Александр Чуманов - Три птицы на одной ветке
А насчет поездки в аэропорт Эльвира позвонила сама. И мысли не было, что откажет. Хоть сотню рублей сэкономить — и то вперед. А у него и в мыслях не было отказывать. Пусть и жена явно злилась. На то и жена.
Все-таки он уже не тот был, что в юности. Отцовской непререкаемости в семье он, правда, не добился, но все-таки указать жене ее место мог. Изредка…
— Вот и приехали.
— Слава Богу.
— Ага. Дотащу-ка я твой баул до стойки. Двадцать килограммов все-таки.
— Двадцать кило — женская норма по правилам техники безопасности.
— Все равно дотащу. Что люди подумают…
Престижная, хотя уже сильно потрепанная машина жалобно пискнула, но хозяин на нее даже не оглянулся. Он доволок до нужного места баул, небрежно свалил его с крытого турецкой кожей плеча.
— Уф-ф-ф, — сказал он шедшей следом Эльвире, — намаешься, однако, бедняжечка.
— Ерунда, мне доводилось и не раз машину с продуктами разгружать, когда грузчики напивались вместе с продавщицами, вот какой я была генеральшей.
— Раньше ты об этом не говорила.
— Повода не было.
— Ага, и у меня вроде раньше повода не было, но все же, — Михаил замялся, — все же, знаешь, оно, конечно… Слушай, Эль, не смейся только ради Христа, у меня сейчас, честное слово, не очень… Так хотя бы — это…
И он, совсем уже растеряв постылую «крутость», неловко сунул ей в ладонь смятую зеленую деньгу. Нерусскую «сотку».
— Это — не Софочке, Софочке как-нибудь потом, это тебе, девушка, бог весть, как тебе там, у дочки, придется…
Эльвира хотела что-то сказать, может, возразить, но он отчаянно замахал рукой, словно крещеный человек, нос к носу столкнувшийся с антихристом.
— Пожалуйста, не говори ничего! — Миша уже пятился к выходу. — Все, я ухожу, привет дочке и внуку, Кирюше привет и Джону, расскажи им что-нибудь про меня. Можешь — забавное…
Эльвира вдруг поймала его за рукав.
— Мишка, а помнишь, как мы тайком от твоих предков расписались и жили у моих? И ты, когда к своим родителям ездил ночевать, обручальное кольцо снимал…
— Господи, ну что за характер у тебя, Эльвира! Что за характеры у всех вас?! Ведь нашла же о чем — напоследок…
— Мишка, да что я такого сказала-то?!..
Но он ее уже не слышал. И больше не оглянулся ни разу. И вскоре исчез из виду. Пожалуй, навсегда. Ну, и пес с ним…
20.Из Кольцово Эльвира улетела в назначенное время. Минута в минуту, прощание с малой родиной не затянулось.
Только самолет оторвался от земли, Эльвира глянула в иллюминатор по старой привычке — и сразу нашла выморочную Арамиль, разрезанную надвое зловонной исетской лужей, не замерзающей ни в какой мороз, увидела этакую влажную щель промеж темных избушек да бараков древне-советской постройки — есть ли где еще в мире подобный «вагинальный ландшафт» — и отвернулась, пропади оно все пропадом!..
Но где-то там, под гранитным камушком, покоился ее отец, которого она когда-то — или это только казалось — очень любила. Во всяком случае, больше, чем мать. А жалела-то как!..
После ухода матери отец был словно младенец без титьки. Он бы ударился в запой-загул, как делают прочие отвергнутые, и становится им, вероятно, легче, но отец физически не мог ни запить, ни загулять. Уж так оригинально был устроен.
Однако повезло жить в маленьком городе, где, как в деревне, всяк на виду. И женщины сами стали к нему присватываться.
Одна, потом другая, потом третья… И отец стал понемногу меняться, раскрепощаться стал. Кто знает, когда бы старик остановился в своем поиске, но вдруг подвернулась женщина, которая, как показалось, более всего напоминает Алевтину. А кроме того, она была моложе Николы на тринадцать лет, имела высшее образование, что отец полагал самым важным — есть о чем с человеком поговорить.
И о чем уж они там говорили, ведь дипломированные у нас все, а образованных среди них раз-два и обчелся, оба никогда не читали книг, ни с какой особенной публикой не общались, а все суждения черпали из телевизора да газеты «Правда», которую вынуждены были выписывать как члены партии. То есть, начав жить вместе, они, помимо прочего, крупно сэкономили на подписке.
А недостаток у новой жены был всего один — трое девочек-школьниц. Один тройной недостаток против трех неоспоримых достоинств — такой вот получился баланс…
Однако Эля выбор отца скорей одобрила, чем нет. Конечно, она сразу про себя решила, что папкина избранница — дура дурой, но ведь и папка, положа руку на сердце, тоже не бог весть какая личность, зато — как сразу взбодрился человек, помолодел, разрумянился, раздухарился!
«Купи-ка, — говорит, — мне, дочка, в городе цветов на бракосочетание да побольше, да покрасивше, да подороже — моя Любаня обожает цветы!» А сам — десять рублей на «миллион алых роз».
И дочь купила. Молча добавила от своей невеликой зарплаты и купила. И ничего не сказала. Пусть старички потешатся, ведь этих тюльпанов по три рубля за штуку в их жизни никогда не было. Любовь же Ивановна — святая простота — нажив троих детей, в загсе отродясь не была, о чем Эльвиру незамедлительно проинформировал первый же знакомый арамилец.
Бракосочетание прошло честь по чести. Молодых привезли на «Москвиче» с ленточками, правда, без куклы на капоте, они обменялись кольцами триста семьдесят пятой пробы — теперь такие не делают, — поцеловались, расписались и с шиком укатили прочь. И хотя наблюдавших зрелище было относительно немного, подробности происходившего стали немедленно известны всему городскому населению. Вот-де как занятно сходятся на старости лет образованные придурки.
А эти молодожены после тихого малолюдного банкета снова, как ни в чем не бывало, пошли — каждый в свою сторону. Он — преподавать в школе ботанику с анатомией, она — на суконную фабрику придумывать новые драпы, ибо профессия ее редкостная называлась «инженер-дессинатор», и бедняжка даже не подозревала, что эпоха драпов вот-вот канет в вечность.
Впрочем, как выяснилось скоро, до лампочки были Любови Ивановне эти драпы. Потому что еще до первой брачной ночи она забеременела в очередной раз, чем вновь потрясла город, а уж как гордился собой будущий счастливый отец — это надо было видеть.
Конечно, за спиной многие посмеивались, но вместе с тем рейтинг, как сказали бы теперь, скромного школьного учителя, сроду внимания к себе не привлекавшего, резко вырос. Кажется, специалиста в области бесполой анатомии стали больше уважать даже арамильские пятиклассники, чего ж говорить про всезнающих выпускников.
— Ну-ну, — только и смогла выдавить ошарашенная Эльвира, — с вами, ребята, становится все интересней…
Так у ней появилась сестричка, которая была младше Софочки на семь лет.
Но «молодые» на этом не остановились! И спустя примерно год семья опять увеличилась — в ней стало пять девочек!
— Папка, ты чо, офонарел?! — воскликнула дочь при очередной встрече, демонстративно не принимая в расчет чувства присутствовавшей здесь же Любови Ивановны.
— А что, Родине нужны рабочие руки, — ответил отец, щуря маленькие добрые глазки, и был он в этот момент поразительно похож на канонического «дедушку Ленина» с известных портретов советских художников.
Однако размножение на том прекратилось. То ли у отца «кончились патроны» — должны же они когда-то кончаться, то ли Любовь Ивановна нарожалась, исполнив намеченный еще в юности план — родить пятерых и таким образом на пять лет раньше покинуть коммунистическое строительство.
Правда, помимо размножения хватало и других дел. Они взяли участок под «дачу», насадили на участке обычный ассортимент, затеяли строить избу, притом довольно большую, тогда как оба работниками были никудышными, а рассчитывать на помощь детей не приходилось.
Глядя на все, Эльвира только головой качала да повторяла свое, теперь уже излюбленное «ну-ну», которое и означало все.
Наезжая изредка проведать отца, она старалась пробыть в его новой семье как можно меньше. Обстановка ей там представлялась ужасной; дети мельтешили перед глазами, кричали, ревели, дрались и мирились ежеминутно, приставали к родителям и старшей сестре, бесцеремонно называя ее, крупного советского руководителя, Элей, отчего «руководителя» натурально передергивало.
Подрастающие дочери начали опрометью разлетаться из родного гнезда, чтобы больше ни при каких обстоятельствах в него не вернуться. И Эльвира прониклась к ним невольным бабьим сочувствием.
Когда же в доме остались только две младшие девочки, две, как ни крути, родные сестры Эльвиры, старики взяли еще один участок целинно-залежной земли. Хотя оба уже давно от активной трудовой деятельности отошли и существовали на государственный пенсион, правда, отец, как израненный фронтовик, пенсион имел довольно солидный.
А и в первом саду, как говорится, «конь не валялся», плантации, к всеобщему недовольству соседей, из года в год зарастали сорняками, хижина, навсегда оставшаяся недостроенной, уже местами начинала гнить, а они купили бракованные стеновые панели для следующей, одну из плит крановщик при разгрузке сломал, потому что, взяв плату вперед, уже успел принять для веселья портвейна номер 13.
