Маргарита Симоньян - В Москву!

Маргарита Симоньян

В Москву!

Посвящается моей семье — самому драгоценному дару из всех, что доставались мне от Господа. И еще Гоголю, без которого невозможно.

Предисловие

Первое. Все совпадения прошу считать совпадениями. Все образы — собирательные. Если кто-то себя узнает, имейте в виду, это не вы.

К примеру, я не знакома с настоящим хозяином «Лурдэса» и не могу быть уверена, что жена от него все-таки ушла.

Газета «Вольная Нива» никогда не была такой, как я ее описала. Такой была другая газета, но у нее непоэтичное название.

Никто не знает, почему на самом деле пропал Димка. А я делаю вид, что знаю.

Нижеописанную границу больше нельзя перейти так, как ее перешла Алина. Теперь там гораздо хуже. Теперь вы простоите пару часов в фанерном загончике, наступая на стариков и беременных женщин, пока белолицая девушка со звездочками на плечах будет пить кофе, поглядывать на толпу с отвращением и иногда кричать: «Все назад, я сказала!»

Справедливости ради должна еще сообщить, что гелаевцы в тот раз продержались недолго. Их всех перебили. А советница президента вряд ли могла так говорить про Европу. Хотя кто ее знает?

За что могу точно ручаться, так это за то, что авария на Волгодонской атомной станции происходила именно так, как я описала. Дословно.

И Виталий Шмакалдин действительно лазил в трусы ученицам. Некоторым не было даже пятнадцати. Вот ему за это. Не знаю, действительно ли он уже умер, но, если жив, пусть ему будет стыдно.

Второе. По поводу «это было не там и не то, и время перепутала» подтверждаю: не там и не то. Было что-то похожее, где-то, когда-то, примерно в такое же время, но на чистую правду не тянет ни слова. А некоторые эпизоды — так вообще стопроцентное вранье.

И последнее. Больше всего на свете я люблю те места, которые описала — от поселка Черешня, где у меня дом, до московских гостиных, где у меня жизнь. Если покажется наоборот — это от недостатка таланта:)

Не судите строго. Особенно если решите судиться.

Все, иду к микрофону. Ни пуха мне ни пера ☺

Часть первая

Не Москва

Первая глава

Путин тоже любит Сочи.

Белокожая женщина, нежная, сложная, гуляла по пляжу, скучая по мужу. Муж не звонил со вчерашнего дня, а сама позвонить она не решалась.

Вокруг женщины шныряли шоколадные дети — носили чурчхелу, и утомленные бабушки в длинных юбках тащили тюки с кукурузой и солью. В глазах у них отражалась вся скорбь их великих и древних народов.

Воздух гудел призывами:

— Фарель капчени, рапан варени, беламур!

— Пива, риба, раки! Пива, риба, раки!

— Хачапури, сосиска в тесто! Хачапури, сосиска в тесто!

— Чурчхела дамашни, хареши чурчхела, нидарагой!

— Ку-куруза! Кому ку-куруза!

— Фа-а-атаграфируемся с попугаем, с питончиком фа-аатаграфируемся!

Нагловатая молодежь предлагала экскурсию в Турцию, рафтинг, джиппинг, или, на худой конец, петтинг, или нырнуть с аквалангом вглубь Черного моря, чтоб увидеть скрытые там неземные красоты: пластиковые стаканы, резиновые шлепанцы, консервные банки и, если очень повезет, пару серо-бурых ракушек.

— Дорогие отдыхающие! Добро пожаловать в га-а-астеприимный Адлер! Предлагаем вам незабываемое путешествие над пучиной на парашюте. Ни с чем не сравнимые ощущения. А-а-а-абсолютно безопасно! — орала женщина в грязной футболке. Женщину окликнули:

— А на банане у вас можно покататься?

Молодой мужчина держал за руку мальчика лет восьми. Оба улыбались. Уже это выдавало в них неместных. «И чему эти отдыхающие все время радуются, как дебилы?» — подумала женщина.

— Мужчина, вы что, нерусский? Я разве что-то говорила за банан? Я продаю пучину на парашюте, а банан, я не знаю, кто продает! — с ненавистью огрызнулась женщина. — Дорогие отдыхающие! Добро пожаловать в га-а-астеприимный…

Парашюты носились взад и вперед над волнами, привязанные к катеру. Отдыхающие свисали с них по двое и визжали. Ветер доносил визг до самых кафешек на набережной.

Прошлым летом из креплений такого же парашюта выскользнула девятнадцатилетняя дочь местного вора в законе и рухнула плашмя на воду прямо у пляжа. И разбилась. В тот сезон ее отец разогнал всех парашютчиков, а того самого, который проверял крепления, прибил.

Но отдыхающие этого не знали, а если б и знали, то что? Народ, победивший фашизм, парашютами не напугать. Пару недель назад на этой же набережной вылетел из тарзанки* семилетний мальчик и размозжил себе голову о каменный пляж на глазах у родителей, а ничего — к тарзанке очередь стоит.

Много раз запрещали городские власти и парашюты, и скутеры, и тарзанки, но потом, как обычно, в тихом непыльном отделе администрации города находился серенький человек с лысинкой, которому надо было достроить дом к свадьбе сына. К нему приходил хозяин тарзанки, просовывал голову за дверь кабинета и уходил незаметно, как будто и не приходил. Сразу после этого запрет без лишнего шума снимали, тарзанки и парашюты снова заполняли адлерские пляжи, а сын чиновника въезжал в красивый дом.

Зато ни с того ни с сего запретили продавать на пляже холодную минералку.

— Вареные крэветки! Пиво халодний, — слышалось на берегу.

— Водички принеси холодной, не надо пива, — умоляли отдыхающие.

— Водичку нэльзя. Водичку запрэщено.

— Почему же запрещено? Пиво не запрещено, а водичку — запрещено?

— Мэрия запретил. Сказал, что водичка на жаре может испортиться, все отдыхающие потравятся. Не могу принести — менты гоняют, — вздыхал разносчик креветок.

Запретить носить по пляжу водичку договорились хозяева прибрежных кафешек. Так они боролись с конкуренцией со стороны разносчиков. Отдыхающие, отчаявшись, плелись за водой в кафе и покупали ее за любые деньги, а заодно и обедали.

Впрочем, в городе только выбрали нового мэра, и никто ничего не успел пока запретить. Парашютчики оклемались, авторитетный отец утешился беременностью новой любовницы, и у каждого отдыхающего вновь появился уникальный шанс принять экзотическую смерть на гостеприимном черноморском берегу.

В конце проулка на тротуаре под полиэтиленовым навесом стояли три пластиковых столика с грязными ножками.

Это была летняя веранда знаменитого в городе ресторана. Летней верандой хозяин назвал площадку, после того как слетал в Москву на свадьбу к родственникам.

Белокожая женщина — звали ее Алина — вошла в ресторан.

Лучшие столики у входа были заняты. За столиками мрачные девушки в фартуках пили кофе. Это были официантки. Они скучали, постукивая по столу накладными ногтями. Заметив посетительницу, одна из официанток медленно, как октябрьская муха, повела в ее сторону головой, остановила на секунду презрительный взгляд и так же медленно отвернулась.

— Извините, где я могу сесть? — спросила Алина.

— Садись, где хочешь, — пожала плечами официантка, выковыривая грязь из-под ногтя, — и, слышишь, меню по дороге захвати себе — вон на баре лежит.

Алина просидела над меню минут тридцать — к ней никто не подходил. Официантки продолжали скучать.

За соседним столом пятеро откровенно местных мужчин запивали хачапури коньяком в компании откровенно неместных девиц. Одна из них, с открытой спиной, терлась коленом о джинсы самого здорового мужика — лысого кабанчика с черной щетиной на загорелой спине. Она капризничала:

— А ты мне покажешь лавровишню*? Я никогда не видела лавровишню! Я даже не знаю, что это такое. Ты обещал показать!

Мужик вытер рот жирной от масла рукой и потянулся к девице. Вдруг кто-то с силой дернул назад ее стул, и над голой спиной девицы послышалось яростное шипение:

— Кто здесь не знает, что такое лавровишня? Это ты не знаешь, что такое лавровишня? Пойдем отойдем в сторонку, я тебе быстро объясню, что такое лавровишня!!! Может, еще кто-нибудь не знает, что такое лавровишня? Кому-нибудь еще объяснить??!! — рычала женщина, накрашенная по местной моде. Из-под накладных ресниц сверкали молнии, от искры мог вспыхнуть коньяк. Стразы на блузке женщины зажглись огнем преисподней.

И что-то очень знакомое вдруг поразило Алину в этом взгляде, далекое, давно забытое и одновременно родное.

— Лиана! — вскрикнула она.

— Шта-а-а? — резко развернулась багровая от ярости Лиана и тут же растерянно ахнула.

— Алинка! Мама моя родная! Ты как сюда попала?! Сто лет тебя… — она снова повернулась к столу: — Скажите, суки, спасибо, что подругу встретила, которую сто лет не видела. Ей скажите спасибо, что я вам столы не перевернула и стулья у вас на головах не поразбивала!