Три часа ночи - Карофильо Джанрико
Мы закрывали глаза в такси, которое мчало нас в аэропорт; клевали носом перед выходом на посадку, дремали, заполняя документы и проходя досмотр; спали почти весь полет и проснулись буквально за пять минут до приземления.
Папа привез меня домой на такси. Мы оба чувствовали себя гораздо лучше, однако между нами постепенно повисало неловкое молчание. Проведя столько времени вместе, мы успели сблизиться, но теперь, оказавшись в привычной обстановке, возвращались к привычным отношениям. Отец попросил таксиста подождать его и вышел из машины вместе со мной. Я вытащил свой чемодан из багажника и замер, будто бы в нерешительности. Но я точно знал, что делать.
Я поставил чемодан на землю и крепко обнял отца; когда я в последний раз его обнимал, мне было девять лет. Прижавшись щекой к его пиджаку, я ощутил легкий запах одеколона и сигарет. Запах человека из прошлого.
На пороге дома я обернулся. Папа поднял руку и помахал мне. Я удивился тому, что он до сих пор не закурил.
Разумеется, я виделся с ним и позднее. Но когда я просто вспоминаю об отце либо вижу его во сне, он предстает передо мной именно таким: замершим возле багажника такси, немного растерянным, машущим рукой.
Мы стоим так несколько секунд — а может, часов, — после чего я просыпаюсь.
Эпилог
Папа провел занятие, вышел из аудитории, сказал вахтеру, что плохо себя чувствует, и попросил вызвать врача. Вахтер усадил его на стул, помог ослабить узел на галстуке и побежал звонить в скорую. Когда он вернулся с вестью, что врач вот-вот подъедет, было уже слишком поздно.
Это произошло в апреле восемьдесят четвертого, спустя десять месяцев после поездки в Марсель.
Письмо и другие вещи из отцовского стола мне принесла мама. Ее глаза блестели, она еще никогда не выглядела такой потерянной.
Почерк был разборчивым, точки острыми, линии плавными, а строчки ровными, хотя лист не был разлинован. Всего одна страница, текст легкий, почти веселый. Письмо не было сложено и запечатано в конверт — очевидно, оно не предназначалось для отправки почтой.
Отец писал, что счастлив той неожиданной возможности провести время вдвоем, которая выпала нам в Марселе, и рад, что мы о многом успели поговорить, а еще больше рад, что многое осталось невысказанным — это давало нам повод встречаться вновь и вновь. Он обещал рассказать мне обо всем, что я захочу узнать.
На протяжении месяцев, последовавших за нашим путешествием в Марсель, я думал точно так же — мы непременно обо всем поговорим, у нас впереди масса времени.
Письмо заканчивалось фразой великого математика Джона фон Неймана: «Если люди отказываются верить в простоту математики, то это только потому, что они не понимают всю сложность жизни».
Я выписал ее на листок и повесил его на стене своего университетского кабинета.
Может быть, это все, что нужно знать.
