Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый
«Он ведь сумасшедший», — восторженно говорила сама себе Слава. Она была уверена, что теперь Френкель ее любит не так, как прежде, когда он только желал ее. Но он забывает, этот влюбленный безумец, что его письма могут попасть к ее мужу… Но нет, этого он как раз не забывает! Френкель понимает, что ее муж не знает польского языка. У Цемаха нет гимназического образования, он хотел стать врачом. Даже если бы он каждый день понемногу учил польский, он все равно раскачивается над своими маленькими святыми книжечками, как старый еврей. А каким молчуном он стал за последнее время — просто страх! От него веет холодом, враждебностью. Ей надо было бы подъехать в Белосток взглянуть, отчего это Френкель так взволнован. Она запуталась в этих размышлениях о муже и о прежнем друге, и у нее возникло желание приодеться.
Из набитого платяного шкафа Слава вынула коричневый костюм в мелкий черный горох. Платье было длинным и тесным, подчеркивающим округлость ее бедер. Отложной воротничок блузки делал еще длиннее и без того длинную шею. Она долго перебирала свои роскошные шляпки и выбрала обычный берет, который натянула на затылок, а потом, сдвинув набок, — на всю голову, прикрыв при этом на три четверти одно ухо. Наклонившись к зеркалу, она подчеркнула карандашом брови и ресницы, подкрасила красной помадой губы. Обула пару туфель на высоком каблуке и вдруг словно выросла, стала стройнее, гибче. На руки она натянула пару перчаток бежевого цвета, повесила на плечо сумочку на ремне и вошла в комнату мужа.
— Как я тебе нравлюсь в этом костюме? — Она повернулась в профиль будто для того, чтобы показать наискось подрубленный карман короткого, перетянутого пояском жакетика. В ее подкрашенных глазах и жирно намазанных губах Цемах видел так много вызывающей легкомысленности, что даже смешался на мгновение.
— Я в таких вещах не разбираюсь, — ответил он и отвернулся к своей святой книге.
Слава за его спиной надорванно и зло хохотнула и гулкими шагами вышла из комнаты. Уставившись в «Обязанности сердец», Цемах сидел и думал, как его жена может краситься, зная, что в то же самое время на кухне сидит сирота и оплакивает свою жизнь? Из-за того что Стася была слишком честна и доверяла распущенному юнцу, ее жизнь и жизнь ее ребенка брошена в грязь. Но если бы Слава в девичестве забеременела от такого же распущенного юнца, ее семья даже мужа бы для нее нашла.
— А как я тебе нравлюсь в этом? — снова услышал он через четверть часа голос Славы, и она закрутилась перед ним в длинном, широком платье из белого шелка, вышитом цветами. На ее обнаженные плечи было накинуто короткое манто из серого каракуля с воротником-стойкой и с широкими короткими рукавами. На груди был глубокий вырез. На шее — нитка жемчуга, в ушах качались серьги. В одной руке она держала маленькую белую сумочку, другой приподнимала подол платья и оглядывала себя со всех сторон счастливая, возбужденная.
— Когда это надевают, на свадьбу? — спросил Цемах.
— Да, на свадьбу и на бал. — Слава лучилась радостью. В ее голосе не было ни малейшего отзвука недавнего злого смешка за его спиной.
— А почему у тебя нет ребенка?
— Ребенка? — Слава все еще задумчиво смотрела на свое платье, когда до нее дошло, о чем спрашивает ее муж, и она поморщилась, словно съев что-то горькое. — Ты хочешь ребенка? Разве ты меня любишь, чтобы хотеть от меня ребенка? — и, не дожидаясь ответа, она вышла из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.
Через день Володя вернулся из поездки. Чтобы служанку не увезли потихоньку и чтобы видеть, что происходит в доме, Цемах держал открытыми все двери в доме. Он заметил из своей комнаты, как Володя через столовую вошел в кухню и сразу же вышел. Тут же раздался плач Стаси. Цемах повернул голову и увидел, что его жена вышла из спальни с намерением прикрыть дверь его комнаты.
— Почему она плачет, эта служанка? — он сделал над собой усилие, чтобы говорить спокойно.
Слава поспешно ответила, держа руку на двери:
— Володя нашел для нее место у одного своего покупателя, а она не хочет туда. Но мне она не нужна, у меня на нее терпения не хватает. Взяла ее, только пока она не получит другое место.
Цемах поманил Славу пальцем, словно специально хотел обидеть ее, давая знак без слов и даже не снисходя до того, чтобы махнуть всей рукой.
— Передай своим братьям от моего имени: если они отошлют эту служанку в село, я пойду по Ломже от синагоги к синагоге и повсюду буду провозглашать, что Лола Ступель соблазнил сироту и что семья Ступелей прогнала эту сироту в село, где ребенка крестят. Я все расскажу, и это так же верно, как то, что я сейчас с тобой разговариваю.
— А что же нам делать? — спросила Слава после долгого молчания. — Пусть Лола женится на служанке?
— А почему бы и нет? — удивился Цемах. — Этот Лола — обжора, а девушка — праведница. Ее преследуют с самого детства, и все же она не крестилась, хотя ее жизнь на селе от этого стала бы легче. Так почему же она не подходит Ступелям в невестки?
Слава видела, что он дразнит ее и издевается над ее родными, и начала кричать:
— Эта корова, этот распущенный кусок мяса, эта уличная девка, чтобы она стала невесткой Наума и моей племянницей?!
Однако он снова ответил хладнокровно, с намерением, чтобы его спокойные слова сделали ей еще больнее:
— Почему ты так ее обзываешь? Потому что она рассказала мне правду в то время, как ты — обманула? Ты не должна, по крайней мере, называть ее распущенной. Разве ты была лучше?
Слава помнила в этот момент, что должна оставаться спокойной. Выдержать его взгляд и остаться спокойной. Чтобы ее лицо не выразило ни гнева, ни страха.
— Хорошо, я передам моим братьям то, что ты велишь мне передать, — ответила она и вышла.
Глава 8
Усталый с дороги, но довольный тем, что ему удалось сделать, Володя сидел в глубоком кресле и рассказывал женщинам семьи, как он таскался от села к селу, пока не отыскал крестьянина, который согласился за хорошие деньги принять эту девицу. Теперь ее надо побыстрее отослать, и дело кончено. Слава подождала, пока брат закончил рассказывать, и тогда передала слова Цемаха точно так, как они были сказаны. Фрида и Хана молча испуганно переглянулись. Володя медленно встал.
— Откуда про это известно твоему мужу?
Слава ответила мертвым голосом и с застывшим лицом, будто она была деревянной кукушкой из часов брата: ее муж может знать об этом только от служанки, но до сегодняшнего дня он молчал.
— Когда я прежде ей рассказывал, что у меня есть уже для нее место, она не ответила ни слова, — просопел Володя.
— Но как только ты вышел, она начала плакать, оттого что ее отсылают, и мой муж услышал это. Можешь быть уверен, что он сделает, как говорит. Будет ходить от синагоги к синагоге и всем рассказывать, — подзуживала Слава брата.
От злости краснея своим складчатым затылком, Володя вытащил из высоких черных напольных часов длинную медную гирю.
— Вот этой гирей я расколю твоему мужу голову.
— Сделай это, — ответила Слава.
По ее словам и виду Володя понял, что она переживает сейчас больше него. Он положил тяжелую гирю на стол и снова уселся в кресло, понурившись. Слава, с кривой улыбкой глядя на обеих своих невесток, сказала, что по справедливости, как ее понимает ее муж, Лола должен жениться на служанке.
— Он сказал, что мы можем гордиться таким родством, а мне сказал, что я не должна говорить об этой служанке ничего дурного, потому что сама была распущенная.
На широкие, как тарелки, щеки Володи легла мягкая печаль. Он хорошо помнил, как Слава встала на сторону своего мужа, когда его выгнали из дела. Теперь она уже сама говорит о нем с ненавистью.
— Ты должна развестись с ним, — пророкотал Володя то, о чем давно думал, и насупил брови.
— Может быть, я так и сделаю, но не из-за служанки, — ответила Слава и посоветовала брату найти еврейскую семью подальше от Ломжи. Тогда Цемах будет молчать. А если он хочет говорить, пусть говорит. Ни один разумный человек не скажет, что из-за того, что Лола сглупил, он должен жениться на служанке. А если Стася и ее ребенок останутся среди евреев, то Ступели не потеряют ни единого друга.
— Наум от стыда что-нибудь натворит, — стала заламывать руки Фрида.
— У меня есть другая идея, еще лучше! — воскликнула Слава торжествующе, будто перехитрила врага. И ушла в свою квартиру через заднюю дверь, чтобы не смотреть на физиономию Цемаха.
Она заглянула к служанке на кухню и дружески заговорила с ней: если она хочет, можно найти врача, который сделает аборт. Это такая маленькая операция, чтобы ей не надо было рожать ребенка. Стася сразу же расплакалась, и через мгновение вошел Цемах, словно он стоял на страже поблизости. Слава видела, что он глядит на нее как на дьяволицу, пришедшую мучить больного младенца. Но она тоже смотрела на него с отвращением. Ей казалось, что с тех пор, как он менее часа назад сказал ей те гнусные слова, его борода разрослась аж ниже шеи.
