Кристофер Харт - Спаси меня
— Посмотри на меня.
Она смотрит: левый глаз почти не открывается.
— Хорошо, теперь не двигайся.
Очень осторожно кладу пальцы на нижнее и верхнее веко и чуть приоткрываю глаз. Губы кривятся от боли, и все же она терпит и не дергается. Глаз хоть и слезится, но чистый.
— Видишь?
Кивает.
— Ты не теряла сознание? Не тошнит? Голова не кружится?
Бет отрицательно качает головой и смеется таким печальным, сдавленным смешком.
— Ладно. — Я успокаиваюсь и обнимаю ее. — Жить будешь.
Улыбается.
— Знаешь, а впечатляет. Ты прямо-таки профессиональный медбрат. Будто всю жизнь синяки и ссадины лечил. Как тебе удалось так приноровиться?
— Регби, — мужественно отвечаю я. — Радуйся, что не получила ниже пояса.
(Регби! Ну и загнул! Что ты вообще о регби знаешь? На самом деле я даже не представляю, что конкретно делать. Главное — чтобы Бет верила в мою компетентность. Можно сказать, исполняю роль этакого живого плацебо.)
Бросаю мокрое полотенце в раковину.
— Давай попробуй свитер снять. Надо бы застирать его. — Лицо Бет искажается от ужаса, и я, неверно истолковав ее реакцию, предлагаю скромнице свою рубашку.
Она поднимает руки, пытаясь стянуть через голову свитер, но тут же, судорожно вздохнув, опускает их.
— Плечо. И рука не слушается.
Начинаю помогать — тихо и осторожно, однако возникают серьезные трудности: Бет не может поднять левую руку — слишком больно, судорожно втягивает воздух, ее всю перекашивает, и она стискивает зубы.
— Ладно, давай попробуем с правой.
Бедолага опирается на мое плечо, и я высвобождаю ее руку из хлопкового рукава. Потом, стянув свитер через голову, наконец стягиваю его с обвисшей плетью левой руки. При виде голого плеча прищелкиваю языком.
— Ого, впечатляет.
Бет кое-как поворачивает голову набок и косится вниз.
— Черт. Похоже, удары наотмашь на ближайшее время отменяются. А раздуло-то как!
Промывать смысла нет — ни порезов, ни ссадин; все плечо представляет собой гигантский багровый синяк.
— Знаешь, я бы предположил, что тебя бейсбольной битой отделали.
— Да нет, ногами били, когда я уже на земле валялась, — равнодушно поясняет Бет. Тут на ее глаза снова навертываются слезы, и она утыкается лицом мне в плечо.
Я опять целую ее, как маленькую, в макушку и утешаю, тихонько покачивая:
— Не плачь, все прошло.
Немного успокоившись, она отстраняется, поворачивается боком и расстегивает молнию на юбке. Та спадает к ее ногам, и Бет переступает в сторону, оставляя нехитрый предмет своего гардероба на полу. Снова ее перекашивает от боли, она замирает, дышит тихонько, потом наклоняется и подбирает юбку. Я забираю одежду и отправляюсь на кухню. Просматриваю швы, чтобы найти инструкцию по стирке, и бросаю белье в стиральную машину.
Оборачиваюсь и вижу: Бет стоит в нижнем белье, прислонившись к косяку здоровым плечом, и, склонив набок голову, улыбается, насколько позволяет ее изувеченный рот.
— Спасибо, ты необыкновенный человек, — говорит она.
Протискиваюсь в дверь и легонько подкалываю ее.
— Ты же сама прекрасно знаешь: я хоть и жиголо, сердце у меня золотое.
Она заходится смехом и тут же, резко вздохнув, хватается за живот. Умоляюще смотрит на меня.
— Не смеши, ладно?
Ухожу в спальню, выбираю в ящике комода старую байковую рубашку, а поднявшись, и здесь вижу ее в дверях — ходит за мной, как щеночек. Боится остаться одна, наша независимая, хладнокровная, замкнутая Бет. Даже на секундочку. Затем подходит ко мне, обвивает руками за талию и утыкается лицом в плечо. Только теперь уже иначе, с какой-то настоятельностью. Крепко-крепко прижимается и нежно тычется в рубашку разбитым ртом.
Поймите меня правильно, не каждый день в своей собственной спальне я принимаю неотразимых молоденьких актрис в одном нижнем белье. А уж о том, чтобы они сами на мне висли, и речи нет. А потому, к своему немалому стыду, должен признаться (впрочем, по большому счету, стыдиться тут особенно нечего), что мои детородные органы реагируют самым естественным образом. Моя маленькая проказница, ощутив бедром нарастающую твердость, вместо того чтобы отпрянуть в девственном страхе, прижимается еще сильнее. Она почти вворачивается в меня, закинув ногу чуть ли не на спину и запрятав лицо на моей груди.
Только сейчас Бет нужно совсем другое — в ее растерянном рассудке нет и мысли о сексе. Собрав всю волю, я беру глупышку за локти и отстраняю в сторону. Она поднимает на меня выжидающий взгляд. Но я только касаюсь ее губ, и мы долго смотрим друг на друга в упор, не мигая. Наконец Бет спрашивает:
— Нет?
Я качаю головой.
— Не будь глупенькой.
Она роняет голову, повторяет:
— Нет.
Потом снова поднимает на меня взгляд, и мы опять теряемся в глазах друг друга, будто надеясь рассмотреть там что-то, и одновременно расплываемся в улыбке. Она отходит чуть дальше и берет с кровати рубашку. Внимательно разглядывает фабричную марку.
— «Миллс», — читает Бет и переводит на меня взгляд. — Хм, не припомню, чтобы мне когда-нибудь доводилось надевать одежду «Миллс».
— Неужели правда «Миллс»? — удивляюсь я. — Ты же говоришь: от «Кензо» или от «Версаче». Значит, и от «Миллс».
Она осторожно натягивает рубашку, застегивает ее и высвобождает волосы из-под воротника. Рубашка доходит ей до середины бедер, но выглядит Бет невероятно здорово. Я сглатываю слюнки.
— Как тебе? Нравится? — Напрашивается на комплименты.
— Очень мило, очень, — подыгрываю я. — Иди в спальню, выбери какой-нибудь безмозглый фильм. Выпить хочешь? Виски? Воды? Апельсинового сока?
— Мне бы сейчас горячего шоколада.
— Отлично. Я мигом.
— И еще, Дэн… найди, пожалуйста, соломинку, — просит Бет, указывая на распухшую нижнюю губу. — А то я забрызгаю ненароком твою бесценную рубашку от «Миллс».
— Одна нога здесь, другая там.
— Знаешь, хотела тебе сказать, — добавляет она, — приятно все-таки, что ты иногда помогаешь дамам просто так. Ну, в смысле, без почасовой оплаты.
— Не беспокойся, счет тебе еще придет. Не настолько же я добросердечен.
На ее лице появляется болезненная гримаса.
— Подожди, Дэн. У тебя тут нет случайно чего-нибудь, чтобы расслабиться?
— Снотворного?
— Валиум, к примеру.
— А, понял. Кажется, Кэт что-то в аптечке держит. Сейчас сбегаю.
Пока варился шоколад, я снова заглянул в комнату проверить, как Бет.
— Хочешь, позвоню в полицию?
Даже не взглянув на меня, Бет с трудом заговорила — так мучительно ей было. И больно.
— Да, рано или поздно ты бы об этом вспомнил…
— Хорошо, видно, ты сейчас не в настроении беседовать с полицейскими. Но все равно подумай — может, стоит?
С тех пор как на мою сестру напали в Финсбери-парк, я отношусь к таким вещам крайне серьезно. Впрочем, сестрица в результате отделалась легче, чем ее обидчик, — уж такая она штучка. Тем не менее я прослушал ее продолжительную лекцию о том, как важно заявлять о подобных происшествиях, и долгое время пребывал под сильным впечатлением этого урока.
— Мерзавцы ведь все еще гуляют на свободе, нарезают по парку круги и подыскивают себе новую жертву, — не унимаюсь я. — Думаю, ты просто обязана заявить.
— Ну хорошо, все. Я поняла. — Бет поднимает на меня глаза, и я вижу там откровенный ужас, панику чистейшей воды. — Слышала я про это много раз: и про новые жертвы, и про женскую солидарность… — Она вздыхает, нервозно теребя и без того уже растрепанный уголок дивана. Наконец говорит: — Нет, плохо это. Не могу.
Я не настаиваю — пока не время: может, сама еще передумает.
Вхожу с подносом угощений и вижу: уже свернулась калачиком на диване и смотрит фильм. Выбор ее пал на «Таинственный сад» [29] — любимое кино Кэт.
Я ставлю поднос на кровать, протягиваю своей неожиданной гостье чашку горячего шоколада и соломинку. Мы пьем. Немного погодя как бы невзначай начинаю рассказывать о случае со своей сестрой, о нападении в Финсбери-парк, не забыв упомянуть, что после разговора с полицейскими у нее с души будто камень свалился. Это, видно, уже последняя капля: оторвавшись от экрана, Бет переводит на меня ненавидящий взгляд.
— Ладно, иди звони. Все равно они ничего не изменят.
Подхожу к телефону и набираю номер.
Вернувшись в комнату, слышу:
— Валиум принесешь?
— Сначала инспектор, потом — валиум. Долго ждать не придется: они уже выехали.
— Ишь командир нашелся, — шипит Бет. — Ты, видно, не улавливаешь разницы между взрослым и заправилой.
Что тут поделать? Молча утыкаюсь в телевизор.
— Можно мне все-таки таблетки? Ну, я прошу.
Встаю и иду за лекарством.
Сидим, смотрим фильм, сюжет уже дошел до середины, как вдруг в дверь звонят. Ну наконец-то.
