Питер Хёг - Условно пригодные
Это и случилось со мной сейчас.
Бог был слишком близок к Билю. К Иисусу тоже нельзя было обратиться со своими личными проблемами,- не было никаких оснований ожидать, что тебе помогут. Ведь действительно, ни разу не случалось так, чтобы это помогло.
И все же я думал об Иисусе, ведь мы учили какие-то отрывки наизусть и декламировали их на уроках, хотя и не особенно понимали смысл. Я вспомнил два места. Иисус говорил о времени. Его спрашивали, может ли он пообещать вечную жизнь, то есть свободу от времени. На это он так и не дал определенного ответа. Как и Катарина, когда я в лаборатории спросил ее, могу ли я быть уверенным в том, что поправлюсь, он прямо не ответил. Вместо этого он рассказал, что тот молодой человек, который задал ему этот вопрос, должен делать, если он хочет войти в жизнь, здесь и сейчас.
Иисуса спросили о вечности. А он указал на настоящий момент. Это никогда никто не разъяснял, в Библии полно таких мест. Биль читал ее во время утреннего пения, но ничего не разъяснял.
Что надо делать здесь и сейчас, если хочешь войти в жизнь? Вот на что ответил Иисус, вот первое, о чем я подумал.
Вторым было то, что, может быть, и Иисус попытался коснуться времени, возможно, это был его план. В своей лаборатории, не тогда в яслях в рождественскую ночь, а позже, он собрался с мыслями, чтобы понять высший план. И тогда он сказал тем, кто последовал за ним, что они должны пойти в мир и рассказать об этом плане, пусть даже людям это и не понравится и их будут за это преследовать и изолировать. Они должны это сделать, чтобы все тайное стало явным. И тогда его низвергли в Царство мертвых.
Спуск в Царство мертвых. Вот что я придумал.
Фредхой сидел наискосок от меня, он опирался руками на полку для сборника песнопений, которая была перед ним, одна рука лежала на другой, чувствовался запах его одеколона для бритья, и вообще он чувствовался повсюду.
На его левой руке лежала связка ключей. Так он их обычно носил.
Все замки в школе были одной системы, это были замки «Руко», других тогда не использовали.
Все ключи делились по рангу, выше всего был ключ-проводник, который был только у Биля и который открывал все двери, затем мастер-ключи Фредхоя, Флаккедама и нового инспектора, затем ключи от кабинетов, а ниже всего были ключи обычных учителей.
Это была хорошая система, в ней был только один недостаток, на низшем уровне, например в главной двери и дверях в коридоры замки могли открываться несколькими разными ключами. Чем больше ключей использовалось для замка, тем слабее он становился, тем более восприимчив он становился к чужим ключам.
Сегодня я не смог бы этого сделать. Не говоря уже о том, что сегодня я бы и не захотел, но это бы и не получилось – ведь все так изменилось с тех пор.
В то время это были обыкновенные ключи с пятью зубцами, зубчики входили в замок, выдавливая пять штырьков, после чего цилиндр свободно проворачивался. В наши дни в современных системах, появившихся в результате прогресса в этой области, существует, кроме этого, и параллельный код, к тому же ключи надежно защищены от подделок. Сейчас бы я не смог это сделать.
Я посмотрел на ключи Фредхоя.
Конечно же, я и раньше знал, что они лежат у него на руке. Но я специально старался не смотреть на них.
На связке было несколько простых ключей, а кроме них, несколько небольших ключей от шкафов в кабинете физики. Потом английский ключ от его собственного дома. Потом ключи от машины. Школьный ключ лежал очень неудачно, но я просто подождал немного, в какой-то момент он поменял положение, и ключ стал хорошо виден.
Я сконцентрировал свое внимание на глубине зубчиков, и ни на чем другом. Потом я закрыл глаза. И как будто услышал самого себя в замке. Как будто отвечал про него у доски.
Наконец я запомнил его.
Они не исключили никого из нас – это было совершенно непонятно.
В тот же вечер они убрали Августа из столовой и стали приносить ему еду в его комнату, в изолятор. На следующий день они перевели его классом ниже и посадили с ним Флаккедама в качестве постоянного охранника. Катарины сначала не было видно, я решил, что она исчезла навсегда, но через несколько дней я увидел ее во дворе, она сидела на одной из скамеек, опустив глаза. Меня они вызвали в приемную к Билю. Там были Фредхой, Карин Эре и Стуус в качестве председателя учительского совета, они сообщили мне, что поставили обо всем в известность Совет по вопросам охраны детства и Попечительский совет по делам детей и молодежи, поскольку у меня бесплатное место и экстраординарное разрешение учиться в этой школе. Теперь будет пауза, до того момента, пока не придет ответ от моего опекуна и из Управления по делам детей и молодежи, тогда они рассмотрят сложившуюся ситуацию.
Говорила Карин Эре, она была нашим классным руководителем, Фредхой молчал. Я пытался почувствовать его, ситуация была совершенно непонятна, ведь мне уже делали последнее предупреждение, и все-таки они еще меня не выкинули.
Я ничего не понимал.
4
Когда Биль впервые рассказывал о битве при Пуатье, он сделал одно дополнение. В связи с этим дополнением он второй раз за все время, пока я его знал, сказал о самом себе «я».
Он сделал паузу, а потом заявил, что, по его собственному мнению, мусульманство – религия мавров – является делом рук самого дьявола. Что, таким образом, битва при Пуатье была битвой между силами света и тьмы. И что если бы победа в этой битве досталась маврам, то современной цивилизации мы бы сейчас не знали.
Это было единственным прямым упоминанием о дьяволе за все время обучения в школе.
И все же никаких сомнений не было: стоило спуститься на семь ступенек к тьме и отодвинуть панель, как становилось ясно, что мы находимся на пути в Царство мертвых.
Сначала я забрал Августа, чувствуя где-то поблизости дыхание Флаккедама и новой инспекторши. На часах было семь минут первого.
Прошло десять дней с тех пор, как мы разговаривали и как нас разоблачили в церкви. В эти дни я видел Августа только во время утреннего пения и издали во дворе.
Дверь я открыл почти беззвучно. Он совсем похудел, будь все иначе, об этом надо было бы сообщить – тогда бы его стали кормить насильно.
Я попросил его встать, но больше ничего объяснять не стал. На нем была пижама и тапочки – на ночь они отбирали у него одежду и ботинки.
Раз в неделю у нас были уроки труда, кабинет труда находился на втором этаже, там были и инструменты для работы по металлу. Труд вел Кластерсен, за год до этого Карстена Суттона поймали за тем, что он нюхал растворители,- в классе в тридцатилитровом бидоне хранился растворитель для нитроцеллюлозы. В этот бидон можно было засунуть голову, мы все попробовали, но попался именно он, поскольку после этого совершенно обезумел. С тех пор Кластерсен очень внимательно наблюдал за нами.
Я показал ему сломанную ракетку для настольного тенниса.
– Разрешите мне починить ее,- попросил я.
Он конечно же не возражал – ведь это был спортивный инвентарь.
Я встал к тем тискам, которые находились в самом дальнем углу. Затем, стараясь, насколько это возможно, приблизиться к оригиналу, вырезал по памяти из металлической пластины ключ Фредхоя. Потом в течение нескольких дней я примерял и подправлял его.
Теперь этим ключом я открыл нам с Августом парадную дверь, на улице был мороз, но снега не было – следов мы не оставили.
Для того чтобы попасть в художественный класс, надо было спуститься на семь ступенек по лестнице, которая начиналась прямо за дверью, находившейся под аркой. На лестнице было две двери: одна из них была сделана наверху, чтобы ученики не могли собираться внизу на лестнице, где их не видит дежурный преподаватель, и собственно дверь в художественный класс. Обе они открывались ключом-проводником.
Долгое время я считал, что только мне известно, как можно попасть в технические коридоры подвала. Но, должно быть, Аксель Фредхой тоже знал это. Именно этим путем он и спустился, однако он, наверное, закрыл за собой дверь, так как его вытаскивали со стороны двора. Всем было невдомек, как он мог оказаться внизу. Не думаю, что он им рассказал об этом,- ведь иначе проход бы закрыли. Может быть, он оказался крепче, чем мы думали, а может быть, он просто-напросто был не состоянии говорить, даже во время допроса.
Ни для кого не было секретом, что эти коридоры существовали.
Когда строили новые туалеты, родителей попросили помочь снести старые,- надо было сэкономить деньги и одновременно еще раз продемонстрировать, что родители тех, кто учится в этой школе, особенно внимательны к школьным проблемам.
Тогда я работал вместе со всеми: мне хотелось посмотреть на родителей, ведь обычно их не видишь.
