Не суди по оперению - Брисби Зои
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она его.
– Думаю, действие диазепама постепенно проходит.
– А как у тебя на душе?
Максин постучала указательным пальцем по виску, чтобы убедиться, что Алекс ее правильно понял. Тот вздохнул:
– Ни хуже, ни лучше.
– Ты хочешь сказать, что тебе не лучше, с тех пор как мы встретились?
Видя разочарование на лице Максин, Алекс понял, что должен сказать ей правду.
– Да нет, удивительно, но совсем наоборот. С тех пор, как меня ищет по всей стране полиция, я чувствую себя гораздо лучше. Что очень странно. Я беспокоюсь, что будет дальше – с вами, со мной.
– Ты слишком много беспокоишься. Живи настоящим моментом.
– Как раз на это я и не способен, – разволновался Алекс. – Моя проблема в том, что я все вижу в черно-белом цвете и в двухмерном пространстве. Мир кажется мне тусклым. Все люди, кроме вас, скучными. Мне кажется, я ничего не добьюсь. Я растерял даже то, на что был способен. Ничто не приносит мне настоящего удовлетворения.
И он яростно пнул ногой камень, который имел несчастье попасться ему на пути.
– Вы совершенно правы. Я и впрямь наркоман. У меня постоянная ломка. Мне нужно получить кайф от счастья, все время нужна моя доза, хотя я никогда ей не насыщаюсь.
Алекс замолчал, и Максин не решалась нарушить молчание. Они продолжали идти по тропинке среди деревьев. Через некоторое время Алекс продолжил свою исповедь.
– Когда я смотрю телевизор, бывает, я завидую всяким знаменитостям, которых пригласили, чтобы всех посмешить, и которым платят за то, что они валяют дурака. Я нахожу это бессмысленным. Неужели, видя их счастливыми, я тоже должен стать счастливым? Может, я махровый эгоист? Может, я начисто лишен эмпатии? У них у всех такой довольный вид.
– Секрет счастья – это сконцентрироваться на том, что у тебя есть.
– Кто это сказал? Далай-лама?
– Сериал «Кунг-фу Панда».
– Я потрясен вашим культурным кругозором.
– Настоящая культура, настоящие знания – это не читать наизусть Канта – такое и попугаю под силу – но взять на заметку правильные рассуждения, когда они тебе подвернулись, будь то в мультике про толстого панду или в энциклопедии. Надо расширять свои горизонты.
– Вы правы. А я очень устал.
– Устал? Да ты же только что спал.
– Я все время устаю, не знаю отчего. Беспокоюсь, неизвестно по какой причине. И от этого чувствую себя еще более глупым и смешным. Я не решаюсь больше надеяться на хорошее, потому что каждый раз, когда я это делал, все хорошее куда-то улетучивалось. Как будто какой-то злой дух засел в недрах моих мозгов, чтобы вытаскивать оттуда редкие позитивные мысли, а затем со злобным удовольствием изничтожать их. Для меня надежды больше не существует.
– Да, эта история со злым духом пугает. Как говорится, душа в пальцы уходит.
– В пятки, не в пальцы.
– Ну а я что говорю.
Какое-то время они шагали молча. Алекс жалел, что так разнылся, но в тот момент он по-другому вести себя не мог. Ему было стыдно, что он столько наговорил про себя бедной женщине, которую ждало лишь одно – эвтаназия. Вот болван! Надо заняться только Максин, помочь ей, и, если потребуется ради этого отправиться в тюрьму, он согласен. Хотя в глубине души он все же надеялся, что до тюрьмы дело не дойдет.
– Послушайте, Максин. Я хотел с вами кое о чем поговорить. У меня проблема.
– Давай. Я тебя слушаю.
– На самом деле, проблема не у меня, а у вас.
– У меня?
– Только я боюсь, как бы вы не восприняли это неправильно. Возможно, вы воспримите это неправильно, я предполагаю, что вы воспримите это неправильно, я уверен, что вы воспримете это неправильно…
– Хватит ходить вокруг да около, объясни, что ты хочешь.
Она забеспокоилась, хотя старалась не подавать вида. Что такого она сделала, чтобы так обеспокоить мальчика? Может, у нее проявились какие-то симптомы Альцгеймера, а она и не заметила? Может, всем уже понятно, что у нее поехала крыша? Именно этого она и боялась. Именно поэтому и приняла решение поехать в Брюссель и уйти достойно.
Проявить признаки слабоумия в присутствии Алекса – это было ужасно. Она хотела вернуть ему вкус к жизни, а не напугать его. К тому же он ведь окажется последним из тех, кто был с ней знаком в этом мире, и, быть может, это и глупо, но она хотела оставить о себе хорошие воспоминания. Максин должна была сохранить достоинство до конца.
Она взяла себя в руки и заговорила ласково, чтобы его не испугать. В конце концов, он, наверное, хотел быть ей полезным.
– Я вся внимание.
Алекс переступал с ноги на ногу. Она уже достаточно узнала его, чтобы догадаться, что с ним что-то не так. Молодой человек прокашлялся.
– Я полагаю… вообще-то я уверен, что у вас проблема с… проблема с поговорками.
Максин воздела руки к небу, словно благодаря его за ниспосланную милость.
Алекс видел, что его слова не воспринимаются с той серьезностью, какую в них вкладывал он. Он снова прокашлялся.
– У тебя в горле кошки скребут. Кажется, у меня в сумке есть леденцы…
– Вот, видите, в том-то и проблема! Вы все время путаете выражения или меняете их.
Он с грустью посмотрел на Максин.
– Я счел себя обязанным сообщить вам об этом, потому что при Альцгеймере это может быть один из симптомов, о котором стоит упомянуть, когда вы пойдете к врачу.
Алекс обрадовался, что ему удалось удачно ввернуть, как о деле решенном, что Максин должна пойти к врачу, а не полагаться только на поставленный самой себе диагноз, основанный на печальном опыте ее мужа, а, значит – не должна отправляться прямиком в морг.
Старая дама отошла в сторону и повернулась к нему спиной. Плечи ее вздрагивали. До Алекса донесся стон.
Ну, вот! Он добился своего! Вогнал самоубийцу в депрессию. Довел до слез умирающую старушку. Какой же он негодяй! Он не только похищал старушек, но и доводил их до истерики.
Он тихонько подошел к старой даме и достал из внутреннего кармана своего пиджака красивый шелковый носовой платок, который Максин незаметно положила, когда он примерял костюм.
– Мне очень жаль, я не хотел вас огорчить…
Он очутился лицом к лицу со своей жертвой.
– Вы что, смеетесь? Господи, вы хохочете, когда я переживаю оттого, что вы плачете! Вы издеваетесь!
– Я плачу, дурачок, я плачу от смеха.
И она крепко поцеловала его в щеку.
– Ты такой весельчак, только не подозреваешь об этом!
– Будьте добры, объясните, в чем дело, – не выдержал Алекс, чувствовавший себя так, как будто его оставили в дураках.
– У меня всегда была небольшая проблема с такими выражениями. Это невероятно забавляло моего мужа. Первая фраза, с которой я к нему обратилась, как раз пример того, как я склонна переделывать французский язык.
– Что же вы ему сказали?
– Что я пришла к нему волей и с несчастной долей. Он ответил, что очень сочувствует, но не отвечает за мою долю и лишь обслуживает по гарантии.
– А как вы с ним познакомились?
– Если тебе это интересно, нам надо присесть. Вон та скамейка, мне кажется, очень подходит. Мне уже не двадцать лет, и не тридцать, а ближе к сорока, скажем так.
26
Алекс с Максин уселись на деревянную скамейку, заросшую мхом. Солнечные лучи светили сквозь листву, отчего их лица были покрыты пятнами света и тени. Какой-нибудь прохожий, увидев их, наверняка бы решил, что застал прелестную семейную идиллию: заботливый внук вывел в лес на прогулку свою любимую бабушку. Конечно, только тот прохожий, который не смотрит новости по телевизору. Иначе он принял бы их за похитителя и его жертву, подверженную стокгольмскому синдрому.
Слава богу, никаких прохожих в лесу не было, и Максин чувствовала себя достаточно свободно, чтобы рассказать Алексу еще одну историю из своей жизни. Историю ее знакомства с мужем, вспоминая которую, она испытывала счастье и грустила одновременно. Ей было непросто отобрать только хорошие воспоминания. Ностальгия и меланхолия – неразлучные сестры. Но она улыбнулась, вспомнив игривое выражение на молодом лице Шарля, когда она первый раз пришла к нему в кабинет. И его чувство гордости, когда пациент благодарит за прием. Он был добрым человеком и излучал добро вокруг себя. Именно это ей хотелось вспомнить и рассказать Алексу.
