Бернар Клавель - В чужом доме
Они проплыли под мостом. Вода шумела, ударяясь о быки. Длинные черные водоросли извивались, как огромные змеи. Кое-где на поверхность выскакивали рыбы. После долгого молчания дядя Пьер дважды кашлянул и спросил:
— Ну, теперь, между нами, скажи, пожалуйста, почему ты так боишься, что тетя напишет твоей матери?
Жюльен три раза взмахнул веслами и только тогда сказал:
— Если мама узнает, она потребует, чтобы я вернулся.
— Значит, именно этого ты и боишься? Так, так. Вот я и говорю, что ты хочешь остаться в этой навозной куче…
Дядя Пьер оборвал фразу. Жюльен подождал немного. Потом, видя, что дядя Пьер смотрит на него, явно ожидая более вразумительного ответа, он объяснил:
— Когда я уезжал, отец сказал матери: «Вот увидишь, будет как в школе. Он ничего не станет делать. Или найдет любой предлог, чтобы вернуться, или его выставят за дверь. Готов пари держать, через месяц он вернется назад».
Дядя Пьер усмехнулся. Усы его чуть приподнялись. Он повернул немного ручку своего спиннинга, понимающе кивнул головой и сказал:
— А теперь греби наискось. Давай попытаем счастья возле этих кустов, а потом отправимся к затону.
Часть вторая
18
Каждый год дядя Пьер и тетя Эжени проводили декабрь в Париже: там жил их сын. Перед тем как сесть в поезд, дядюшка сказал Жюльену:
— Я больше ни разу не заводил с тобой разговора о хозяине, но отлично знаю, что у вас там все по-старому. Ты не хочешь, чтоб я вмешивался, дело твое. Я слишком ценю свободу и уважаю твое право поступать по собственному разумению, даже если тебе потом придется об этом пожалеть. Но перед отъездом хочу сказать: если тебе что-нибудь понадобится, ступай на Биржу труда, знаешь, в то здание, что в начале квартала Паскье, перед стадионом. Там спросишь Поля Жакье и скажешь, что пришел от моего имени. Можешь ему довериться и все объяснить. Он даст тебе совет.
Жюльен записал имя и фамилию в блокнот, где были адреса нескольких его приятелей, обнял на прощанье дядю Пьера и тетю Эжени и проводил взглядом удалявшийся поезд. Был вторник 30 ноября. Пробило пять часов вечера; погода стояла серенькая, в витринах лавок уже загорались огни.
Жюльен возвратился в кондитерскую и растопил печь. Хозяев не было. Весь дом был заперт, кроме цеха. Виктор, должно быть, заблаговременно замесил тесто для рогаликов и бриошей и отправился погулять. Когда печь загудела и Жюльен натаскал угля из сарая, он снова натянул куртку и уселся на мраморный стол. Горела лишь небольшая лампочка над мойкой, и почти все помещение было окутано мглой. В тишине слышно было только, как гудит огонь. Время от времени раскаленный уголек падал в воду, налитую на дно поддувала, с минуту шипел и затем угасал. Хозяйская кошка проскользнула в комнату вслед за Жюльеном. Примостившись возле печи, она следила за мальчиком и, когда он уселся на мраморный стол, растянулась у него на коленях. Теперь она мурлыкала и терлась о тонкую ткань его штанов. Несколько раз Жюльен брал ее передние лапки и сжимал их в ладони. Кошка выпускала когти, но ни разу его не оцарапала.
За два месяца Жюльен уже успел привыкнуть к своей новой жизни. Брань и крики хозяина и мастера, жеманство хозяйки, вечерние прогулки, когда приходилось убегать по крыше, изнурительный труд — все это сплеталось в такой тугой узел, что ему некогда было ни о чем подумать. Теперь он знал покупателей и, отправляясь с каким-либо поручением, мог заранее сказать, сколько получит на чай. Жюльен давно уже научился каждое утро класть в корзину несколько лишних рогаликов, он знал также, когда и где лучше всего их съесть. Раз в неделю он писал матери, а она в ответ постоянно укоряла его за то, что он мало пишет о своем здоровье, о работе, о том, как их кормят.
Когда у Жюльена зашел с Морисом разговор о кормежке, тот дал ему несколько хороших советов. Если еда была недостаточно сытной, следовало приналечь на пирожки. Их нужно было брать из недопеченных, другими словами, еще не считанных. Впрочем, только мастер мог что-либо заметить, а Морис утверждал, что тот никогда и слова не скажет.
— Он отлично знает, что хозяин скряга. До женитьбы он тоже здесь столовался и успел понять, что к чему. Мы едим с хозяевами за одним столом, вот они и воображают, будто мы сыты! Но ты бы только посмотрел, сколько они сами в промежутках лопают. А потом, разве они работают так, как мы! Они куда меньше сил тратят.
Морис часто ворчал, иногда он по нескольку часов подряд дулся. Госпожа Петьо смеялась. В шутку она говорила, что он походит на рослого младенца, потерявшего соску. Морис не произносил в ответ ни слова, но, когда хозяйка поворачивалась спиной, неизменно повторял:
— Младенец! А катись ты отсюда…
И почти всякий раз он прибавлял:
— Посмотрел бы ты, как мой отец обращается со своими рабочими!
Госпожа Петьо обладала особым чутьем: от нее ничто не укрывалось. И тогда со своей дежурной улыбочкой, от которой скулы поднимались у нее к вискам, она складывала руки, слегка приседала, так что в вырезе платья чуть видна была белая грудь, и обычно говорила:
— У вас совсем сонный вид, мой милый Жюльен, постарайтесь проснуться. Не то господин Петьо поднимет крик. Вот что, садитесь-ка на велосипед и быстренько отвезите этот заказ, я уверена, что на свежем воздухе вы сразу придете в себя.
Так происходило всякий раз, когда разбитый усталостью Жюльен чувствовал, что глаза у него слипаются, и мечтал хоть немного отдохнуть перед ужином.
Хозяин добрую половину дня проводил в кафе. Он заходил в цех лишь для того, чтобы наорать на рабочих или сообщить какую-нибудь политическую либо спортивную новость. Все молча слушали. Мастер иногда что-нибудь говорил в ответ. Случалось, что хозяин вбегал в цех и, едва успев распахнуть дверь, кричал:
— Славную историю я только что услышал!
Он пересказывал ее и громко смеялся, держась обеими руками за свое круглое брюшко, которое так и ходило под курткой. Рабочие смеялись вместе с ним.
По вторникам, если хозяева с утра не уходили из дому, Морису и Жюльену все время приходилось быть начеку. Господин Петьо, заслышав, что они переступают порог комнаты, открывал дверь из столовой и останавливался в проеме с ведром для угля; улыбаясь, он делал вид, что поражен неожиданной встречей.
— Смотри-ка, — говорил он, — ты, оказывается, еще тут? А я как раз собрался развести огонь в печи. Не принесешь ли уголька?
И ученики шли за углем, ругались, но все же шли. Однажды во вторник утром Жюльен целый час мыл хозяйский автомобиль. И теперь он принимал меры предосторожности: приоткрыв дверь комнаты, прислушивался, оглядывался по сторонам и только потом выходил на лестницу. Порою мальчик чувствовал, что хозяин подстерегает его, тогда он возвращался в комнату и пережидал. Ему редко приходилось долго ждать: у хозяина, по счастью, было меньше терпения, чем хитрости.
Жюльен нажил себе врага: мамаша Раффен так и не простила, что он не пришел работать у нее в саду. Сам он ненавидел эту женщину, она внушала ему отвращение. Всякий раз, растапливая печь в столовой, Жюльен брезгливо вспоминал, как она плюется и швыряет в печь мокрые изжеванные окурки. Несколько раз он слышал, как старуха говорила дочерям:
— Этот Жюльен немногого стоит. Вы мало что приобрели, взяв его в дом, Я уверена, он еще себя покажет!
— Пусть треплется, — успокаивал товарища Морис. — Старуха из ума выжила, хозяевам наплевать на ее слова.
Жюльен редко видел женщин, живших в доме, он сталкивался с ними только в столовой, во время еды. Лишь служанка Клодина проводила большую часть времени в кухне, и мальчик всегда с нетерпением ждал пятницы. Однако, когда в этот день после обеда он являлся на кухню, чтобы вместе с нею приготовить мозги или мясную начинку для пирогов, он чувствовал какую-то тяжесть на сердце, у него словно перехватывало дыхание. Однажды он подошел вплотную к девушке и прикоснулся к ее руке, Клодина не отстранилась. Она постоянно говорила о Тино Росси и пела его новые песенки.
Лучшим другом в доме была для Жюльена кошка. Она нередко приходила в дровяной сарай или в цех, когда мальчик был там один. Каждый раз, когда ему это удавалось, он припрятывал для нее кусок мяса.
В тот вечер Жюльен долго сидел в полумраке, не двигаясь, а кошка лежала у него на коленях. Ночь прильнула к оконным стеклам. С улицы не доносилось ни звука, только время от времени потрескивала балка на потолке да сухо щелкал кусок кокса, лопаясь в топке. Жюльен уже второй раз загрузил углем печь, когда появился Виктор. Мальчик услышал, как тот шагает по плитам двора.
— Что ты тут делаешь? Можно подумать, будто ты сидишь возле покойника при свете ночника, — заявил Виктор, прикрывая за собой дверь.
Жюльен улыбнулся. Помощник мастера щелкнул выключателем, под потолком вспыхнула лампа; кошка потянулась и с мяуканьем направилась к двери. Жюльен выпустил ее. Виктор расстелил на разделочном столе иллюстрированный киножурнал, мальчик устроился рядом с ним.
