Ольга Карпович - Семейная тайна
Саша слушала его как оглушенная.
Не было сомнений, что Новиков говорил правду.
Так похоже имитировать речь ее матери он бы не смог, Александра буквально узнавала знакомые интонации. Но – господи! – это значило, что мама нарочно все это подстроила.
Зачем?
– И ты поверил, – глухо произнесла она. – Ты ей поверил?
– Как я мог не поверить, Саша? – возразил Андрей. – Все это было так похоже на тебя. Ты же была отличница, медалистка, такая целеустремленная, четко идущая к цели. Вся эта наша история явно не вписывалась в план твоей жизни, тормозила тебя, доставляла неудобства. Конечно, я поверил, что ты не знаешь, как аккуратнее мне объяснить, что очень хочешь свалить от меня в свою Америку. И – черт бы меня побрал, если бы я позволил себе встать у тебя на пути…
– Я ничего не понимаю, – растерянно пробормотала Александра. – В тот день отец пригрозил мне, что, если я не уеду, он пошлет нас с тобой куда подальше, что ты можешь забыть об интернатуре – он тебя и близко не подпустит к санаторию! А мать все твердила, что ты со мной только ради того, чтобы поближе подобраться к отцу. Я поссорилась с ними, убежала из дома, пришла к тебе в общагу, но тебя там не было. А наутро ты пришел и сказал, что говорил с моими родителями и что я должна ехать. И я уверена была, что отец тебе пригрозил и ты согласился на его условия.
– Саша, ты это серьезно? – ошарашенно произнес Андрей. – Мы же встречались больше года, ты хорошо меня знала… Ты в самом деле решила, что я мог так поступить?
– Не знаю, я не знаю, – в отчаянии вскрикнула она. – Все так сложилось, одно к одному. Тогда мне казалось, что все так и есть.
– А мое письмо? – требовательно спросил Андрей. – То, на которое ты ответила, что не собираешься возвращаться?
– Я его не читала… – простонала Саша.
Она сгорбилась на скамейке и закрыла лицо руками.
Голова кружилась, обрывки мыслей и чувств неслись в каком-то бешеном хороводе. Все, что она до сих пор считала истинным и неизменным, вдруг оказалось ложью, заблуждением. Неужели она сама, своими руками все разрушила, поддалась своим страхам и комплексам, уничтожила то единственное, что было тогда ценным в ее жизни?!
Как она могла поверить?
Она ведь знала отца, знала, что тот – человек вспыльчивый, несдержанный, но честный и прямой. Он может пригрозить, разнести в пух и прах, но использовать шантаж для достижения своих целей никогда не станет.
Андрей…
Ведь она верила ему, любила, больше года ходила за ним как привязанная и вдруг в один день позволила себе решить, что все это было притворством с его стороны!
А мать…
Почему, почему она так поступила?
Саша почувствовала, как Андрей подходит ближе, отрывает ее руки от лица и берет их в свои ладони. Они такие теплые, всегда теплые.
Господи, ее, кажется, трясет…
Андрей наклонился к ней, прошептал, тычась горячими губами в висок:
– Шурка моя, ну, что ты? Не надо… Мы просто… Просто, как обычно, не поняли друг друга, испугались чего-то… Струсили… Я так любил тебя, родная.
Он притянул ее ближе и принялся целовать – жарко, страстно, словно спеша отыграться за все эти потерянные годы. Губы его то приникали к ее губам, то прижимались к виску, щеке, то очерчивали линию подбородка. Руки скользили по ее плечам, прижимая, впечатывая ее в твердые мышцы груди, даря ощущение тепла и уверенности.
– Получил то твое письмо – и думал, под поезд сигану от боли. Напился страшно, – сдавленно шептал Андрей. – И все эти годы… Видеть тебя так редко и не сметь прикоснуться… Мне так было плохо без тебя. Я только теперь это понимаю.
Саша чувствовала, как к горлу подступают слезы.
Сердце отяжелело, словно разбухло, и ему стало тесно в груди. Она не могла разобрать, чего больше в этих исступленных поцелуях – боли или наслаждения. Все было слишком ярко, слишком сильно, слишком – больно…
И, не выдержав, она рванулась из рук Андрея, отлетела в сторону, выглядя, должно быть, как сумасшедшая – волосы в разные стороны, губы припухли, грудь вздымается, а глаза отчаянные, наполненные слезами.
Она тысячу лет не плакала!
– Я не могу, Андрей, не могу, – хрипло прошептала она. – Слишком поздно. У нас все равно ничего не выйдет. Я…
И, не договорив, бросилась прочь из беседки, спотыкаясь в разросшейся здесь, давно не стриженной траве.
Она еще дважды подворачивала ноги, пока спешила к дому.
Александра уже трижды прокляла себя за то, что не удосужилась взять в поездку удобной одежды. Почему-то казалось, что делового костюма, в котором она прилетела, и простого строгого платья на смену будет достаточно, не говоря уже о единственной паре туфель. Она рассчитывала пробыть здесь день-два и сразу улететь и уж точно не собиралась разгуливать по окрестностям.
А теперь…
Теперь все так спуталось, смешалось.
Она сама уже не понимала, что происходит. Ей казалось, что она тонет в нахлынувших вдруг эмоциях. Словно ледяная плотина, которую Саша выстраивала у себя внутри много лет, вдруг треснула, развалилась на куски, и чувства хлынули наружу бурным потоком…
Это пугало – Александра буквально захлебывалась в ощущениях, паниковала от того, что не могла больше их контролировать, держать в узде. Именно потому она и убежала от Андрея – поддалась приступу паники и по-детски попыталась спрятаться от того, чего не понимала и боялась.
Запыхавшись, она свернула на улицу поселка, ведущую к дому.
У забора, повернувшись к дороге спиной, стоял Макс и разговаривал по телефону.
«Странно, почему он здесь? – мимолетно подумала Саша. – Что за секретный разговор, который нельзя провести из дома?»
– Олег, ну хорошо, давайте начистоту, – не замечая ее, говорил Макс. – Я действительно не могу найти эти накладные. Подождите… Олег, я понимаю… Ну, разумеется, я все компенсирую. Послушайте, Олег, дайте мне отсрочку… В течение месяца деньги у меня появятся. Дело в том, что мой отец…
Максим воровато оглянулся по сторонам, проверяя, не подслушивает ли кто, увидел приближавшуюся Сашу и поспешно бросил в трубку:
– Простите, я перезвоню.
Скулы его чуть побледнели, а глаза как будто стали еще темнее.
И Александре показалось, что на дне их плещется страх.
Однако брат быстро справился с собой и осклабился обычной глумливой усмешкой:
– Что еще за полет валькирии? Сашка, тебя что, черти драли?
– Отстань, – отмахнулась она и вошла во двор, на ходу приглаживая волосы.
Мать была на террасе, перебирала срезанные в саду цветы. Ее белые, полные, холеные руки споро сновали среди нежных соцветий и упругих зеленых стеблей. Зажав в пальцах большие садовые ножницы, Лидия Сергеевна ловко отхватывала кончики стеблей, обрывала сухие листья и ставила цветок в вазу. Воздух на террасе как будто струился сладким густым цветочным ароматом.
Саша поднялась по ступеням, и мать, бросив на нее быстрый взгляд, тут же отложила ножницы.
– Ну, что? – требовательно спросила она. – Что там происходит?
Александра остановилась напротив нее, тяжело – дыша.
Протянув руку, подхватила со стола одну из ваз, приготовленных матерью для цветов, и отпила из горлышка холодной сырой воды.
– Мама, – с трудом проговорила она. – Мама, зачем ты это сделала? Зачем заставила Андрея отпустить меня в Америку?
– Что-о? – протянула, округлив глаза, Лидия Сергеевна. – Какого Андрея? Какую Америку? Ты бредишь, моя дорогая? Я не понимаю, о чем ты…
– Ты все прекрасно понимаешь, мама! Не лги! – твердо сказала Саша. – Мне просто интересно… мне надо понять… Ты что же, так ненавидела его? Или меня, мама? Зачем ты сделала это? Неужели из мелочной бабской вредности?
– Я не понимаю, в чем ты меня обвиняешь, – выкрикнула мать. В голосе привычно задрожали слезы. – Это было двадцать лет назад, я совершенно не помню, кто кому и что говорил. И какое это теперь имеет значение? Боже мой, папа лежит при смерти, я еле держусь, а ты пристаешь ко мне с какой-то ерундой. Обвиняешь…
– Ты ведь сделала это нарочно, да? – Александра уже не могла остановиться.
Дрожащее лицо матери, ее наполненные слезами глаза, подрагивающий подбородок – это было так привычно, так обыденно. Она всегда так делала, когда хотела уйти от разговора. Но на этот раз Саша впервые в жизни не отступила.
– Ты внушала мне, что он со мной только ради связей. А ему – что я мечтаю об Америке, но не решаюсь ему сказать. Ты знала, что, если он начнет меня уговаривать ехать, я решу, что он отказался от меня, побоявшись ярости отца. Ты знала!
– Да что я такого сделала? – всплеснула руками мать.
Она случайно задела лежавшие на столе пионы, и цветы, подброшенные ее рукой, взлетели над скатертью и осыпались на столешницу багряно-розовым благоухающим дождем.
