Роберт Стоун - Дамасские ворота
— А сейчас?
— Сейчас мы продолжаем принимать отдельных паломников. Но больше занимаемся исследованиями в области библейской археологии. Это сфера доктора Лестрейда.
— Вы работаете здесь? — спросил Лукас Лестрейда.
Лестрейд повернулся к Эриксену за ответом. На его лице по-прежнему стыла странная неприятная улыбка, — возможно, уж было подумал Лукас, следствие непроизвольного сокращения мышц или еще какой патологии.
— Теперь не очень много, — сказал Эриксен. — Сюда, в Масаду, в Кумран и к горе Искушения[112], мы возим паломников.
— Я решил, что у вас особый интерес к ессеям?
— В настоящее время мы работаем в Иерусалиме, — ответил Эриксен. — На раскопках у Храмовой горы. Приходите посмотреть наше новое место работы. Это в районе Новый Катамон.
— А, да, — сказал Лукас. — Знаю.
— Если желаете, — предложил Эриксен, — можете поехать с нами завтра. Мы везем нашу группу на Джебель-Каранталь.
Лукас недоуменно посмотрел на него.
Странный доктор Лестрейд пришел ему на помощь.
— На гору Искушения, — пояснил он. — Видно, не знаете истории, связанной с этим местом.
— Вообще-то, знаю.
Он было собрался отказаться от предложения, но одумался. Показалось заманчивым провести ночь в пустыне, и стало любопытно, зачем Эриксен возит паломников на гору Искушения.
— Мы отправляемся утром, в половине шестого, — сказал Эриксен. — Вас это устроит? Места в автобусе предостаточно.
— Буду готов к этому времени, — сказал он. — Я на машине.
Ночь тянулась медленно. Кафетерий закрылся в семь, автобусы уехали в город, и в центре оставались лишь несколько заночевавших гостей, кроме группы Эриксена. Одно крыло гостиницы было зарезервировано для нее, и до бродившего по саду Лукаса доносилась их оживленная болтовня. Но после девяти тишина и темнота опустились на пустыню и сама жизнь словно прекратилась.
Спускаясь к невидимой сернокислой воде, Лукас неожиданно услышал вибрирующий звук и увидел скользящий свет патрульного вертолета, выхвативший холмистую местность где-то в миле от него. Затем вертолет развернулся и улетел и сторону мыса Костиган; вновь наступила тьма. Лукас зашагал обратно к гостинице. Возле одной из пластиковых колонн перед рядом дверей он наткнулся на доктора Лестрейда, буквально с головы до ног закутанного в полотенца.
— Едете с нами, Лукас?
Весь запеленутый, с загадочной улыбкой на лице, Лестрейд походил на статую ханаанского божества, и очки в черной оправе таинственным образом усиливали сходство.
— Полагаю, что да.
— Вы действительно знаете, чем была гора Искушения?
— Разумеется, — ответил Лукас. — Я посещаю музеи искусств.
— Вы американский еврей, не так ли?
— Верно.
— И чувствуете особую тягу к этой земле? Чувствуете, что вернулись домой?
— Доктор Лестрейд, — спросил Лукас, — вы дурите мне голову?
— Нет, — ответил Лестрейд. — Я всегда интересуюсь. Покойной ночи.
И он исчез, словно призрак, которого напоминал.
10
Когда Лукас поднялся рано утром, паломники из Галилейского Дома уже толклись возле автобуса. Большинство одето чересчур по-американски: сплошные белые мокасины, лаймово-желтые слаксы и клетчатые шорты-бермуды. Набожные иностранцы в Израиле вечно выглядели до нелепости старомодно в стремлении следовать своим национальным стереотипам. Бродя среди них и на ходу завтракая перезрелыми фруктами, которые купил накануне, Лукас слышал также канадскую, австралийскую речь, речь со всех концов земли, где давал представления цирк Галилейского Дома.
Подошел доктор Лестрейд:
— Послушайте, можно я поеду с вами?
Лукас не возражал, предположив, что доктор жаждет пропустить глоточек в долгом пути.
Следом за автобусом они выехали с гостиничной стоянки и свернули на дорогу в Иерусалим и Иерихон.
— Похоже, ваши паломники не скучают, — сказал Лукас.
— О да. Типичный народ.
Конечно, подумал Лукас, такие они и есть, хотя его чувство патриотизма было уязвлено.
— Что, они все такие?
— Для меня они все одинаковы, — сказал Лестрейд. — Для вас, возможно, и нет.
— Говорят, типы существуют только в искусстве, доктор. Но не в жизни.
— Гм, а если б мы могли заглянуть друг другу в душу?
Эти слова заставили Лукаса замолчать на несколько миль. В конце концов он поинтересовался:
— Вы лицо духовное, доктор?
— Избави боже! Я археолог.
— Специализируетесь на библейских местах?
— С недавних пор.
— А с Галилейским Домом что вас связывает?
— Я у них научный консультант.
— Даете советы, где искать Ноев ковчег? Такого рода? — рискнул пошутить Лукас.
— Ноев ковчег, — повторил Лестрейд. — Это хорошо. Нет, на самом деле я не сотрудник Дома. Я настоящий археолог, на свой скромный лад. Веду полевые исследования. Иногда рассказываю о Кумране и ессеях.
Прежде чем Лукас успел извиниться, Лестрейд продолжил.
— Это, как ее называют, Святая земля, — произнес он тоном насмешливо-возвышенным. — Здесь есть действительно библейские места. То есть где что-то происходило, да? Что-то, о чем мы до сих пор узнаём.
— Какие-нибудь новые находки?
— О, вы будете поражены. На кого, говорите, вы работаете?
— Был пишущим редактором «Харперc мэгэзин». Сейчас работаю над книгой.
— Надо же! — воскликнул Лестрейд. — Я тоже.
— Но моя о религиозных сектах. Не об археологии. И бывает, пишу статьи на разные темы.
— Ну, работая на Дом, поневоле становишься узким специалистом. Мы работали на Масличной горе и в кумранских пещерах. И разумеется, на Храмовой горе.
— Я думал, раскопки там запрещены.
— Не совсем. И не для нас.
— Что нового узнали о горе?
— Дом очень интересуется Вторым храмом и святая святых. Размеры и так далее. Все это кое-где описано.
— Вы имеете в виду Талмуд?
— Не только в Талмуде.
— Где еще?
— Простите, — сказал доктор Лестрейд. — Это все, что я могу сказать. У Дома есть сотрудник по связям с общественностью. Лучше будет обратиться к нему.
По дороге в Иерихон Лестрейд пустился в воспоминания о забавных случаях из его общения с типичными паломниками.
— Вот пример. Да, мы тогда осматривали византийскую церковь близ Бодрума в Турции. Там на стене сохранилась огромная мозаика: Христос Пантократор, И. X., Царь Царей. Пронзительные глаза, воздетая рука, пришедший в величии своем судить живых и мертвых. Иисус Христос Всемогущий, да? И одна женщина спрашивает: «Доктор, — и Лестрейд продолжил плоским, невыразительным голосом в манере янки, — а эта церковь очень древняя?» — «О да, очень, — отвечаю, — седьмого века». — «Неужели? — говорит она. — От или до Рождества Христова?» — И он загоготал.
— Ну, может, Христос у нее в сердце, — предположил Лукас.
— С таким же успехом она могла бы быть чертовой буддисткой, — возразил Лестрейд, — для нее все едино.
Оказалось, что доктор Лестрейд много лет учился, готовясь стать бенедиктинским монахом. Окончив Кембридж, он в последний момент отказался от этой затеи.
— На самом деле это не для меня, — объяснил он.
Следуя за автобусом, в котором сидели преподобный Эриксен и типы, они проехали несколько километров по шоссе на Иерусалим, а затем свернули на боковую дорогу к Джебель-Каранталь. На перекрестке стояло полуразвалившееся здание, в котором когда-то было кафе. В разоренном саду возле него, среди разросшегося алоэ, упавших виноградных плетей и мусора, сидели два малыша. Когда Лукас притормозил перед поворотом на Джебель-Каранталь, один из крохотных сорванцов поднял с земли черепок и швырнул в сторону машины.
На какое-то время они потеряли из виду туристский автобус, но после нескольких неверных поворотов Лукас заметил его на стоянке перед монастырем, на полпути к вершине.
— Спасибо, — поблагодарил Лестрейд, направляясь к автобусу, который стоял с работающим мотором. — Дальше я не собираюсь. Уже слышал эту лекцию и видел панораму.
Лукас прошел в монастырь через темную привратную часовню с вереницей святых Восточной церкви на стенах. За часовней, в дальнем конце обнесенного стеной сада, виднелась дверь, возле которой стоял сомнительного вида православный монах с недвусмысленно протянутой рукой.
Лукас опустил в его ладонь положенные шесть шекелей и стал подниматься по известняковой дорожке на вершину. Пока он взбирался по ступенькам, в голове настойчиво звучал «Отче наш» в такт шагам и тяжелому дыханию, как навязчивая мелодия. Сводило живот от несвежих фруктов.
Преподобный Эриксен и его группа были наверху, у восточного края вершины. Сам Эриксен стоял на камне, возвышаясь над ними, и широким жестом обводил окрестности. И вид во все стороны был захватывающий, поразительный. Внизу вилась лента Иордана, простиралась земля Моабитская до Галилеи на севере и Мертвого моря на юге. С западной стороны на горизонте виднелись пригороды Иерусалима, строения на вершине Масличной горы.
