Геннадий Шпаликов - Стихи. Песни. Сценарии. Роман. Рассказы. Наброски. Дневники.

За домиком шкипера начинается трюм. В трюме стоят лошади, разделенные досками. Над ними натянут брезентовый полог, но его не хватает на весь трюм, и часть лошадей открыты. Это красивые, чистые лошади, у них светлые челки, блестящая кожа.

За трюмом, на носу баржи, сидят и лежат несколько женщин. Они сопровождают лошадей, ухаживают за ними в дороге.

Женщины видят, что матрос Павлик, который до сих пор безмятежно лежал на солнце, вдруг вскочил и забегал по корме, размахивая руками. Женщины спокойно наблюдают за ним. Но когда сам шкипер отложил в сторону недочищенный туфель и побежал на корму, женщины встали, как по команде, и молча устремились к Павлику.

Катя выпустила веревку и отстала от баржи.

Баржа удаляется.

Катя видит людей на корме, они размахивают руками, кричат, но Катя ничего не слышит, кроме музыки из приемника «Турист». Эта музыка оказалась громче всех голосов. Катя пытается плыть против течения, и хотя течение здесь небольшое, она быстро устает и, сделав несколько отчаянных гребков, останавливается на воде, с трудом переводит дыхание.

Баржа уплывает, баржа далеко.

Шкипер бежит вдоль борта к носу баржи. В руке у него переговорная труба. Он кричит, забыв о трубе, но ничего нельзя понять — мешает музыка из приемника. Наконец кто-то выключает приемник, и на буксире разбирают слова шкипера.

Трос, соединяющий баржу и буксир, дрогнул и тяжело обвис к воде.

Катя подплывает к остановившейся барже, влезает в лодку, и, уцепившись за киль, при общем молчании поднимается на палубу.

Шкипер, не оборачиваясь, идет к домику, с силой захлопывает дверь.

Трос натянулся и снова потащил баржу за буксиром.

Время — шесть часов вечера.

Берега реки изменились, во всем чувствуется приближение большого города. На корме баржи стоит матрос Павлик, покрытый хлопьями мыльной пены. Шкипер бросает за борт брезентовое ведро на веревке, достает его и выливает воду на Павлика. Шкипер босой, мокрый, в плавках.

Шкипер выходит из домика, одетый в белую капитанскую форму с начищенными пуговицами. На голове у него фуражка с крабом; широкий белый чехол туго натянут. Шкипер помахивает белой перчаткой — одна перчатка надета, а другой он помахивает.

— Катю не видели? — спрашивает шкипер.

— Нет, — говорит Павлик.

— Нет, — говорят женщины.

Шкипер спускается в трюм, идет по узкому проходу между лошадиными головами. В конце прохода он видит Катю. Она спит на сене. Лошадь опускает голову к ее ногам, чтобы захватить губами пучок сена. Шкипер присаживается на корточки, разглядывает спящую Катю. Негромко свистит. Катя поднимает голову, садится, восхищенно смотрит на шкипера:

— Какой ты нарядный!

— Странная ты девушка. У нас даже лошади знают, что нельзя купаться на ходу баржи.

— Ты для меня так оделся? А мне что надеть?

— Подожди. Ты осознаешь, о чем я с тобой разговариваю?

— Нет. Но тебе будет еще хуже, когда я все осознаю.

— Почему?

— А потому что я загадала: если ты начнешь читать мне мораль о задержке грузооборота на речном транспорте, я тут же прыгаю за борт. Разве можно невестам читать мораль?

— А если невеста баржу утопить захочет?

— Пусть топит, пожалуйста! Храброму человеку для невесты и буксира не жалко. — Катя смотрит на белые перчатки шкипера. — Сними перчатку.

Шкипер снимает перчатку. Катя бросает ее к ногам лошади.

— Ты что? — спрашивает шкипер.

— Там клетка, а в клетке тигр. Дикое животное готово к борьбе. А ну, шкипер, лезь в клетку!

Лошадь добрыми глазами смотрит на перчатку, наступает на нее копытом, поворачивает голову к шкиперу и Кате. Шкипер поднимает перчатку, сравнивает ее с той, что на руке. Перчатка из-под копыт грязная.

— Смотри.

— Это можно исправить. — Катя снимает с руки шкипера перчатку и забрасывает ее подальше, за четвертую лошадь.

Шкипер возмущен, он собирается что-то сказать, но Катя останавливает его:

— Тебе так гораздо лучше.

— Я сам знаю, как мне лучше! Я их сам стирал!

— Больше этого не будет. Ты ничего не будешь стирать, а твои перчатки я все равно выкину. Пусть конная милиция ездит в белых перчатках.

Вечер, баржа плывет мимо набережной Парка культуры и отдыха им. Горького. Над нарком медленно вертится колесо обозрения — каждая кабина украшена цветными лампочками. Вдоль набережной одновременно зажигаются фонари. Близко проходит белый речной трамвай, с его верхней палубы слышна музыка.

У борта баржи стоит ее команда. Люди смотрят на берег. Все одеты нарядней, чем в пути. Только матрос Павлик не сменил свою старую куртку и старые вельветовые брюки.

Из домика на корме выходит Катя. Она в белой кофточке и темной юбке, ее светлые волосы гладко расчесаны, вид у нее праздничный, она очень красивая и свежая. Все поворачиваются, чтобы посмотреть на нее. Все, кроме шкипера. Он упорно смотрит на колесо обозрения. Катя не подходит к нему, она кладет руку на плечо Павлика, и они вместе стоят у борта, смотрят на берег.

— Интересно, все интересно, — говорит Катя.

— Обыкновенно. А что ты меня обнимаешь?

— А почему мне тебя не обнимать?

— Я не шкипер. А ну, повернись и закрой глаза.

— Зачем?

— Поворачивайся.

Катя закрывает глаза и поворачивается, Павлик достает из кармана чешские стеклянные бусы и застегивает их на Катиной шее. Не открывая глаз, Катя поправляет бусы на груди, улыбается и, повернувшись, целует Павлика в подбородок — выше она не достает. Павлик очень смущен.

— Посмотри! — окликает Катя шкипера.

— Импортные? — спрашивает тот у Павлика.

— Не знаю. Купил, и все.

— Где ты купил? — спрашивает Катя.

— В Ярославле, у одного матроса. Он их с горя продал: ему невеста изменила. Он ее убить хотел, а потом передумал.

Шкипер незаметно дергает Павлика за рукав куртки.

— А потом еще раз передумал и все-таки убил, — закончил Павлик. — Нравятся бусы?

— Очень.

— Сними-ка, — приказывает шкипер.

— Зачем?

— Сними.

Катя снимает бусы, протягивает их шкиперу, и шкипер спокойно выбрасывает бусы за борт.

— Думаешь, это красиво? — говорит Катя. — Может, ты еще деньги начнешь жечь, как в кинофильме «Идиот»?

— Мне не нравятся эти стеклышки, — спокойно отвечает шкипер.

Катя смотрит на руки шкипера в белых перчатках, обходит его кругом:

— Если бы мы сейчас договорились выбросить за борт все, что нам не нравится, я бы выбросила тебя целиком, начиная от белой фуражки.

Она поворачивается, идет на нос баржи, садится на канатный ящик. Шкипер благодарно пожимает руку Павлика (смысл этого непонятного жеста раскроется в следующем эпизоде).

А пока баржа подплывает к Крымскому мосту, его высокие фермы обозначены лампочками, на мосту стоят люди, смотрят вниз. Баржа входит в тень под мостом.

Баржа стоит у Малою Каменного моста рядом с кинотеатром «Ударник». Через мост проходит прозрачный, светящийся троллейбус, над крышей дома горит большая синяя рыба, двигаются буквы. Буквы складываются в слова, слова — в рекламные лозунги о селедке, будильниках, выгодах социального страхования и пользе трехпроцентною займа, и о том, что каждый гражданин, уходя из помещения, обязан выключать электроприборы. Все это произносится вслух голосом Кати, без всякого выражения и необходимых пауз.

Катя стоит у борта баржи, на голове у нее косынка, лицо — невеселое. Она произносит последнюю рекламу, машет рукой, отворачивается, идет вдоль борта. На барже остались только лошади в трюме и несколько женщин, которые за ними ухаживают.

По набережной идет Павлик. Катя издали замечает его, обрадованно машет рукой. Павлик спускается по сходням на баржу. Катя:

— Почему так рано? Мы же утром уходим.

— Надоело одному шататься.

— Пошли бы вместе.

— Зачем?

Они идут вдоль борта к корме — впереди Павлик, за ним Катя.

— Как зачем? Я же никогда не была в Москве!

— Москва как Москва. Третьяковская галерея, магазин «Детский мир», ресторан «Поплавок». Который год сюда плаваем. А где шкипер?

— Ушел.

— Тебя не взял?

— Не взял. А почему ты его тогда не стукнул?

— Нельзя бить начальника на службе.

— А на берегу можно?

— Такого ударишь. Он лошадь поднимает.

Павлик спускается по узкой лестнице. Катя ждет его.

Он возвращается со свернутой постелью.

Катя:

— А ты разве не поднимешь лошадь?

— Слушай, что ты ко мне пристала? Что ты от меня хочешь? Чтобы я пошел поднимать лошадь?

— А ты поднимешь?

Павлик молча кладет постель на палубу, идет к трюму, спускается в него. Катя следует за ним. Павлик подходит к ближайшей лошади, подлезает под нее и, обхватив ее ноги, приподнимает. Он держит лошадь несколько секунд, осторожно опускает, молча выходит на палубу, разворачивает постель, раздевается, ложится, накрывшись одеялом. Катя садится рядом, смотрит на дома вдоль канала. В домах начинают гаснуть окна. Гаснут фонари набережной. Павлик лежит, отвернувшись от Кати. Катя осторожно трогает его рукой: