Борис Евсеев - Пламенеющий воздух
Тут я с ним как следует и познакомился.
То есть я сперва оттащил Рыжего подальше от остановки и враз — откуда только силы взялись — схватив за грудки, прижал к стене.
— Савва тебя послал? — зашипел я ему в подбородок. — А может, Рогволденок?!
— Какой Савва? Какой Вогвол…
Я придавил рыжего сильней.
— А ты знаешь, что у меня майор полиции здесь в друганах? Тыртышный ему фамилия. — Я на всякий случай назвал фамилию подлинную. — Мы с ним тебя вмиг расколем! Говори! Для кого шпионишь?
— Пустите, больно же-э-э, — неожиданно заблеял Рыжий. — Я ничего такого… Я товговый агент… Ну ховошо, товговый шпион я. И что? Тут у них эфив в… в… в вазливе… А может, веселящий газ. Пустите! Я честный человек, а что шпионю — так за конкувентами глаз да глаз нужен!
Рыжий обиженно, но и гордо тряхнул головой. Волосы его при этом чуть съехали на сторону. Стало ясно: торговый шпион нацепил парик.
Это разочаровало, а потом рассмешило. Я-то уж было представил Рыжего агентом ФСБ или даже организации похуже. А он всего-навсего…
— Так ты не за мной в экспрессе… Ну в поезде — не за мной следил?
— Очень надо.
Тут — осенило:
— Так я тебе, пожалуй, помогу эфиром разжиться. Только — услуга за услугу. Идем в гостиницу, там скажу!
В гостиничном номере я, не говоря ни слова, вколол Рыжему (он опять нацепил парик) в лацкан пиджака работающий жучок-маячок и показал ему небольшой экран-телефон со спецсигналом.
— Скажи что-нибудь, — предложил я ласково и отошел с телефоном в сторону.
— Да идите вы…
Тут же на экране спецмобильника отразился нехитрый текст, секунду спустя проклюнулся и звук.
— Ого! — заинтересовался Рыжий. — Это что ж? Можно кому-то нужному такую штуковину впендювить?
— А то. Вот тебе второй жучок-маячок. Впендюривай кому хочешь, но только из «Ромэфира».
— Уж я знаю кому!
— Значит, договорились? Ты тут в Романове и за мной приглядишь, и других послушаешь. Только ты жучок ни на минуту не выключай. Мало ли чего. А за это для твоей фирмы… Как она, кстати, называется?
— «Мив эфива»! — исполненным величия жестом представил фирму Рыжий.
— А за это ровно через две недели обещаю достать для твоей фирмы баллончик с новейшим средством: с парфюмерным эфиром. Идет? — честно и дружелюбно глянул я в глаза Рыжему.
То, что я в глазах его увидел, не воодушевило.
Ему, как и мне смертельно надоела и московская, и романовская жизнь.
Он, как и я, хотел сменить обстановку, «сбросить» тему, обмахнуть с кончиков губ пыльцу примелькавшихся персонажей, отшвырнуть привычные способы шпионско-промышленной обработки жизни!
— Идет, — после паузы ответил Рыжий.
И тогда я вколол другой жучок-маячок себе в трусы. А Рыжему еще раз бегло объяснил, как Саввиной спецтехникой пользоваться.
Рыжий ушел, пообещав пробыть в Романове ровно две недели.
Забегая вперед, скажу: Рыжий оказался толковым малым. И агентом — хоть в МОССАД!..
Но жучки-маячки решили только полдела. Оставалось мое собственное нутро, с которым в непривычной обстановке справиться я никак не мог.
Идя в «Ромэфир», я еще раз объяснил самому себе, кто я есть и зачем здесь обретаюсь.
Получалось нескладно: приехал в Царево-Романов, чтобы начать самостоятельную работу, изменить житье-бытье. А сам только и делаю, что цепляюсь за старое, приукрашиваю жизнь и ее заглаживаю. Хотел бунта, а пекусь лишь о том, чтобы не загреметь в полицию. Даже не смог горделиво соврать Тыртышному про Болотную площадь: мол, я там был, мед-пиво пил, по усам текло и все такое прочее…
Но ведь я не заглаживатель житьишка! Я распространитель сладкого соблазна! И соблазн этот называется просто: рассказать мир, как историю. И таким образом мир вторично овеществить!
Мир ведь, как ветер. Не поймаешь дуновение вовремя — пиши пропало!
Тут размышления пришлось прервать.
В «Ромэфир» влетела асимметричная Леля:
— Женчик-птенчик ждет тебя у второй лестницы. Только не вздумай, прохвост, выкинуть позавчерашний фортель!
Часть II. ЛОВЛЯ ВЕТРА
Трифон
Левая сторона Волги — Борисоглебская — в тумане. Правая, Романовская, освещена солнцем. Сизая туча зависла над рекой. Но туча небольшая, она скоро уйдет.
Двое — женщина и мужчина — бегут дворами и уступчатыми лесенками вниз, к реке. Осень, листва, золотые пустотинки… И сладковатый запах прели: словно разломили гигантскую раковину, раскрылись створки перламутровой гнили, и порхнул из створок пьянящий, порочный, но и нежно ласкающий, миазматический дух.
Вдруг откуда-то сбоку истошный крик:
— Убё-ё-о-гли!
Слабое «ё-о-о-о» сносит эхом к воде.
Женщина и мужчина меняют направление движения. Не взбираясь на ближайшую из лесенок, они прямо с обрыва по кочкам, по траве кубарем скатываются к воде.
Суетясь, ищут лодку. Лодки нет.
Вдруг из-за длинного высокого причала выскакивает дюралька с навесным мотором. Ручку допотопного мотора с надписью «Вихрь» держит человек в армейском ватнике. Человек улыбается в редкую — по моде последних лет наполовину выщипанную — бородку.
Лодка утыкается носом в песок. Туча сползает на юг. Выходит солнце. В бороде у лодочника вспыхивает с десяток солнечных капель.
Человек в лодке — Трифон. Трифон Петрович Усынин, известный романовский ученый, доктор наук.
Трифон щурится на солнце и еще с лодки кричит:
— Так и нырнул бы! Прямо в одежде! Да уж ладно… Ну хоть бороду побрызгаю. — Он с наслаждением набирает алюминиевым черпачком воду, льет ее, брызгаясь, себе на голову.
— У-фф! Залезайте, поехали!
Женщина взбирается первой.
— Ой, я, кажется, подол намочила. Видели, Трифон Петрович, как они за нами кинулись? А это наш новый сотрудник: его зовут…
— Знаю, знаю!
Через пять минут на другой стороне Волги, загнав моторку меж двух таких же дюралек, Трифон говорит:
— Ты, птенчик, валяй к зондам. Валяй, валяй с миром… А мы на метеостанцию. По дороге и потолкуем. А ты, Женчик, на станцию потом возвращайся, перекусим.
Женчик-птенчик согласно кивает.
Двое мужчин направляются к метеостанции.
Станция — полузаброшенный пионерский лагерь. Всего-то — двухэтажный корпус и три-четыре развалившиеся беседки по краям. Постройки стоят на окраине города, в глухом, удаленном от шума и гама месте. Обсажены кряжистыми ивами. Заросли бурьяна — по самые окна.
Метрах в шестистах от станции, прямо на маковке невысокого волжского холма — еще один, двухэтажный новый домик. Рядом размером с крону десятилетней яблони — зонд. Выкрашен в царственный пурпурный цвет. Зонд едва заметно подрагивает от ветра. Тут же вкопаны длинные столбы с металлическими подносами на верхушках. Есть еще какая-то диковинная бетонная тренога высотой метра в четыре, с продолговатым ящиком, укрепленным на ней.
«Подносы» смахивают на кормушки для гигантских птиц. Ящик зеленый на треноге — точь-в-точь как для армейского оружия: для карабинов, а может, и для переносных зенитно-ракетных комплексов «Игла».
— …про эфир вам тут уже всякого, наверно, наплели, — слышится ясней и ясней голос Трифона. — Так я толочь воду в ступе не буду. Никаких экскурсов в историю! Просто вы должны усвоить: эфирный ветер в миллион раз сильней, продуктивней и, к сожалению, опасней ветра обычного.
— Все это я понимаю плохо. Я чайник, лох. Короче, не из вашей оперы!
— Знаю, знаю… Так вот. Ветер эфира идет не рывками, не волнами, — он перемещается странным манером и с неслыханной скоростью. Он — там, а потом сразу — здесь! Но при этом эфирный ветер умудряется оставаться вязким газом. Только запомните! Эфир — это сущность и состояние мировой материи, а не какой-то пар и туман. В общем, эфир — quinta essentia! Пятая сущность. Так когда-то называли эфир греки. А эфирный ветер — результат мирового, всюду сущего эфира… Греческим Богом — я имею в виду, конечно, Бога тайного, а не всяких там витринных властителей — был Бог-Эфир, Бог-Апейрон…
— Да ну?
— В христианстве тоже есть упоминания об эфире. Но сам эфир, как и сам Господь Бог, в руки никак не дается. Так что, кроме как за эфирный ветер, — нам и зацепиться пока не за что.
— Так чего и цепляться?
— Есть чего! И, как раз в связи с вашим дурацким вопросом, сообщаю последнюю новость: все, что происходит вокруг нас, — чушь и пустота! Видимость и тлен! Потому что в мире нет ничего, кроме вихрей…
В штанах нежно бурлит мобильник. Трифон с досадой его отключает, потом смеется.
— Улетел наш с вами эфир! И разговоры о нем тоже. Ладно. Теория — потом. Сейчас — практика…
В полузаброшенном с виду доме все оборудовано и устроено по высшему разряду. Сразу ясно: дом умышленно закамуфлирован под разрушенный, чтоб никто не позарился.
