Е. Бирман - Игра в «Мурку»
Простите, Читатель, занесло нас черт знает в какие мелочные рассуждения, пока Аркадий колесит с Серегой по еврейским дорогам. И правда, где они?
Оказалось, интерес Сереги к синагогам (проявленный им из чистой вежливости) привел к тому, что, отвлекшись от национального вопроса и от социальных противоречий, заехали они в Бней-Брак, где живут ортодоксальные евреи так, будто и не уезжали они никогда из Тыкачина в Польше или Новоград-Волынского в Украине. Долго колесили Аркадий с Серегой по переулкам. Всматривался Серега внимательно в лица прохожих, стараясь понять, что у них на уме, а Аркадий в дорожные знаки, тщась разобраться, как ему выехать отсюда хотя бы уж в Рамат-Ган, а не на трассу Гея, как ему было нужно.
Разглядывая спешащие фигуры в черных шляпах, костюмах, тоже черных и все, как один, скроенных так, чтобы поместился в каждом из них хотя бы еще один еврей, на черные плащи, подпоясанные чем-то похожим на ту веревку, которой подпоясывался граф Толстой, выходя в поле, на меховые шапки, словно нимбы венчающие главы праведников даже в жарком августе, подумал Серега: а хорошо бы, может быть, было вернуть их в Россию. По одному такому на каждый квадратный километр необъятных полей великой России, в черном плаще с развевающимися полами, громадной черной шляпе, с вьющимися на бойком ветерке черными пейсами, — и не только птица, колорадский жук и тот в ужасе сбежит куда-нибудь в Украину, и будет торговать Россия по всему миру не только газом и нефтью, но станет главным источником экологически чистой пищи. Простим Сереге его игривые фантазии, он мало понимает в сельском хозяйстве и религии. Скажем только, что около тысячи лет назад была Россия на волосок от принятия иудаизма, и произойди это, лежал бы теперь в мавзолее Ленин с пейсами.
А Аркадий тем временем выбрался из улиц и переулков Бней-Брака (кажется, в Гиватаим), изрядно при этом вспотев. Поездка эта недорого обошлась Аркадию, поскольку все обозначенные в настоящей главе населенные пункты, включая вдруг возникший в самом конце Гиватаим, легко уместятся на площади губернского центра в России, причем совсем необязательно, чтобы столица губернии отличалась блеском, а губернатор, заботясь о своем величии, включал бы в городскую площадь и приписывал к населению города площадь и население окрестных деревень.
Кстати, машина и бензин у Аркадия от его фирмы, и если кто-нибудь из предыдущего замечания об экономности этой экскурсии вывел заключение, что Аркадий «жидится» показать нашему герою свою страну, то мысль эта была совершенно напрасной и несправедливой, и пусть читатель с маленькой буквы, которому она все же закралась в голову, устыдится. Хотя бы на этот раз.
БОГОСЛОВСКИЙ ДИСПУТ
После поездки Аркадий с Серегой поехали к Теодору с Баронессой. Вся компания уже была в сборе.
— А что мы видели! — сообщил Серега радостно. — В ОрИуде жгли бухгалтерию. Вот это по-нашему! — смеялся он.
Сереге показалось, что все смотрят по сторонам.
— Они жгли не бухгалтерию, — сказал Теодор.
— А что? И откуда ты знаешь об этом?
— По радио сообщили.
— Что же такое нужно сжечь, чтобы об этом сообщили по
радио? — удивился Серега.
— Новый Завет, — сказал Теодор таким простеньким тоном, будто в третий раз пожелал здоровья чихнувшему.
— Что?!
— Новый Завет, — снова сказал Теодор, будто приучая Серегу к чему-то обыденному, но Серега смотрел Теодору прямо в глаза, требуя серьезных объяснений. — Я объясню, объясню, ты присаживайся, — сказал Теодор и вздохнул. Все остальные продолжали молчать.
— Это ведь Ор-Иуда, — пояснил Теодор, но, видя, что недоумение Сереги ничуть не рассеялось, продолжил, — никому ведь не придет в голову ссориться с персами из-за того, что они жгут американские флаги и кричат «Смерть Америке!». Это восточный обычай. Разве Россия разорвет дипломатические отношения с Ираном из-за этого? Не разорвет. И Франция с Германией не разорвут. Уверяю тебя, жители Ор-Иуды, в отличие от персов, в свои действия никакого чувства и даже никакой мысли не вкладывали, это исключительно от невинных понятий о справедливости в мире, — сказал Теодор. — Они таким образом тихо протестовали против незаконных происков миссионеров (тоже евреев, кстати), охраняли, по их представлениям, право еврейского народа на свою самобытную религиозность. Точно так же рабочие фабрики по убою птицы жгут автомобильные покрышки, защищаясь от предстоящих увольнений.
— Теодор, — сказал Серега, стараясь быть убедительным, — нельзя так переворачивать все с ног на голову. Хороша невинность! «Там, где начинают жечь книги, рано или поздно начнут сжигать и людей». Между прочим, еврей сказал. Не вам рассказывать об этом, — добавил Серега торжественно. Сереге теперь приходится, кажется, познакомиться с не лучшей чертой Теодора — его стремлением увильнуть от ответственности.
— Эта фраза Гейне, — отвечает Теодор, — один из самых трагических штампов. Я знаю людей из Ор-Иуды: сколько им ни цитируй Гейне, они будут по-прежнему жечь Новый Завет, но ни за что не согласятся жечь людей. Правда, Серега! Я тоже возмущен, но знаю, что это абсолютно бессмысленно. Вот пойди и скажи им: «Там, где начинают жечь книги, рано или поздно начнут сжигать и людей».
— И пойду! И скажу! — заявил Серега и, кажется, собрался на выход.
— Погоди! Ну, скажешь, и что будет? — придержал его Теодор.
— А что бы ни было! — сказал Серега и сжал кулаки.
— Кулаки тебе вовсе не понадобятся. Они будут доверительно смотреть тебе в глаза, может быть, вежливо коснутся рукой твоего локтя и будут спрашивать: «Ну как же это можно: в Еврейском Государстве стучаться в двери к незнакомым людям и предлагать им Новый Завет?» И будут укоризненно качать головой. «Разве можно, — спросят, например, они, — прийти в деревню Глушково Курской области, стучаться в двери и предлагать жителям Талмуд?» И что ты им на это ответишь?
— Откуда они знают про деревню Глушково в Курской области?
— Когда мне было года три, мой отец получил там место следователя после окончания института. Мать говорила, что у него лежал тогда пистолет под подушкой, но я его не видел. Зато хорошо помню, что там постоянно вспыхивали пожары из-за молний, и бабушка говорила матери: «Мане, гей памилах, с-из гличик». («Мария, ходи осторожно. На улице лед, ты можешь поскользнуться» — идиш.). И вот представляешь, пожар, гололед, а к тебе стучатся в дверь и предлагают Талмуд?
— Теодор, что за чушь ты несешь? — возмутился Серега, — какой может быть гололед в Глушково, если молния и пожар?
— Ну хорошо, — согласился Теодор, — молнии — летом, гололед — зимой. Все равно: люди падают на льду, ломают конечности, или бегут с ведрами тушить пожар, а в это время стучится к ним кто-то в дверь и предлагает Талмуд!
— Нехорошо — соглашается Серега.
— Или вот мой приятель в студенческие годы был послан в колхоз помогать в уборке урожая. Их разместили по домам местных жителей. Он попал в дом к одинокой старушке, которая частенько ругала жидов, не подозревая в нем еврея. Он решил не реагировать, но однажды не выдержал и сказал: «Вот ты ругаешь евреев, а сама молишься на этого еврея в углу». «Он не еврей», — ответила старушка. «А кто?» «Русский», — сообщила она, немного подумав. И вот представь себе, что в руки этой старушке сунули еврейский молитвенник, — говорит Теодор, — она его раскрывает и видит… Боже правый! Вместо начала книги — хвост ее, и страшные значки на страницах расселись, будто пауки с тараканами свадьбу справляют! Что бы она, по-твоему, сделала?
— Перекрестилась бы, — ответил Серега сдержанно.
— Пожалуй, — согласился Теодор тоже очень сдержанно.
— И что же, это у вас тут повседневная практика — жечь Новый Завет? И в Савьоне тоже жгут его?
— Нет, что ты! Скандал в прессе уже начался. А в Савьоне такого произойти не может — там к христианству относятся с таким же трепетом, как просвещенные европейцы к евреям и синагогам.
Наконец Серега улыбнулся, и его резидентура словно ждала этого:
— Сережа, тебе коньяку с лимоном или виски со льдом? — спросила Баронесса.
— Водки с салом! — буркнул Серега, подводя итог диспуту.
— Будет исполнено! — с готовностью сказала Аталия.
ВЕЩИЕ СНЫ ТЕОДОРА
Снятся Теодору странные сны. Редко бывают сны, о которых скажешь: ну прямо все как в жизни! Обычно — не так. То, что должно быть слева, вдруг обнаружится справа, то, чему случиться в грядущем привидится прошлым. И всегда есть намек, загадка. К чему бы вот это и это? Потому никогда не откинем мы приснившийся сон вместе с простынями и одеялами, а напротив: прежде чем откинуть простыни и одеяла, задумаемся, на что намекает, о чем предупреждает нас этот сон?
Начался сон с того, что остановился Теодор первым у светофора и стал ждать. Но вместо того чтобы сменился красный свет желтым, а потом и зеленым, стало все незаметно темниться в машине, затекать сумерками, стекло запотело, тикают дворники понапрасну, и все серее, все непроглядней в машине. Ворочается Теодор за рулем, ищет, как ему отыскать светофор. Да зачем ему светофор, если и дороги не видно, и как увидеть серую дорогу, если даже яркого светофора не углядеть? Вот уже и с дыханием что-то не то у Теодора, будто прижало его воздушной подушкой, неизвестно когда выстрелившей из руля. Пытается дверь открыть, выйти, но ремень безопасности не пускает. Отстегнул его кое-как, выползает, качаясь, как слепой, и в самом деле ничего не видя, в расчете, что бросятся к нему сразу люди на помощь. И правда, подхватили его, слепого, чьи-то руки, но руки эти зачем-то лезут ему под рубашку, а одна даже холодной мокрой змеей ползет в брюки, отчего совсем испугался Теодор, начал задыхаться, всхрапнул и, наконец, проснулся. Горела настольная лампа на прикроватной тумбе, книга «Мертвые души» была закрыта, а рукой нащупал Теодор пружину в матрасе, которой раньше никогда не нащупывал, и в затуманенный сном мозг его поползла откудато из детства, словно из киселя, сладко-знакомая фраза: «И что это за матрас такой? На одних пружинах спишь, точно в тюрьме на нарах».
