Ульрих Бехер - Сердце акулы
Полная луна днем.
Нереально большой, нереально правильный круглой формы диск, сверкающий над голубовато-белыми ледниками. Солнце уже опустилось за горой Сан-Анжело (но прежде, чем оно опустится в невидимое отсюда Западное море, пройдет целый час). Гора сейчас была коричневато-черной, а Монте Роза, напротив, светлела и отливала розовым и на какое-то мгновение напомнила ей о любимом цвете Ангелуса, а за Монте Розой поблескивали пемзовые горы близ Каннето, голубовато-белые в сиянии ледников, да, и они — тоже... А дальше — море, уже не такое бессмысленно синее, оно тоже чуть поблекло от ледникового сверкания полной луны, море, усеянное точками — ржавыми булавочными головками (парусами), и совсем далеко виднелся Стромболи, активный, действующий, с развевающимся дымным стягом, который трепетал в неаполитанской зелени неба, — для Лулубэ в эту минуту он означал библейский приговор: «Ты взвешен на весах и найден слишком легким», это был приговор ее первой страстной любви. И внезапно она вдруг поняла, что есть кое-что новое: она дождется какой-нибудь рыбачьей лодки, одной из тех, что вот-вот должны вернуться с лова тунца. И тогда ее отвезут на Вулькано. Она зайдет в Порто Леванте к донне Раффаэле, посмотрит на свою незаконченную работу... Нет, нет. Она отправится одна, совершенно одна, ничего и никого не боясь, в пещеру, где вчера, еще вчера, они были с англичанином, который предпочел исчезнуть «по-английски». Но и там она не станет упиваться жалостью к себе — пусть будет нечто вроде реквиема по этому эпизоду в ее жизни. Она разденется в пещере и искупается в море под высоким берегом, при свете полной луны, как та нимфа, которую написал великий базелец Арнольд Бёклин, покинутая нимфа — сколько их было, нимф, покинутых богами, полубогами, смертными... Да, пусть будет такой вот языческий реквием. Она заплывет далеко-далеко, и никто не крикнет ей: «Акулы!» Впрочем, у Бёклина нигде нет такого сюжета — нападение акул на покинутую нимфу.
После утреннего затишья, когда все в Марина Корта словно вымерло, шум, вдруг поднявшийся возле мола, показался ей просто чудовищным. Что это? Уж не собрались ли здесь в гавани рыбачьи лодки со всей Сицилии? Весь остров, похоже, сбежался навстречу рыбачьей флотилии. Лулубэ поглотила общая суматоха, никто не обращал на нее внимания. Барабанная лихорадка и выпитое капистелло сделали свое дело — тени под глазами стали менее заметными. Она по-прежнему была в своем любимом черном, а вот длинная, до локтя, перчатка осталась только одна, и ее белое кружево было сплошь в пятнах от красного вина. Она шаркала по мостовой деревянными подошвами, как и все эти толстые женщины вокруг (разжиревшие отнюдь не вследствие «экономического чуда», а от неправильного питания, как все бедняки). До смешного длинная, перекинутая через левое плечо коса спускалась на грудь, выражение бездуховности, вернее, бездушной апатии на лице Лулубэ могло бы навести на мысль о легком помешательстве. Но никому здесь не было до нее дела, все глазели на тунцов. До сих пор она знала лишь консервы из тунца в банках, и теперь удивлялась тому, насколько цвет этих «даров моря» соответствовал цвету мяса консервированного тунца. Некоторые рыбины достигали двух метров в «талии», а длиной были не меньше трех метров. И таких вот гигантов взваливали на носилки и куда-то тащили — это напоминало Лулубэ невероятной толщины великаншу, которую частенько показывали на базельской осенней ярмарке. Полуголые мужчины, некоторые очень волосатые, тащили совершенно лишенных волос, — подумала она, — тунцов, при помощи крючьев взвалив их себе на спину, волокли на плечах тунцов, которые были ростом со взрослого мужчину... нет, не мужчину. Все это, по цвету напомнившее ей обнаженных натурщиков в их базельской мастерской, где в окна врывался вечерний ветер, все, что с шумом вытаскивали из лодок и волокли к сводчатому зданию рыбного рынка, все это вяло шевелящееся, почти умершее или, из-за непрерывного движения — ведь их тащили, — скорее еле живое, вся эта плоть показалась ей плотью женской. Чудовищное «Похищение сабинянок».
— Добрый вечер, синьора! Не узнаете?
Она уже поняла, что нет ни малейшей надежды нанять какую-нибудь лодчонку, и вместе с толпой ее вынесло на пирс, где она миновала часовню святых-близнецов, ту самую, в которой она недавно — недавно? — слушала молитвы о ниспослании богатого улова. Ну вот они и получили свой богатый улов. У крытого причала на укрощенных молом волнах покачивались две грузовые шхуны. На трапе дальней из них стоял, чуть покачиваясь, коренастый мужчина.
— Неужто не помните «Царицу Савскую» и ее штурмана?
У коренастого мужчины была челка, как у Лулубэ, но гораздо более длинная, закрывавшая брови и белая, как белое сияние ледников, как нереально белая полная луна, как эта сверхполная луна. Маленькая грязноватая белая фуражка была сдвинута на затылок. В морщинах темно-оливкового лица притаилась хитрость добродушного морского разбойника. Говорил он таким громким голосом, будто общался исключительно с тугоухими, и время от времени торопливо облизывал кончики пальцев — по этой странной привычке она его и узнала: штурман шхуны, которая в первый раз доставила Турианов на остров Вулькано.
— Si, si. Помню. Добрый вечер.
— Вы сегодня одна, без молодого супруга?
— Si, si.
— Совсем одна?
— Si, si. — Вот так пищать «да, да» — это как раз подходило к ее новому состоянию апатии и отсутствию новостей. Она смотрела на мощную фигуру, украшавшую нос шхуны, — увенчанная короной голова мавританки и прекрасной формы грудь - резная фигура чуть покачивалась над водой. Лулубэ тряхнула головой и спросила: — А вы случайно не идете сегодня к Вулькано?
— Coriolano Calogero, ufficiale di macchina della marina commerciale Siciliana[27], — продекламировал штурман и снова облизал кончики пальцев. - Весьма сожалею, но сегодня «Царица Савская» проследует в Милаццо без заходов на острова.
— Милаццо? — Ведь там делает пересадку «этот англичанин»!
— Да. В Милаццо. Там находится знаменитая фабрика, где делают консервы из мяса тунца. Вы наверняка о ней слыхали.
— Si, si.
— Им тут такое счастье привалило, что уж и не знаю, сможем ли отчалить до полуночи.
— Счастье?..
— Ессо. Да вы же видите. Самый большой косяк за последние семь лет. Дамочек будут разделывать прямо тут, на рынке.
— Дамочек?
Он расхохотался каким-то квакающим смехом, облизнул пальцы и ответил:
— Это такая моряцкая шутка. Я говорю про pesce-vacce.
— То есть «рыбы-телки»?
— Ну да. Так мы называем больших тунцов. — Он старался изъясняться на хорошем итальянском, а не на сицилийском диалекте, в котором вместо «о» произносят «у», а вместо «е» — «и». Их разрезают, удаляют внутренности и кости, а нежное мясо, — тут он опять высунул язык, чтобы облизать пальцы, с мгновенной быстротой, словно ящерица, — мясо уложат в бочки, которые мы повезем в Милаццо. На всемирно известную консервную фабрику, о которой вы наверняка слыхали.
— Si, si.
— Я думаю, загрузочка у нас будет восемьдесят, а то и все сто бочонков. Но для вас, моя дорогая, местечко у нас на борту найдется, и для вашего супруга тоже. Прогулка при луне по Сицилийскому морю — весьма романтично для молодой супружеской пары.
— Благодарю вас, — пробормотала она. — Я хотела бы попасть на Вулькано.
— Сейчас-то? Нет, никто вас не повезет. Наши рыбаки, те, кто еще не слишком устал, будут праздновать. Ведь такой богатый улов!.. Per l’amuridi Diu![28] — вдруг выкрикнул штурман каким-то петушиным голосом.
По ту сторону мола море переливалось изумрудно-зеленым блеском, там скользили последние рыбачьи лодки под ржаво-коричневыми парусами, они возвращались в гавань, и Лулубэ услышала доносящиеся с моря звуки окарины — казалось, они где-то совсем рядом, так близко она еще никогда не слышала этой пронзительной отрывистой музыки.
— Святые небеса! Они поймали pescecane-гиганта!
— Pescecane? Рыба-собака? - Так они называют здесь акул-людоедов, — вспомнилось Лулубэ. Англичанин упомянул о них в своем убийственно корректном прощальном письме. — Откуда вам это известно? И откуда вы знаете, что она большая?
— Мы, моряки, такое сразу чуем. Глядите, моя дорогая, сейчас кое-что начнется. Сейчас из всех щелей выползут.
— Кто?
— Бедняки здешние. Мясо рыбы-собаки не годится для всемирно известной консервной фабрики. Хе-хе. А беднота уж накинется на него, не сомневайтесь. Потому что оно жутко дешевое.
— Вот оно что...
— А известно ли вам, что акулы принадлежат к древним, и даже к древнейшим видам морских животных?
— Не знала об этом.
— И к тому же они нам больше сродни, чем, например, тунцы.
— Как это?
— Потому что акулы, они своих нехороших деток... Вы меня понимаете?
— Si, si...
— Они их рожают, как люди. — Тут он еще раз облизнул пальцы и своим оглушительным голосом проорал: — А сколько деток у вас, позвольте спросить?
