Георгий Фруменков - Декабристы на Севере
Зная, что вся переписка тщательнейшим образом проверяется, он пытался через письма к жене склонить власти к смягчению своей участи: “Ты говоришь о моей невиновности, дорогой друг: правда, что я уже семь лет невиновен, что я не поддерживал ни малейших отношений с кем бы то ни было, что я даже торжественно отрекся от всех своих прежних связей, от всех своих прежних заблуждений. Но эти ошибки, эти заблуждения давно прошедших дней, кто искупит их за меня?”.[253] В то же время Муравьев прекрасно понимал, что на царскую милость, на “прощение” ему рассчитывать не приходится. Действительно, вместе со 120 причастными к “злоумышленному обществу” он был предан Верховному уголовному суду, хотя другие члены тайных обществ, вышедшие из их состава после Московского съезда 1821 г., суду не подвергались. Коронованный “судья” не мог простить А.Н. Муравьеву инициативы в создании обществ и того, что он “приготовлял новых членов и весьма многих привлек в Союз благоденствия”, а особенно того, что “в 1817 г. по его предложению и в его доме происходило совещание, когда Якушкин вызвался покуситься на жизнь покойного императора”.[254]
По решению Верховного уголовного суда, А.Н. Муравьев был отнесен к VI разряду государственных преступников и приговорен к шести годам каторги, а по указу императора от 10 июля 1826 г., утвердившему приговор декабристам, — к ссылке в Сибирь без лишения чинов и дворянства. Правитель государства явно хотел выглядеть справедливым. О царской “милости” широко сообщалось в официальных правительственных материалах по делу декабристов. В 1825 и 1826 гг. эти материалы были опубликованы в газетах, изданы отдельными листками и брошюрами,[255] впоследствии перепечатывались в различных изданиях. Во все губернии циркулярно были посланы типографские экземпляры этих документов.[256] В них декабристы были представлены как злодеи и бунтовщики, речь шла о “горсти извергов”, истинные цели этой тайной организации — уничтожение крепостного права, устранение всякого насилия и произвола в управлении государством — тщательно скрывались от народа.[257] В отношении Александра Муравьева в следственных документах говорилось, что наказание ему смягчено императором “по уважению” к “раскаянию” декабриста. Объявить “бунтовщика” раскаявшимся, а царя “милосердным” правительству было важно, было просто необходимо создать именно такое общественное мнение. Но всей своей последующей жизнью Александр Николаевич Муравьев это мнение опроверг.
Местом ссылки А.Н. Муравьеву указывался Якутск. 26 июля 1826 г., после восьмимесячного заточения в Петропавловской крепости, Александр Николаевич был отправлен в Сибирь с третьей партией ссыльных. Предписанием начальника Главного штаба от 17 июля 1826 г. определялось отправить А.Н. Муравьева с фельдъегерем, “наблюдая, чтобы он ехал в телеге, а не в своем экипаже; буде жена его пожелает с ним ехать вместе, то ей в том отказать, дозволив ей только отправиться за ним вслед”.[258] Парасковья Михайловна Муравьева в числе первых жен декабристов последовала в Сибирь за мужем. Сохранившиеся свидетельства современников представляют ее как женщину, которая была “украшена всеми возможными добродетелями и большим умом”.[259] Она отправилась в Сибирь с четырехлетней дочерью Софьей в сопровождении своих сестер, Варвары Михайловны (невесты декабриста П.А. Муханова) и Екатерины Михайловны Шаховских. В Иркутске они встретились с А.Н. Муравьевым (он прибыл сюда 24 сентября 1826 г.) и дальше им разрешено было до места назначения следовать вместе. Тем временем родственники А.Н. Муравьева, особенно теща, княгиня Е.С. Шаховская, три дочери которой добровольно последовали в Сибирь, настойчиво добивалась замены Якутска другим, более благоприятным по климату, местом жительства. Царский указ о перемене места ссылки догнал семью Муравьева севернее Иркутска на расстоянии двухсот верст от него. В невероятно трудных условиях проходило это путешествие: большую часть пути вдоль реки Лены приходилось идти пешком, так как загруженные повозки едва могли передвигаться по заснеженному берегу.
Семейство вернулось в Иркутск и, “дождавшись замерзания Байкала”, переехало в январе 1827 г. в Верхнеудинск (ныне Улан-Уде), где ссыльный проживал “тихо, смирно, безмятежно, спокойно один год и два месяца”.[260]
Семья Муравьевых испытывала тяжелые материальные затруднения, все попытки Александра Николаевича поправить дело заканчивались неудачами. Ничем не могли помочь и родственники: единственное его имение — село Ботово разорялось и не давало дохода. Все это вынудило А.Н. Муравьева обратиться к властям с просьбой о предоставлении места службы. Хлопотали об этом и родные. В апреле 1828 г. ссыльный декабрист был назначен на должность иркутского городничего. Назначение на полицейскую должность тяжело ранило душу Муравьева. Однако свой долг декабрист видел в честном исполнении обязанностей, и, как всегда, стремился “быть истинным сыном Отечества”.
В письме к В.И. Ланской[261] от 31 марта 1828 г., еще не приступив к службе, но как бы приготовляя себя к ней, он писал: “…нет должности столь низкой, столь пренебрегаемой, в которой бы человек не мог сохранить своего достоинства и которая могла бы понудить его отступить от долга христианина и честного человека. Это, по мнению моему, есть предрассудок, который опровергать и делами и словами я, кажется, призван…”.[262] 23 апреля 1828 г. А.Н. Муравьев вступил в должность городничего. “Моя служба идет своим ходом, — сообщал он Е.С. Шаховской 21 сентября 1828 г., — я занят от 7 часов утра до 11 ночи кряду, да, кроме того, часто и по ночам”.[263]
Письма сестер Шаховских из Сибири, а также письма и мемуары декабристов и их окружения значительно дополняют представления о деятельности Александра Муравьева. Деятельность эта была плодотворной. Так, по инициативе А.Н. Муравьева проведено благоустройство Иркутска: впервые устроены тротуары, на берегу Ангары заложен городской сад. Александр Николаевич составил план города и статистическое описание его. Будучи человеком исключительно честным, он пресекал взяточничество, корыстолюбие, бюрократизм. Активная деятельность декабриста вызывала недовольство имущих сословий, каждое из которых не принимало то, что нарушало привычную стихию его жизни.
Подвергаясь опасности и проявляя при этом мужество, А.Н. Муравьев прилагал все усилия, чтобы искоренить в городе преступность, грабежи, воровство. М.И. Муравьев-Апостол в воспоминаниях приводит любопытный факт неустрашимого поведения А.Н. Муравьева при разоблачении шайки разбойников.[264] И все-таки выполнение обязанностей городничего тяготило декабриста-изгнанника. Когда в июне 1831 г. А.Н. Муравьев был назначен исполняющим обязанности председателя Иркутского губернского правления, он с радостью известил об этом Е.С. Шаховскую: “Ах, как я счастлив, любезная маменька, что уже более не есть городничий! Вы не можете вообразить себе, что это за поганая должность, какое беспрерывное сжатие сердца и стеснение всех благородных чувств”.[265]
С первых дней поселения в Сибири Муравьев и его семья делали все возможное для оказания помощи декабристам, которые понесли наиболее тяжкое наказание. В частности, помогали им в организации переписки: все письма декабристов проверялись в 3-м отделении, однако жена Муравьева, а особенно ее сестра, Варвара Михайловна Шаховская, находили возможность переслать их “с оказией”, минуя жандармскую цензуру. “В.М. Шаховская во все время пребывания при родной сестре в Верхнеудинске и в Иркутске была неутомимая защитница и утешительница всех наших узников читинских”,[266] — вспоминал декабрист А.Е. Розен.[267]
Несмотря на то, что семья декабриста материально была крайне стеснена, А.Н. Муравьев оставался постоянным вкладчиком средств в малую артель декабристов, созданную для оказания помощи несостоятельным товарищам и их семьям.[268]
Дом Муравьевых в Иркутске был открыт для декабристов, и все, кто был здесь, находили в нем приют. Прежде всего в этой гостеприимной семье побывали жены осужденных — Е.И. Трубецкая, А.В. Розен, француженка Полина Гебль (Анненкова) и другие. М.В. Волконская в воспоминаниях писала: “Я остановилась у полковника Александра Муравьева… его жена и невестки меня приняли с распростертыми объятиями; было уже поздно, и они заставили провести у них ночь”.[269] “В Иркутске остановился у Александра Николаевича Муравьева, — вспоминал М.И. Муравьев-Апостол. — Кроме существовавшего между нами родства, я с малолетства знал его и имел случай оценить его во время походов 1812, 13 и 14 годов, в которых оба мы участвовали… Гостивши у Муравьева, я имел случай познакомиться с профессором, находившимся во главе норвежской ученой экспедиции, снаряженной по его инициативе, и часто нас посещавшим… В Иркутске я пробыл 6 недель. А.Н. Муравьев не отпускал меня, а я так приятно проводил время в кругу доброго семейства, что охотно согласился с ним, что на новое место ссылки всегда вовремя поспею”.[270] Упоминаемый в записках М.И. Муравьева-Апостола норвежский ученый Христофор Ганстен организовал поездку в Сибирь для научного наблюдения земного магнетизма в районе Оби и Иртыша. Познакомившись с А.Н. Муравьевым, Ганстен длительное время переписывался с ним и членами его семьи, считал Александра Николаевича своим другом и оставил о нем самые восторженные отзывы.[271]
