Геннадий Шпаликов - Стихи. Песни. Сценарии. Роман. Рассказы. Наброски. Дневники.

Почта. Девушка за столиком быстро подсчитывает буквы в телеграмме. Она читает текст подряд, без всякого выражения:

«Москва, Ново-Подмосковная, 2/5, кв. 7. Маховой А. Н. Я не хочу быть бухгалтером. Алеша».

— Пять девяносто, — говорит девушка и выписывает квитанцию.

Шкипер подает в окошко деньги. Алеша сидит на скамейке, разглядывая цветные плакаты гражданской авиации о стремительной перевозке почты в современных самолетах.

Алеша и шкипер едут в такси. Алеша показывает на шляпную коробку:

— Там шляпа?

— Откуда ты знаешь?

— У меня в такой коробке ежик живет. А зачем вам шляпа?

— Это подарок.

— Мы сейчас едем на день рождения?

— Нет, у нее уже был день рождения.

— Это у кого?

— А какая тебе разница?

— А что вы кричите?

— Слушай, называй меня на «ты». Мне так проще.

— Ладно. Ты капитан?

— Нет, я шкипер.

— Шкипер — это лоцман?

— Шкипер — это шкипер. Понятно?

— Нет.

— Капитан — это капитан, лоцман — это лоцман, боцман — это боцман, якорь — это якорь, шкипер — это шкипер, и ничего больше! Понятно?

— А что вы кричите?

— Опять «вы»!

— Что ты кричишь?

— Я не кричу, я тебе объясняю. Куда бы ты хотел поехать? Деньги у нас есть.

— Поехали обратно.

— Почему?

— Если ты все время будешь так кричать, у меня лопнут уши.

— Ты обиделся? Зря. У меня такой голос от работы. У бухгалтеров одни голоса, у шкиперов — другие. — Шкипер набрал воздуха в легкие и вдруг крикнул:

— Эй, на буксире! Малый вперед!

Шофер вздрогнул и резко затормозил.

Причал у Малого Каменного моста. Поздний вечер. Гаснут рекламы над крышами домов, гаснут фонари набережной. Громко бьют куранты Спасской башни. В ночном городе куранты слышны на самых дальних переулках, а здесь они рядом. Катя сидит на носу баржи, считая удары курантов.

Раз, два, три.

Всего двенадцать ударов. Полночь.

По широкому деревянному трапу на берег выводят лошадей. Их сопровождают женщины. Катя смотрит на лошадей. Рядом, зевая, стоит Павлик. Он накрыл плечи одеялом.

— Еще не вернулся? — спрашивает Павлик.

— Нет.

Лошади медленно сходят на берег.

— Я пошла.

— Куда?

— Искать.

— Где ты его найдешь?

— Не знаю. Где-нибудь.

— Ложись спать, он скоро придет.

— А я далеко не уйду. Я буду возвращаться сюда через каждый час и снова уходить, если его здесь не будет. — Катя сбегает на берег, оборачивается; у борта, отчаянно зевая, стоит Павлик. — Пусть он ждет меня!

— Слушаюсь.

Лошади идут мимо кинотеатра «Ударник», выходят на Каменный мост. Они идут спокойно и неторопливо, их никто не подгоняет, копыта звонко постукивают об асфальт. За мостом лошадей ведут вверх по улице, а Катя сворачивает к Александровскому саду.

Она идет вдоль невысокой ограды, а в саду на скамейках целуются, и у деревьев тоже целуются, и навстречу ей идет парень, обнимая девушку.

Катя поднимается на пустую Красную площадь, идет к Мавзолею. Она видит торжественную смену караула.

Катя спускается к Москве-реке, идет вдоль набережной, отворачиваясь от тех, кто целуется.

Катя медленно идет над рекой, внизу деревянная пристань, покачиваются лодки, река течет неслышно, она гладкая и темная, от нее прохладно.

Катя видит человека, сидящего на ступеньках у самой воды. Он что-то бросает в воду. Катя спускается ближе, и теперь она видит, что человек бросает в воду разобранные части пистолета. Это пожилой, крепкий мужчина в простой куртке и белой рубашке без галстука. Он выбросил последнюю часть пистолета и молча смотрит на воду. Катя садится рядом на ступеньку. Человек не сразу замечает ее.

— Вы кого-нибудь застрелили?

— Да.

— Я бы вас задержала, но ведь вы меня сразу утопите.

— Конечно, утоплю.

— Это вам не поможет. Нельзя утопить всех очевидцев. Все равно вас поймают.

— Не поймают. Я не оставляю после себя никаких следов.

— Я сейчас кричать буду!

— А что ты будешь кричать?

— Что-нибудь!

— Начинай.

— Мама! — крикнула Катя, подумав.

— А ну, еще.

— Караул!

— Прекрасно. Еще!

— Никого вы не убили. Я вам не верю.

Человек смотрит на Катю, встает:

— Пошли за мной.

— Куда?

— Здесь недалеко.

— Думаете, я испугаюсь? Пошли!

Они выходят из переулка на площадь. На глухой, без окон, стене высокого дома укреплена огромная афиша о выступлении укротителя львов Степана Кирсанова. Прожектора освещают лицо знаменитого укротителя и семь львов, сидящих на подставках.

Катя и человек в куртке стоят посреди пустой площади, смотрят на афишу. Укротитель с афиши и человек в куртке — это одно и то же лицо. Катя несколько раз переводит взгляд с афиши на своего знакомого:

— Неужели — это вы?

Кирсанов молча кланяется.

— Я вам верю, но мне никто не поверит. — Катя смотрит на афишу. — А правда, что Ирину Бугримову тигры съели?

— Клевета! У Бугримовой старые домашние тигры. Они молоко из блюдечек пьют. А меня сегодня на репетиции один из этих людоедов чуть не прикончил.

Катя, показывая на афишу:

— Какой, с краю?

— Никакой. На афише они все одинаковые.

— Вы его убили?

— Понимаешь, не было другого выхода.

— Понимаю.

— Я никогда в них раньше не стрелял.

— Сколько у вас за него денег вычтут — кошмар! Года три платить будете.

— Сколько бы ты с меня вычла?

— Откуда я знаю, сколько стоит один лев! Но сейчас это неважно. Хотите, я вам посоветую, где достать деньги?

— Конечно!

— Вы просыпаетесь завтра утром и начинаете обходить город. Не пропускайте ни одного дома! Вот первый этаж, дверь налево, дверь направо. Вы идете налево. Стучитесь.

— Граждане, я убил очень дорогого государственного льва. Подайте несчастному укротителю!

— Не смейтесь! Вам посочувствуют, вас поймут — это же Москва! Семь миллионов жителей — семь миллионов рублей!

— Начинать с утра?

— Конечно! Жаль, что я уезжаю, пошли бы вместе.

— Куда ты уезжаешь?

— Домой, на Оку. Вы и не слышали о нашем городе. К нам только цирк «шапито» летом приезжает.

Они стоят вдвоем на пустой площади, Кирсанов, улыбаясь, смотрит на Катю, один раз бьют куранты.

— Я опаздываю, мне нужно идти, — спохватывается Катя.

— Прощай.

Катя идет через площадь к переулку.

Кирсанов смотрит ей вслед, поворачивается, делает несколько шагов. Останавливается.

— Подожди! — Кирсанов тяжело бежит через площадь. — Ты утром уезжаешь?

— Утром.

— Давай рубль — ты будешь первая.

Катя протягивает Кирсанову рубль.

— Первый из семи миллионов. Подпиши на счастье.

— А что написать?

— Как тебя зовут?

— Катя.

— Вот и напиши: Катя. Больше ничего не надо.

Катя пишет в уголке рубля свое имя.

Последний сеанс в кинотеатре. Как всегда, на таких сеансах мало пожилых людей. Пожилые люди любят ходить в кино утром, а сейчас зал полон молодежи.

Шкипер и Алеша сидят на балконе. Вокруг целуются, тихо разговаривают и лишь изредка посматривают на экран. Шкипер тоже мало смотрит на экран. Рядом спит Алеша.

Звучат последние диалоги, громкая музыка финала картины, вспыхивает свет, и люди начинают тесниться к дверям. С балкона видно, как пустеют ряды. В центре зала остается сидеть человек. Он уснул, его будят.

Шкипер будит Алешу, и они выходят на улицу.

Некоторое время они идут молча. Алеша поеживается от ночного ветра, поднимает воротник курточки, зевает:

— Мы идем на баржу?

— Почему тебе все время хочется на баржу?

— Мне спать хочется.

— Тебе все время что-нибудь хочется. Куда бы нам еще пойти?

— Больше нет никаких сеансов.

Снова они идут молча: впереди шкипер, за ним Алеша. Если бы шкипер думал вслух, мы бы услышали в такт его шагам много не очень складных слов. Вот что он сейчас думает:

«Больше никаких сеансов нет. Какие еще могут быть сеансы?! Куда я теперь с ним пойду? Здравствуй, Катя, добрый вечер. А я тебе сына привел, вот какие новости. Надо же быть таким дураком, надо же. Нашел время для благородных поступков. А теперь все. Какие могут быть разговоры? Конечно, она уйдет. Представляю, если бы она привела мне такого парня. Представляю, как бы я обрадовался. Ничего себе свадебный подарок — шляпка, а в шляпке сынок восьми лет!»

Шкипер с ненавистью посмотрел на шляпную коробку и на ходу вмял ее в урну.

Он обернулся. Алеши рядом не было: он сидел на тротуаре в десяти шагах от шкипера.

— Что случилось?

— Шнурок развязался.

В тишине два раза пробили Кремлевские куранты. Два часа ночи. Алеша бежит к шкиперу.