Лин Ульман - Благословенное дитя
— Эй! Извините! — крикнула Лаура ему вслед.
Мужчина обернулся — он по-прежнему прижимал к уху мобильник.
— Извиняю! — крикнул он в ответ.
— Вы меня толкнули! — громко сказала Лаура. — Вы что, с ума сошли — так толкаться?!
— Если вы стоите посреди дороги и мешаете людям, почему бы вас и не толкнуть? — ответил мужчина, не останавливаясь.
Подхватив сумку, Лаура двинулась за ним. Он что, думает, ему можно просто вот так толкаться, а потом как ни в чем не бывало идти дальше? Она будет кричать на него. Она будет драться, вот только непонятно как — может, ударить его сумкой по спине? Тогда он обернется, и она стукнет его по лицу… Мужчина прибавил ходу, Лаура тоже зашагала быстрее. Пусть не смеет обижать других людей! Мужчина остановился. Обернулся. Посмотрел на нее.
— Прекратите! — сказал он. — Уймитесь!
— Какого черта вы задели меня?! — спросила Лаура. — Почему нельзя спокойно постоять на улице?
Мужчина растерянно покачал головой и пошел дальше. Перейдя на другую сторону улицы, он свернул за угол и исчез из виду.
Теперь Лаура оказалась возле церкви. Они с Ларсом-Эйвиндом прожили в жилищном кооперативе уже шесть лет, это их приходская церковь, тут они венчались и крестили детей. Дверь оказалась запертой.
Когда Лауре было двадцать четыре года, ее мать заболела и не смогла больше двигаться и разговаривать. Сидя в инвалидной коляске, Роза иногда набирала отдельные слова на клавиатуре маленького компьютера: «Да. Нет. Устала. Не хочу». А иногда просила дочь отвезти ее в церковь. Лаура отвозила.
Задолго до болезни Розы, задолго до того, как в жизни Лауры появились сестры Эрика и Молли, Роза повела Лауру в магазин на Хаммарсё. По дороге домой они проходили мимо каменной церкви, они всегда там ходили, и Роза рассказывала, что церковь эта очень старая, она хранит множество тайн и часы на ней бьют каждые полчаса, круглый год. В церкви на Хаммарсё дверь не запиралась (жители утверждали, что, хотя Бог позабыл о них, они Бога помнят), и Лаура потянула Розу за руку и попросила зайти внутрь. Они зашли. Тогда Лаура опять потянула Розу за руку и спросила, нельзя ли ей поставить свечку.
— За кого ты хочешь поставить свечку? — поинтересовалась Роза.
— Не знаю, — ответила Лаура и рассмеялась. Два верхних передних молочных зуба у нее недавно выпали, а коренные еще не выросли. — Может, поставлю свечку за тебя, — сказала Лаура, — если ты дашь мне пятьдесят эре.
Роза протянула ей пятьдесят эре.
К ним неслышно подошла худощавая темноволосая женщина в коротком платье с оранжевыми полосками.
— Так-так, Роза Лёвенстад привела в церковь дочку, чтобы та поставила свечку, — тихо сказала женщина.
Вздрогнув, Роза резко обернулась:
— Анна-Кристина! Как ты меня напугала!
Женщина усмехнулась:
— Ну, такое частенько бывает, правда?
— Что именно? — спросила Роза.
— Я тебя часто пугаю, да?
— Нет, Анна-Кристина, тебе меня не напугать, — ответила Роза, взяв Лауру за руку.
— Рагнар болел. У него был жар. Я так устала.
— Но сейчас-то ему лучше? — спросила Роза.
— Да, получше, — ответила женщина.
— Это хорошо, — сказала Роза.
— Передавай привет Исаку.
— Может, передам, а может, и нет, — ответила Роза, потянув Лауру к выходу, прочь от горящих свечей.
— Кто это? — спросила Лаура.
— Одна давняя папина знакомая. Они познакомились много лет назад. Летом она приезжает на остров, а зимой живет в Стокгольме, как и мы.
— А кто такой Рагнар? — не унималась Лаура.
— Мальчик.
— А сколько ему лет?
— Не знаю. Он старше тебя. Ему около шести.
Перед смертью Розы Лаура спросила у нее, верит ли она в Бога.
Мышцы в материнском теле настолько ослабели, что она не могла ни кивнуть, ни покачать головой, ни улыбнуться. Могла лишь шевелить указательным пальцем — этого было достаточно, чтобы набирать на клавиатуре слова. «Не знаю, — написала она и посмотрела на Лауру, — спроси Исака. Он скажет. Я устала». Теперь, когда ее общение сводилось к нескольким написанным словам, взгляд ее стал более пронзительным. В тот момент Лаура подумала, что мать хранит какую-то тайну, знает ответы на тысячу вопросов, но потом она решила, что у всех умирающих такой взгляд, будто они — хранители тайн. Просто их близкие хотят отыскать во всем смысл, взаимосвязь, объяснение и утешение.
Когда Роза умерла, Лаура обмыла тело матери и обрядила ее. Она одела Розу в мягкое цветастое платье, которое та носила многие годы, и синие тряпичные туфли, которые Роза надевала летом. У матери были и красивые туфли на высоком каблуке, но Лаура с Исаком посчитали, что она не сможет лежать в могиле в таких туфлях. Лаура расчесала матери волосы и заплела их в косу, как заплетала свои волосы. Ответы на тысячу вопросов. Лаура внимательно посмотрела на материнское лицо. Отыскав в сумочке помаду, размазала ее по сухим щекам Розы. Вот так! Немного отойдя назад, она поглядела, что получилось. Цветастое платье, синие туфли, длинная коса, румяные щеки. Исак может входить — Роза готова.
Развернувшись, Лаура пошла домой. Она оставит сумку на колесиках и захватит детскую коляску. Еспер терпеть не может идти из садика пешком, во всяком случае, в такой холод и снегопад. Ну не получился вкусный ужин — ерунда! Закажут пиццу. Она украсит пиццу помидорами, а себе и дочери вплетет в волосы тюльпаны. А потом все усядутся на кровать и будут смотреть телевизор. Она обнимет Ларса-Эйвинда, Юлию и Еспера — руки у Лауры длинные, их на всех хватит! Сидя на кровати, они будут есть пиццу и смотреть телевизор, а если детям захочется, они могут всю ночь спать в родительской кровати, даже могут лечь валетом.
* * *— Молли, это ты?
Лаура прошла по дорожке мимо плаката. ЗДЕСЬ ДЕТИ! Она свернула направо. Ну вот, почти дома. ЕСТЬ ДЕТИ! Лаура прижала к уху мобильник. Когда она вышла замуж за Ларса-Эйвинда и переехала из Стокгольма в Осло, то сначала думала, что они с Молли будут часто видеться. Однако ничего из этого не вышло. Иногда они встречались втроем — Эрика, Лаура и Молли, болтали и обещали друг дружке, что теперь будут видеться чаще. Как ни крути — все же они сестры.
— Молли, это ты!
Молли засмеялась.
— Я понимаю, мы уже полгода не разговаривали, поэтому я тебе сразу скажу, зачем звоню, а ты подумай немного и перезвони мне, ладно?
— Что ты хочешь сказать? — спросила Молли.
— Эрика сейчас едет на Хаммарсё в гости к папе, — сказала Лаура.
— К папе? — переспросила Молли.
— Ну да, к папе. К Исаку! Он уже очень старый.
— Да, старый. Но я с ним последний раз разговаривала много лет назад.
— Верно, — сказала Лаура, — поэтому мы с Эрикой решили, что было бы неплохо, если мы все к нему съездим на несколько дней.
— На Хаммарсё? — спросила Молли.
— Да, на Хаммарсё, — ответила Лаура. — Он посмотрит на нас, а мы посмотрим на него. Понимаешь, о чем я?
— В последний раз я ездила на Хаммарсё, когда мне было… Сколько же мне было? Пять лет, кажется.
— Тебе было пять лет.
— Ты хочешь сказать, что ехать надо прямо сейчас? — спросила Молли.
— Да сейчас! И побыстрее! — ответила Лаура. — Я выезжаю завтра с утра. Эрика уже в дороге, но отправилась кружным путем, через Сунне. Я поеду рано утром. Давай со мной.
— Но я не могу! У меня через неделю в театре начинаются репетиции… Я не могу вот так взять и все бросить… В моей жизни не осталось места для Исака.
— Я тоже сначала решила не ездить, — перебила ее Лаура, — но сейчас я точно знаю, что поеду.
— По-вашему, он умрет? Папа заболел?
— Нет, Молли, по-нашему, не умрет. Конечно, он старый, но ничем не болен. Сам он, правда, говорит, что скоро умрет, но он твердит об этом последние двенадцать лет.
— Мне часто кажется, что смерть стала бы для него избавлением, — сказала Молли.
— Это почему?
— Не знаю. Просто мне так кажется.
Когда мать Молли, Руфь, умерла, девочке было всего восемь лет. Пятнадцатилетняя Лаура проходила мимо приоткрытой двери на кухню в их квартире в Стокгольме и подслушала, как Роза с Исаком обсуждают, нужно ли забрать Молли к себе. Все же она дочь Исака.
Шепот.
— Ты вечно в Лунде, — говорила Роза, — я здесь одна и в одиночку воспитываю Лауру, а теперь ты хочешь повесить мне на шею еще и этого кукушонка?!
— Нет, — ответил Исак, — не хочу. Ее может взять мать Руфи. Она живет в Осло. Так будет лучше всего.
Лаура и Молли не общались много лет. Они росли по отдельности. Лаура стала учительницей, а Молли поступила в театральное училище Осло и получила диплом режиссера.
— Она что, не могла получить нормальное образование и найти достойную работу? — ворчал Исак.
