Три часа ночи - Карофильо Джанрико
— Мне тоже.
Я не солгал. Еще никогда в жизни мне не было так весело.
Помимо высокого плечистого бородача с татуировками на предплечьях, стоявшего за штурвалом, на борту находилось человек десять. Среди них была французская семья — отец, мать и двое молчаливых детей, а также компания немецких туристов, одетых так, словно собрались в поход. Мы с папой закрылись в маленькой каюте, переоделись и с довольным видом вышли на палубу. Море было спокойным, по глади бежала легкая рябь, то тут, то там на ней вспыхивали искры солнечного света. Почему-то этот идиллический морской пейзаж навел меня на мысли о вечности.
— Кто бы мог подумать, что в Марселе есть такие красивые места. Считай, прямо в черте города, — заметил отец, любуясь охристо-белыми скалами, которые обрывались в воду головокружительными уступами. На папином носу красовались темные солнцезащитные очки, нацепленные поверх обычных очков из оптики (в те времена купить солнечные очки с диоптриями было практически невозможно). В этих очках, белой рубашке и плавках он напоминал персонажа какого-нибудь фильма шестидесятых годов.
Побережье и вправду было умопомрачительно красивым. В просветах неба между заостренными утесами мой взгляд улавливал причудливые силуэты, будто нарисованные ярко-синей краской. Некоторые валуны на берегу выглядели так, словно гравитация им не помеха, — эти огромные камни покоились на краю обрыва или на вершине скалы в поразительно шатком равновесии. Наверху темнели тысячелетние пещеры, точно созданные для циклопов, внизу белели гигантские хребты, спускавшиеся в море, будто горки в аквапарке.
На прибрежной полосе загорали люди. Мы с папой недоумевали, как они туда забрались, ведь за их спинами одни лишь отвесные скалы. Отец задал этот вопрос рулевому, и тот ответил: на каланках есть тропы и дороги, но они крутые и опасные, так что для передвижения по ним нужна сноровка, иначе можно покалечиться или вовсе погибнуть.
Периодически наш корабль подходил так близко к скалистым стенам, что до них можно было дотронуться рукой. Они имели высоту в несколько сотен метров и вызывали почти религиозное благоговение.
Мы плыли уже больше часа, солнце палило все сильнее. Корабль вошел в бухточку, вода в которой была зеленой и прозрачной. Наш рулевой бросил якорь и предложил всем желающим искупаться.
Зажав пальцами носы, мы с отцом почти одновременно нырнули. Вода оказалась холодной. Мы доплыли до галечного пляжа, развернулись и направились обратно к кораблю. Рулевой вовсю махал нам, давая понять, что кораблю пора плыть дальше.
Взойдя на борт, я с горечью вспомнил, что в последний раз, когда мы с папой вместе купались в море, я был еще совсем ребенком.
На Каланк-де-Моржиу имелась пристань для яхт и рыбацкая деревушка. Отец спросил у нашего рулевого, нельзя ли прогуляться по берегу. Моряк ответил, что экскурсия этого не предусматривает, но, если нам так хочется, мы можем сойти и вернуться на следующем корабле, который будет здесь через два часа. Рулевой пообещал предупредить коллегу, чтобы тот забрал нас из бухты.
Мы спустились на пристань и направились в сторону поселка.
Если не считать маленького бара, поселок выглядел практически необитаемым. Мы заглянули в бар выпить кофе, и хозяин заведения рассказал, как за пять минут добраться до бухточки, где, по его словам, море просто потрясающее, а людей почти не бывает. Папа полюбопытствовал, сколько километров отсюда до Марселя по суше, а хозяин бара с гордостью ответил, что этот каланк — часть города, если точнее, его Девятого округа. Разумеется, пешком до центра Марселя не дойдешь, Старый порт находится примерно в пятнадцати километрах от Каланк-де-Моржиу, но это все равно Марсель, и такого моря, как тут, мы не найдем ни в одном другом городе Европы.
Следуя его указаниям, мы пустились петлять по скалам и через несколько минут сошли в бухту.
— Вот это да… — выдохнул я, озираясь.
На пляже было всего пять человек: у кромки воды отдыхали трое небритых потных парней с туристическими рюкзаками, а метров на пять-шесть выше, в тени сосны, растущей на белой скале, сидели две женщины. Они разбили самый настоящий мини-лагерь — со складными шезлонгами, сумкой-холодильником и даже столиком.
Места вокруг было в избытке, и мы расстелили полотенца на камнях метрах в десяти от тех двух дам. Стояла фантастическая тишина. Со всех сторон нас окружали обрывистые скалы, поросшие сосняком и кустарниками всевозможных оттенков зеленого.
Далеко вверху виднелись головокружительные тропы, о которых нам говорил рулевой экскурсионного корабля. Периодически на тропах появлялись крохотные людские фигурки, которые выныривали из зарослей и замирали прямо над пропастью.
За час, проведенный в бухте, мы успели искупаться несколько раз. Тем временем солнце поднималось все выше, становилось совсем жарко. Папа предложил посидеть в теньке, чтобы не обгореть. Мы взяли вещи и переместились ближе к двум женщинам, отдыхавшим под алеппской сосной, и попросили разрешения устроиться рядом с ними.
Одна из дам ответила на прекрасном итальянском:
— Вам придется заплатить за билет.
Мы ошарашенно уставились на нее.
Женщина продолжила с крайне серьезным видом:
— Угостите меня сигаретой и располагайтесь. — Затем она расхохоталась и добавила, глядя папе прямо в глаза: — Я пытаюсь бросить и потому не покупаю сигареты. Но стоило увидеть, как вы курите, мне тотчас жутко захотелось сделать то же самое.
Вторая дама произнесла что-то по-французски. В ее голосе одновременно слышались веселье и упрек.
Папа тоже засмеялся и протянул пачку первой собеседнице.
— Что она сказала? — полюбопытствовал я.
— Что ее подруга бросила курить, но только свои сигареты.
Мы уселись под сосной. Папа положил сигареты и спички на камни между нашими полотенцами и шезлонгами дам и сказал, что они вольны выкурить хоть всю его пачку.
— Где вы так хорошо научились говорить по-итальянски? — поинтересовался он у первой.
— После окончания университета я год прожила во Флоренции. Преподавала французский, изучала итальянский. А вас каким ветром сюда занесло?
Мы кратко рассказали о причине нашего пребывания в Марселе и спросили у дам, из этих ли они краев. Оказалось, они из Тулузы, а сюда приехали на неделю погостить к подруге.
Первую звали Адель, вторую Люси. На вид Адель была старше Люси, она выглядела лет на сорок и была красавицей, зато Люси имела совершенно неповторимый взгляд с нотками чувственной лености и от нее было трудно отвести глаза.
По профессии они были архитекторами и много лет занимались проектированием и реставрацией зданий, но ни одну из них это не вдохновляло. Как-то раз они забавы ради попробовали сочинять и иллюстрировать сказки для детей. Шуточная затея неожиданно оказалась удачной, их книги стали издавать во Франции, а потом и за границей. В какой-то момент Адель и Люси с удивлением поняли, что могут позволить себе уйти из основной профессии.
По словам Адель, прелесть их работы состояла в том, что она давала им много свободного времени. Адель и Люси создавали по три книги в год, на каждую уходило около двух месяцев работы, так что примерно шесть месяцев в году писательницы могли посвящать тому, что им было больше всего по душе, то есть путешествиям.
Главное, пояснила Адель, словно преподавая нам урок (а по сути, так оно и вышло), не работать сверх необходимого. Небольшие сбережения на случай непредвиденных обстоятельств, безусловно, нужны, но ударяться в скопидомство все же ни к чему.
— Сознательная бережливость, — кивнул отец, а я постарался накрепко запомнить их разговор и пообещал себе, что буду выбирать дело своей жизни, памятуя об этих словах и этой встрече.
— Вы голодны? — вдруг осведомилась Адель.
Вообще-то мы были зверски голодны.
Дамы достали из сумок бутерброды с ветчиной и сыром, огурцы и бутылку белого вина, и вскоре мы пировали, болтая, точно старые друзья.
