил своими руками ее тело и пожирал ее. Он бушевал над ней, а она от него не могла освободиться. Ее поднимало и опускало, как на высоких волнах штормящего моря. Но днем он на нее даже не оглядывался, как не оглядываются на кусок мяса, оставшийся на тарелке после того, как наелись. Если она хотела прижаться к нему и днем, он отодвигался, и с его сдвинутых бровей падала тень, между супругами вырастала бездна. Днем он стыдится своего ночного вожделения даже перед собственной женой, как будто это был грех, и грех гнусный. Она заметила, что, когда пьет воду, он выхлебывает целый стакан одним глотком. Не хочет получать удовольствие маленькими глотками — глоток за глотком, он хочет только утолить жажду. Таков он во всем, и в своем отношении к людям тоже. Либо он ни за что ни про что обижает чужих людей на складе, либо из-за какой-то служанки готов разрушить собственную жизнь, жизнь своей жены и всей ее семьи. Кто знает, что он еще натворит. Володя прав, она должна с ним развестись. Она должна его ненавидеть за бешеный взгляд, когда он злится, за бороду и пейсы, которые он отпустил. И все же она восхищается и в глубине души гордится им. Она и ее братья заняты только собой. Френкель, хотя он образован и говорит красиво, настолько занят собой, что даже и не видит чужие страдания. Цемах о себе совсем не думает, он думает только о ближних. Но если он жалеет служанку, то почему не жалеет собственную жену? Сколько можно жить с человеком, разрушающим свой дом, потому что он хочет исправить все несправедливости этого мира?
Измученная этими мысленными метаниями, Слава не находила себе места в своей тесной комнатке. Выходить в город она не хотела, чтобы не встретить знакомых. Начнут расспрашивать о муже и при этом будут думать, что она приехала в Белосток, чтобы встретиться с бывшим любовником. Поэтому она либо сидела в своей комнатке, как привидение, либо спускалась поесть в ресторан рядом с отелем и сразу же возвращалась обратно. Она не верила, что Френкель выдержит, и думала, что он придет на следующий же день. Однако он не пришел и послезавтра. «Изображает из себя обиженного», — думала Слава и была довольна тем, что он не приходит. У нее больше не было терпения на его взрывы, на его игру на нервах и издевки. Прошел еще день, и Слава начала подумывать о возвращении в Ломжу. Володя, наверное, уже нашел еврейский дом для служанки, и от нее можно будет отделаться. Успокоится ли Цемах? И как бы в ответ на ее мысли в дверь постучал Бернард Френкель.
Он расспрашивал, как она провела прошедшие дни, гладил ее по рукаву, как старший брат. Но долго не выдержал, словно прикосновение к ее платью зажгло его. Он поднял ее рукав выше локтя и, трепеща, принялся целовать округлый изгиб ее плеча, где синие жилки были видны сквозь бархатную кожу. Френкель говорил с восхищением об округлившемся теле Славы.
— Мой муж не замечает этого. Жаль, что он не замечает, как я красива, — посмотрела она на свою обнаженную руку.
— Похоже, ты велела мне прийти еще раз, чтобы опять иметь возможность поговорить о своем муже, — сморщил он лоб и снова принялся рассказывать о своих страданиях: когда она ему сказала, что любит мужа, он ушел с мыслью, что больше не вернется. Но она видит, как он смог это выдержать! Это его наказание. То, что он не может оторваться от нее, — это его наказание за любовь к ней. Не зря он даже в самые счастливые дни их отношений так дрожал и трепетал. Его сердце предчувствовало, сколько ему придется заплатить, когда она его покинет.
— Я тоже за это заплатила, дорого заплатила, — Слава посмотрела на него с улыбкой, какой он никогда прежде не видел на ее лице, с улыбкой слепого, просящего, чтобы его перевели на другую сторону шумной улицы. — Я не рассказала мужу, что он у меня не первый, а это противоречит его морали. Наша совместная жизнь оказалась разрушена.
— Ты выбрала себе мужа с такими старомодными представлениями? — от удивления Френкель встал и сразу же снова опустился на стул. — Какой муж в нынешние времена выясняет у жены, первый ли он у нее? Это неделикатно. Я себе такого и представить не мог!
— И я себе не представляла, что стану такой преданной домашней женщиной, которой и в голову не придет изменить мужу, даже когда ей хочется ему изменить, — рассмеялась Слава, а на щеках у нее горел какой-то нездоровый румянец. — Это-то меня в тебе и обижает. Меня обижает, что ты не можешь меня соблазнить и оторвать от мужа. Правда в том, что он не требует от меня отчета за прежнее. Мне кажется, он даже доволен, что моя прежняя жизнь в его глазах запятнана и у него есть предлог раскаяться, что он женился на мне, — она говорила быстро и весело, как будто ей доставляло удовольствие рассказывать, как она унижена. — Тебе нужны деньги? Ты писал, что нуждаешься в моей дружбе. Так что если тебе нужны деньги, я одолжу.
— Ты думаешь, из-за этого я просил тебя приехать? — вскочил Френкель.
Слава дрожащими пальцами погладила его по лицу и улыбнулась, чтобы он не обижался. Ведь заработки учителя слишком малы, чтобы он мог устроить приехавшую к нему семью. Может быть, его жена забеременела и ему нужны деньги на операцию… Конечно, она болтает ерунду. Она хочет знать: если бы его жена забеременела, был бы у него еще ребенок, или же он предложил бы жене сделать аборт?
— Нет, у меня бы не было еще одного ребенка, — Френкель не спускал с нее глаз.
— Не смотри на меня с состраданием, Бернард. Я не в таком положении, я не беременна, — Слава пощупала свою шею, лоб и щеки, не горят ли они, и снова заговорила поспешно, лихорадочно. Ей пришло в голову спросить его об аборте, потому что в их доме служанка забеременела от сына ее старшего брата, то есть от ее племянника. Служанка не хочет делать аборт, а ее, Славин, муж не позволяет выгнать служанку. Из-за этого между мужем и ее родственниками вспыхнула ссора, потому-то она и уехала из дома. Теперь Бернард понимает, что за человек ее муж? Пусть Бернард придет завтра, она ему все подробно расскажет, а теперь он должен уйти. Ее брат Володя приехал в Белосток по своим торговым делам и может в любой момент зайти к ней. Перед тем как она уехала из Ломжи, брат сказал ей, что ее учитель перевез в Белосток свою жену и ребенка. Она понятия не имеет, откуда он об этом знает. Так что если Бернард не хочет встретиться с ее братом, а, насколько она понимает, он этого не хочет, то пусть сейчас уйдет и вернется завтра, сразу же после работы.
