Геза Чат - Сад чародея
Я приехал в академию и быстро привык к тамошнему распорядку. Я много работал — торговал картинками за гроши, потому что отец не присылал мне достаточного содержания. Когда я приплетался поздно ночью в свою комнату, мне все не давала покоя пустота в голове, как в тот памятный вечер. Эта невысказанная важная мысль не отпускала меня.
К концу третьего месяца я получил телеграмму:
«Мама больна. Приезжай как можно скорее. Отец».
Я тут же поспешил на поезд и через пятнадцать минут был на пути домой. Приехал я к вечеру.
Войдя в дом, я очутился в знакомых комнатах, которые не видел так давно. Отец встретил меня с глазами полными слез, целуя.
— Умерла наша мама, — сказал он. Я прошел дорогую моей памяти столовую, теперь темную и торжественную, где стоял тяжелый запах восковых свечей. Мама, одетая в свое лучшее платье, лежала под той самой лампой, сейчас погашенной. На лице ее застыло вопросительное выражение.
_____________Горло сжалось от переполнявших меня эмоций, как будто его кто-то стиснул стальной хваткой. На секунду меня охватили воспоминания того давнего вечера.
_____________И я, наконец, вспомнил, что хотел ей сказать.
Трепов в прозекторской
Перевод О. Якименко
Двое санитаров в белых куртках одевали труп приземистого мужчины со светлыми волосами. На большом мраморном прозекторском столе таких и двое легко бы поместились. Он был совсем как ребенок — небольшой, рыхлый труп, который еще пару дней тому назад звали Треповым. Просто Треповым.
Санитары работали весело и споро. Еще разок прошлись мокрой губкой по коже так, чтобы красная от крови вода слилась по желобу на столе, затем встряхнули тело за плечи, усадили и отмыли плотную белую спину. Один из санитаров достал из кармана расческу и расчесал блондинистую шевелюру. Второй разделил волосы на пробор, но не так, как покойный носил при жизни.
— Не так он волосы носил, Ваня, — произнес тот, что постарше, — на правую сторону!
Но Ваня, который выглядел сегодня особенно довольным (даже посвистывал тихонько), ответил, что все будет так, как он захочет.
После чего они вдвоем подняли чистое и насухо вытертое мертвое тело и перенесли в другую комнату. Натянули на покойника белье и штаны, изящные ботинки и нарядный, с позолотой мундир.
Увидев ордена и медали на груди мертвеца, старик расчувствовался и, хотя санитарам в мертвецкой это не положено и даже запрещено, принялся философствовать:
— И зачем ему было столько? Теперь может со всеми побрякушками к чертям убираться.
— Ему их за то и давали, — отозвался Ваня, — чтоб такой конец получил; добро еще было бы, ежели б такие господа спокойненько себе помирали в постели. Так нет же, мы вам животы-то повспарываем, да пакли туда насуем, чтоб не капало. (Ваня говорил гневно, почти с ораторским пылом). Как думаешь, дядя Коля, ежели бы эта скотина годом раньше подохла, сколько б русских еще в живых осталось?
За этим вопросом последовала пауза — слишком много возни оказалось с воротником.
Старик ответил Ване уже потом, когда с трудом выправили мундир.
— Другой бы вместо него пришел. Сам подумай, Ваня, батюшке такой человек все одно нужен, этот бы не был тем, кем был, выгнал бы его батюшка на все четыре стороны. Да и взял бы другого.
Ваню справедливость такого вывода не убедила. Он резко выругался и, в конце концов, заявил, что покойник был скотина и виновен в том, что послал на смерть явно больше народу, чем требовалось.
К этому моменту с одеванием было уже покончено. Старик раскурил трубку и внимательно осмотрел мундир, подправил блестящие позолотой медали и ордена, вытащил из под рукавов манжеты и сложил руки трупа на груди. После чего труп переложили на небольшую железную каталку, покрытую сукном, и дядя Коля раскрыл дверь, чтобы можно было вывезти покойника на лестницу.
Ваня — тот, что помладше, — вдруг подбежал к двери и закрыл ее.
— Зачем захлопнул — я же специально открыл, — поинтересовался старик.
— Погоди, дядя Коля, забыл кое-что сделать.
— Ты чего удумал?
— Сейчас увидишь.
Ваня на цыпочках обошел помещение и заглянул в прозекторскую.
Затем приблизился к трупу, неожиданно замахнулся и трижды с силой ударил покойника по лицу, после чего санитары молча уставились друг на друга.
— Я это потому, — пояснил Ваня, — что нельзя такого негодяя, грабителя и убийцу, мерзостней которого еще в землю не закапывали, просто так отпускать. Пусть получит свое. Случай подвернулся!..
Старик покачал головой, на что молодой санитар со смехом и еще большей смелостью продолжил:
— Ударил скотину — а то ж! И еще отделаю.
Вдохновленный новым планом, Ваня осторожно вскарабкался на стол, на котором прежде лежал умерший, и со всей мочи врезал ему по лицу, стараясь не запачкать мокрую одежду. Когда молодой санитар слез со стола, старик уже нес губку. Покойнику заново омыли лицо, причесали волосы, нервно посмеиваясь и не произнеся уже ни слова.
Наконец, принялись выталкивать каталку на лестницу. Старик еще раз потянул дверь.
— Погоди еще чуток! — задержал его Ваня, — задам ему еще разок!
Он снова потянулся к трупу и засадил ему последнюю звонкую оплеуху.
— Вот теперь можем идти, — повторил он несколько раз, запинаясь, даже лицо раскраснелось от возбуждения.
Сдав труп, санитары молча поплелись обратно в прозекторскую.
Через какое-то время Ваня заговорил:
— Знаешь, дядя Коля, если б я сейчас этого не сделал, всю бы жизнь себя корил. Представь только — такая возможность! Да не видать мне милости Божьей, если я неправильно поступил.
— Хорошо, что сделал это, — серьезно заметил старик.
Вечером, улегшись спать, Ваня, потирая руки, думал, что будет, когда сын, которого сейчас ждет жена, вырастет большой, и он, Ваня, расскажет ему о своем сегодняшнем поступке; как мальчик будет гордиться отцом и как это будет здорово. Сын раскроет свои большие черные глаза и будет смотреть на него как на небожителя.
Однако мысли эти занимали его недолго — очень скоро Ваня заснул, дыша чисто и спокойно, как все здоровые люди.
Малышка Эмма
Перевод В. Попиней
Эту историю я прочел в дневнике. Автором был мой дальний родственник, который трагически погиб в двадцать лет, совершив самоубийство. Не так давно скончалась его мать, после чего дневники сына попали ко мне. У меня долго не доходили до них руки, но пару дней назад я, наконец, принялся за чтение. Я был поражен простотой и непосредственностью стиля. В третьей тетради я наткнулся на очень интересные записи, которые хочу привести ниже, несколько подсократив и слегка изменив пунктуацию.
Малышка Эмма была самой красивой из подруг моей сестры Ирмы. Белокурые волосы, серые глаза и нежное личико очаровали меня с первого взгляда.
Я ходил во второй класс начальной школы, она вместе с Ирмой — в первый. Эмма нравилась и другим мальчикам, но они об этом не говорили. Стыдились признаться, что интересуются девочкой, которая ходит только в первый класс.
Мне сразу было ясно, что это любовь, и, стыдясь перед собой, я решил, что буду любить Эмму всю жизнь и возьму в жены.
Малышка Эмма часто к нам заходила. Мы играли с двумя моими сестрами и братом Габором. Иногда приходили другие девочки, например, двоюродные сестры Ани и Юци, с которыми я раньше целовался в погребе, на чердаке, в саду и в дровяном сарае.
Стоял чудесный теплый сентябрь. Хорошая погода радовала меня еще больше, чем летом, потому что теперь с двух до четырех, а до этого с восьми утра до одиннадцати, приходилось сидеть за партой, и свежий воздух и игры с мячом казались еще слаще. Игры не успевали наскучить: придя домой, после полдника мы принимались носиться как угорелые, пока не позовут ужинать.
Школа тоже стала интересней и занимательней. Дело в том, что новый учитель, Михай Сладек, высокий краснолицый человек с высоким голосом, порол всех подряд.
Наш дом относился к пятому району, и мы ходили в школу на окраине. Большая часть класса состояла из крестьянских детей. Некоторые ходили босиком, в пестрых клетчатых рубахах, другие — в бархатных штанах и сапожках. Я завидовал им, потому что чувствовал, что они другие — крепче, решительнее меня. Там был один мальчик по имени Зёльди, который был нас старше лет на пять и носил в голенище складной нож. Однажды он мне его показал. И сказал:
— Мне сам черт не страшен.
Я рассказал об этом старшему брату. Тот не поверил.
Новый учитель не заставлял нас читать и заниматься чистописанием, как тот милый наставник, который был у нас в первом классе, — он объяснял материал и вызывал к доске. Если кто-то болтал или играл, он делал только одно замечание. На второй раз вызывал ученика вперед и тихо говорил:
