Маргарита Симоньян - В Москву!
— На чем он играет? — спросила Алина.
— Скажи девушке, на что ты играешь? — крикнул музыканту один из зятьев — то ли Алик, то ли Абик или Овик.
— На что играю, на то и живу! — ответил старик, не открывая глаз.
Алина опять потянулась было писать Борису. Но тут же спрятала телефон подальше в сумку. «Так и не звонит. Не буду о нем больше думать ни за что», — пообещала она себе.
— А чего ты телефон все время вертишь? — спросила Лиана. — Тут же мобильной связи нет.
— Как нет? — встрепенулась Алина. — Совсем нет?
— Конечно, нет, — рассмеялась Лиана. — И не было никогда. Зачем им мобильная связь? Тут и так в огороде пукнешь — через минуту на границе будут знать, что укакался.
Неожиданно для себя самой, Алина почувствовала, что у нее поднялось настроение. «Интересно почему?» — спросила она себя и тут же поняла: потому что теперь она не может точно знать, звонил Борис или не звонил. Может быть, он звонил уже десять раз.
С улицы принесли бабушку в черном платочке и посадили за стол. Джульетта стала ее просить:
— Ба, расскажи, что твоя свекровь сказала, когда первый раз тебя увидела?
— Отстань, ничего не буду рассказывать, — твердо сказала бабушка.
— Налейте ей, — шепнула Джульетта одному из зятьев.
Зятья налили женщинам домашнего вина из огромной бутыли, а себе чачи. Старший зять поднял первую рюмку и сообщил:
— Если кто не в курсе, Абхазия — это кусок земли, который Бог оставил себе под дачу.
Как этот день перешел в следующий день, никто не заметил. Алина помнила только, что кто-то рассказывал про бычка, который влюбился в Кремлинину старую лошадь:
— Этот бычок — урод, извращенец! — говорил кто-то. — Он когда эту лошадь первый раз увидел, оморок упал!
Ближе к обеду второго дня к дому Кремлины подъехала запыленная тойота с новосибирскими номерами.
— Серый наш приехал! Соскучился? — воскликнула Лиана.
— Я и не знал, что вы тут, — сказал Сергей. — Мне на границе сказали, что здесь лучшая гостиница на побережье.
— Так и есть, брат! — сказал то ли Алик, то ли Абик или Овик.
Сергею было лет сорок. Выглядел он спортивно и одновременно интеллигентно. У него были видные плечи и рельефные ноги в шортах, но при этом очки и доцентские продолговатые залысины над умным лицом.
Сергея тоже посадили за стол. Первым делом ему сообщили, что Абхазия — это кусок земли, который Бог оставил себе под дачу.
После первой рюмки Сергей стал внимательнее смотреть на Алину. После второй задал ей глупый вопрос ни о чем. После третьей — не сводил с нее глаз. Алина сначала улыбалась ему, а потом стала хмуриться. Сергей поднял четвертую рюмку:
— Давайте выпьем за неземную красоту женщин за этим столом! Невозможно глаз оторвать.
— Давайте лучше выпьем за то, что вашим глазам так мало надо, — устало сказала Алина.
Зятья Кремлины переглянулись сурово. Им явно не понравился тост Сергея. Сергей это заметил и сменил тему.
— Скажите, а чего абхазам с грузинами не жилось? — спросил он.
— Как тебе объяснить? — задумчиво сказала Кремлина. — Грузины были господа. Видел, когда въезжал сюда, там разваленный дворец стоит трехэтажный. Вокруг все дома — маленькие, бедные, ты сам видишь. А там был настоящий дворец! Пока его не разгромили, когда война началась. Там жила семья грузин — единственная у нас в селе. Они ни с кем не общались. В гости не ходили и никого не звали. Они же гордые. Князья. Ни с абхазами, ни с греками, ни с русскими, ни с нами не общались. Вот за это мы все их не любили. Никто грузин не любил.
— А меня поперли с работы еще при советской власти за то, что я грузинского не знал, — отозвался Алик. Он был единственным за столом абхазом.
— А кем вы работали? — спросил Сергей.
— Дороги строил. Зачем мне там грузинский язык — с цементом разговаривать?
— И что, из-за этого война началась? — снова спросил Сергей.
— Конечно, из-за этого! — вспыхнул Алик. — А этого мало, что ли? Ты не знаешь, как грузины борзели тут! Война после чего, ты думаешь, началась? После того, как они в Сухуме институт закрыли. Сказали, что народ, у которого нет культуры и истории, не может иметь институт. Так и сказали! Это мой народ — у которого нет ни культуры, ни истории! Они так всегда считали и до сих пор так считают! Мы никогда с ними не будем вместе жить больше, никогда! Здесь была такая кровь, которую на Кавказе столетиями помнят. Это надо Кавказ вообще не знать, чтобы этого не понимать. У нас ни одного мужчины нет — ни одного! — кто бы не воевал. И, если сейчас война опять начнется, мы все достанем свои ружья из подвала и пойдем опять убивать и умирать будем сами, пока последнего грузина с нашей земли не выгоним, — сказал Алик и встал над столом.
— А без грузин лучше стало? — не успокоился Сергей.
— Конечно, лучше! — почти закричал Алик. — Живем на своей земле, как хозяева, а не как слуги.
— Мы не жалуемся, — подтвердила Кремлина. — Все хорошо. Пока ваша Россия нас не бросит — все хорошо. А вообще везде, где люди — везде говно. Давай я лучше кофе сварю, кто будет?
— Вот именно, нашли тему! — сказала Лиана.
— Ладно, подвинь мне соль по-братски, — сказал Алик Сергею, садясь обратно.
— Ба, расскажи лучше, что тебе свекровь сказала, когда тебя первый раз увидела? — опять спросила Джульетта.
— Замолчи, не скажу, сказала! — ответила бабушка и стукнула по клеенке сморщенным кулаком.
Бабушка Зина — свекровь Кремлины — была русской. Единственной русской в огромной семье. Много лет назад ее будущий муж уехал из Апсны в Ленинград учиться в институте. В первое лето он приехал домой с пятью монголами-однокурсниками. Следующим летом привез невесту. Увидев ее, родители закатили скандал, суть которого сводилась к тому, что лучше бы сын женился на пятерых монголах, чем привел в дом русскую невестку. Зина хорошо помнила, как она стояла в огороде, прислонившись к высокой хурме, которую видела первый раз, пока ее Карапет громко ругался с родителями на незнакомом языке.
Потом все затихло. Через минуту под хурму вышли будущие свекор со свекровью. Они долго молча смотрели на Зину, а она смотрела на них, не зная, что ей делать и говорить, и нужно ли что-то говорить и делать. Потом свекровь сказала свекру одну только фразу, которую Зина тогда не поняла, но запомнила навсегда.
После громкой свадьбы каждую ночь Зина повторяла фразу свекрови в уме, чтобы не забыть и когда-нибудь обязательно выяснить, что она значит. И каждое утро боялась спросить у мужа, оказавшегося строгим и даже грозным — совсем не таким, каким он был в институте.
Целыми днями Зина пахала в колхозе, до одури сбивала жирное масло, нанизывала табак на тонкие прутья, собирала тутовые листья, чтобы кормить отвратительных шелковичных червей в ящиках, которыми был уставлен весь дом*, а вечером — это было самое ужасное — муж заставлял ее мыть его матери ноги.
Через несколько лет свекровь умерла, а Зина привыкла возиться в земле и даже по ней скучала, когда пару раз ездила в Ленинград навестить родителей. Она полюбила выращивать шелк и табак, родила шестерых и сама не заметила, как выучила чужой язык.
Однажды она наконец поняла, что сказала тогда свекровь, и очень долго смеялась.
— Бабушка, ну что она тебе сказала? — ныла Джульетта.
— Иди в жопу, — ответила бабушка. — Никогда тебе не расскажу.
— Да я и так знаю!
— Знаешь, сиди молчи, — ответила бабушка.
Алина вышла в туалет. Туалетом Кремлины гордился весь поселок — в нем был унитаз.
— Там пеночка вместо мыла! — предупредила Джульетта. — А то отдыхающие жалуются, что у нас мыла, видите ли, нет.
— Может, это музыканты жалуются? — спросила Лиана. — Они, небось, не видели никогда пеночку.
— Какие музыканты! Музыкантов мы туда не пускаем! Они в огород ходят.
Туалет находился на дальней границе участка, за огородом. Вымыв руки разбавленной пеночкой, Алина пошла обратно к столу. В воздухе тихо и музыкально стрекотали насекомые. Теплая кора душистых деревьев поблескивала в лунном свете. Под тоненьким невысоким гранатом Алина увидела Сергея.
Он сказал:
— Пожалуйста, поговорите со мной.
И поперхнулся.
— Уйдите, — ответила Алина. — Зачем вы за мной пошли? Я замужем.
— Послушайте, если вы думаете, что мне нужен курортный роман, то вы ошибаетесь, — сказал Сергей. — Я действительно вами заворожен. Я ни о чем не прошу вас — только поговорите со мной. Не прогоняйте меня.
— Сергей, я прошу вас, уйдите. Вы мне неприятны, — Алина почувствовала, как в ней поднимается знакомая, хоть и редкая ярость, которая всегда давала ей силы говорить то, что она думает, даже если это кого-то огорчит или ранит.
Она повернулась, задев колени Сергея краем шелковой юбки, и пошла обратно к столу. Сергей побрел за ней. По дороге он остановился у большого сиреневого цветка, посмотрел на него зло и вдруг стукнул по нему пальцами так, как школьники дают друг другу щелбаны. Цветок слетел с веточки, оставив торчать голые тычинки и уродливый пестик. На траву посыпалась мягкая желтая пыль.
